Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

Старайся все время чем-то заниматься. Но чем?..

— Вы абсолютно уверены? Вы всюду посмотрели, миссис Берк? — спросил мистер Гринфилд, адвокат, к которому ее направил агент Колина.

— Я перевернула весь дом, мистер Гринфилд, — ответила Гретхен. — Нашла сотни рукописей, сотни счетов, многие из которых еще не оплачены, но никакого завещания.

— Со своей стороны мы тоже предпринимали тщательный розыск, — вздохнул Гринфилд. — Это совершенно невероятно, но у вашего мужа даже не было своего постоянного юриста. Все контракты ему составлял его агент, и, как этот агент утверждает, ваш муж зачастую даже не читал условия контрактов. А во время развода со своей первой женой он позволил ее адвокату составить бракоразводное соглашение.

Гретхен никогда не приходилось встречаться с бывшей миссис Берк, но сейчас, после смерти Колина, она узнала о ней немало. Когда-то та была стюардессой, потом манекенщицей. Страшно любила деньги, но зарабатывать их считала не женским и отвратительным занятием. После развода она получала от Колина двадцать тысяч долларов в год, а незадолго до его смерти затеяла судебную тяжбу с целью добиться увеличения алиментов до сорока тысяч, так как доходы Колина, с тех пор как он начал работать в Голливуде, резко возросли. Много времени проводила за границей, а в Америке сожительствовала с каким-то молодым человеком, живя с ним то в Нью-Йорке, то в Палм-Бич, то в Солнечной долине. Замуж за своего любовника выходить не собиралась, и это было разумно: единственный пункт, который Колину удалось вставить в контракт о разводе, предусматривал автоматическое прекращение выплаты алиментов в случае ее второго замужества. Судя по всему, она и ее адвокаты отлично разбирались в законах, и сразу же после похорон, на которые она не приехала, на счет Колина в банке и на его недвижимое имущество был наложен арест, чтобы воспрепятствовать Гретхен продать дом.

Поскольку у Гретхен не было отдельного счета в банке — при необходимости она брала деньги у Колина, а его секретарь оплачивал счета, — она осталась без единого цента и полностью зависела от Рудольфа. Колин не был застрахован, он считал американские страховые компании величайшими грабителями, поэтому Гретхен не получила после его смерти страховки. Катастрофа произошла исключительно по вине Колина — он врезался в дерево из-за собственной небрежности, — поэтому Гретхен не могла возбудить судебного дела и потребовать компенсации. Более того, власти округа Лос-Анджелес собирались предъявить иск за сломанное дерево.

— Мне необходимо уехать из этого дома, мистер Гринфилд, — сказала Гретхен. Особенно тяжело ей было здесь по вечерам: неясные шорохи в темных углах, смутная надежда, что в любую минуту откроется дверь и войдет Колин, на ходу ругая какого-нибудь актера или оператора.

— Я хорошо вас понимаю, — ответил мистер Гринфилд. Он действительно оказался порядочным человеком. — Но если вы освободите дом, если просто перестанете здесь жить, бывшая жена мистера Берка наверняка сумеет найти какой-нибудь удобный для нее параграф в законе и въедет сюда. У нее хорошие адвокаты. Очень хорошие. И если существует какая-то лазейка, они непременно ее отыщут. А в законах — стоит только как следует покопаться — почти всегда можно найти удобную лазейку.

— Удобную только не для меня, — безнадежно сказала Гретхен.

— Это вопрос времени, дорогая миссис Берк. Дело слишком запутанное. Дом записан на имя вашего мужа. По закладной деньги за него полностью пока не выплачены. Размеры состояния не определены и, возможно, еще много лет не будут определены. Мистер Берк получал солидные, весьма солидные проценты с доходов от проката поставленных им трех фильмов, его авторские права предусматривали долгосрочное участие в прибылях кинокомпании, гонорары за прокат его картин за границей, а также за возможную экранизацию пьес, к которым он имел непосредственное отношение.

Гретхен поднялась с кресла.

— Спасибо вам за все, мистер Гринфилд, — сказала она. — Извините, что отняла у вас столько времени.

— Ну что вы, — с положенной адвокату любезностью ответил мистер Гринфилд. — Я, естественно, буду держать вас в курсе дел.

5

На палубе было холодно, но Томасу нравилось стоять здесь в одиночестве и глядеть на гряду серых волн Атлантики. Даже когда была не его вахта, он часто приходил сюда и в любую погоду молча стоял рядом с вахтенным, часами наблюдая, как нос парохода то резко зарывается в воду, то вздымается ввысь в белом кружеве пены, — Томас чувствовал себя умиротворенным, не думая ни о чем, и не испытывал ни желания, ни необходимости о чем-либо думать.

