Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев

явно переконтрастирован.

Но, зная практику работы редакции газеты «Менделеевец» тех времён не понаслышке, памятуя о той опеке, которой она подвергалась со стороны парткома, полагаю, что этот пассаж был сконструирован из каких-то более разумных слов самого Жоржа и соображений редактора или ответственного за выпуск представителя парткома о том, как должен был говорить коммунист Коваль.

Я помню Жоржа Абрамовича того времени – именно тогда я начал с ним общаться. И таких слов в его речи об американской «семье и школе» и окружении нас людьми «высоких идеалов» представить себе не могу.

Исходя из этого, могу предположить такой механизм появления этого текста. При планировании содержания юбилейного номера было решено подготовить интервью с ветеранами, участвовавшими в выпуске «Менделеевца» первых лет его существования. Одним из таких ветеранов был и Жорж Абрамович.

Но кто должен брать это интервью, и как при этом «разговорить» ветерана, чтобы воспоминание естественно вписывалось в юбилейную тематику номера? В случае с Ковалем задача усложнялась тем, что он не любил, как сказали бы сейчас, «личного пиара», и умело уходил от публичного обсуждения своей персоны. Так что посылать к нему какого-то студента-корреспондента газеты было бесполезно. Об аналогичной ситуации, возникшей позже, во время подготовки газетных материалов к какому-то юбилею Победы, вспоминает А. Э. Греф:

«…в рамках сбора таких интервью, я пошел к Жоржу Абрамовичу как ветерану войны. И он от беседы отказался!.. От разговора о его военном прошлом он как-то мягко отошел, не стал эту тему поддерживать… Причем сделал это очень быстро и умело – характерный взгляд, один жест, как-то отметающий тему, и я «отпал»…».[717]

Думаю, что естественное решение нашла член редколлегии, зам. главного редактора, Изабелла Эммануиловна Фурмер. Она взяла на себя роль интервьюера, ведь она хорошо знала Жоржа Абрамовича ещё со студенческих времён, и ей он отказать просто не мог. К тому же, это интервью могло рассматриваться как партийное поручение коммунисту Ковалю, а Изабелла Эммануиловна была для него с этой точки зрения не просто старой знакомой и коллегой по работе, но и «старшим партийным товарищем».

А далее события развивались просто: Изабелла Эммануиловна попросила Жоржа Абрамовича написать что-то в юбилейный номер газеты, он написал «рыбу», которую «довела до ума» уже сама Изабелла Эммануиловна. Насколько я могу судить на основании своего опыта общения с Жоржем Абрамовичем тех времён, наиболее полно, практически без правок, в окончательный текст «интервью» были включены два последних абзаца, а наиболее кардинальной редактуре подверглись второй, третий и четвёртый.

Делая такую правку, Изабелла Эммануиловна не испытывала «творческого вдохновения», для неё это была рутинная редакторская работа человека, жизненный опыт которого подсказывал «нужные» в тексте слова почти автоматически. Она редактировала не для удовольствия, а выполняя свой партийный долг. Её реальные знания о жизненном пути Жоржа Абрамовича и то, что она вписывала в текст «его интервью», были параллельными реальностями, соединяемыми воедино для газетного текста партийными скрепами, которые в избытке доставлялись в редакцию газеты из институтского парткома, благо его двери были всего в нескольких метрах от дверей в редакцию.

Подтвердить это документально сегодня не представляется возможным (к сожалению, редакция газеты не хранит архива подготовительных материалов), но предлагаемая мною реконструкция хорошо отражает esprit редакционной атмосферы конца шестидесятых годов.

Когда газета вышла, и Жорж Абрамович прочитал в ней «своё интервью», он, думаю, вряд ли обрадовался, но и высказывать какие-то возражения и претензии Изабелле Эммануиловне не стал. Скорее всего, просто дежурно поблагодарил её, после чего каждый из них бросил один на другого «характерный взгляд, один жест, как-то отметающий тему». Это и ему и ей сказало многое, но эта сцена не попала под объективы кинокамер, материалов о ней