Судно плавало под либерийским флагом, но за два рейса ни разу даже близко не подходило к берегам Либерии. Пэппи, администратор гостиницы «Эгейский моряк», как и обещал Шульц, очень помог Томасу. Он снабдил его одеждой и сумкой старого норвежского матроса, умершего в этой гостинице, и устроил на принадлежавший греческой компании пароход «Эльга Андерсон», который возил грузы из Хобокена в Роттердам, Альхесирас, Геную, Пирей. Все те восемь дней, что Томас оставался в Нью-Йорке, он просидел в своем номере, и Пэппи приносил ему еду, так как Томас заявил, что не желает, чтобы его видела прислуга — ему были ни к чему расспросы. Накануне отплытия «Эльги Андерсон» Пэппи отвез его в порт Хобокена и оставался на пирсе до тех пор, пока Томас не поднялся на палубу. По-видимому, услуга, которую Шульц в годы войны, служа в торговом флоте, оказал Пэппи, действительно была немаловажной.

«Эльга Андерсон» (водоизмещение десять тысяч тонн, класс «Либерти») была построена в 1943 году и знавала лучшие времена. Судно переходило из рук в руки; его часто менявшихся владельцев интересовала быстрая нажива, и о ремонте никто не думал — делалось лишь самое необходимое, чтобы посудина держалась на воде и хоть как-то двигалась. Корпус оброс ракушками, механизмы скрипели и тарахтели, судно много лет не красили, все покрывала ржавчина; кормили на «Эльге Андерсон» отвратительно, капитаном был старый религиозный маньяк, который в шторм опускался на колени прямо на своем мостике и молился и которого во время войны списали на берег за симпатии к нацистам. Офицеры с документами, выданными в десяти разных странах, были уволены с других кораблей — кто за профессиональную непригодность, кто за пьянство, кто за воровство. Команда — пестрый сброд почти из всех стран, омываемых Атлантическим океаном и Средиземным морем: греки, югославы, норвежцы, итальянцы, марокканцы, мексиканцы, американцы — документы большинства из них при проверке наверняка оказались бы фальшивыми. В кают-компании, где ни на минуту не прекращалась игра в покер, чуть ли не каждый день затевались драки, но офицеры предпочитали не вмешиваться.

Томас за покер не садился, в драки не ввязывался, разговаривал только в случае необходимости, ни на какие вопросы не отвечал, и у него было спокойно на душе. Он чувствовал, что нашел свое место на планете: ни забот о том, чтобы не набрать лишний вес, ни крови в моче по утрам, ни судорожных поисков денег в конце каждого месяца. Когда-нибудь он вернет Шульцу те сто пятьдесят долларов, которые получил от него в Лас-Вегасе. Вернет с процентами.

Он услышал позади себя шаги, но не обернулся.

— Ночка будет тяжелая, — сказал подошедший к нему человек. — Плывем прямо навстречу шторму.

Томас хмыкнул. Он узнал голос Дуайера, парня родом со Среднего Запада. Иногда в его интонациях проскальзывало что-то немужское. Зубы у Дуайера торчали вперед, и на судне за ним закрепилась кличка Кролик.

— Надеюсь, что хоть не в очень сильный шторм попадем, — сказал Дур.

— А то многие посудины, вроде нашей, класса «Либерти», в шторм просто раскалываются пополам. К тому же загрузили нас будь здоров. Ты заметил, какой у нас крен на левый борт?

— Нет.

— Чертова галоша! Я нанялся сюда только потому, что мне тут кое-что светит.

Томас знал: Дуайер хочет, чтобы он спросил его, что тот имеет в виду, но молчал, вглядываясь в темнеющий горизонт.

— Знаешь, — продолжал Дуайер, поняв, что Томас не собирается поддерживать разговор, — у меня диплом третьего помощника. На американских судах мне пришлось бы ждать повышения много лет. А на корыте вроде этого, глядишь, кто-нибудь из наших подонков по пьянке свалится за борт или в каком-нибудь порту угодит в полицию, и вот тут-то у меня появится шанс, ясно?

Томас промычал в ответ что-то невразумительное. Он ничего не имел против Дуайера, но и не испытывал к нему особой симпатии.

— Ты тоже собираешься сдать на помощника, да? — спросил Дур.

— Я об этом не думал, — нехотя ответил Томас.

— Это единственный стоящий вариант. Я это понял сразу, как только вышел в море в первый раз. Простой матрос остается ни с чем. Пока плавает, живет как собака, а в пятьдесят лет уже развалина. Даже на американских пароходах, где тебе и профсоюзы, и еще не знаю что, и свежие фрукты. Большое дело — свежие фрукты! Надо думать о будущем. Офицерская нашивка на погонах не помешает. После этого рейса я поеду в Бостон держать экзамен на второго помощника.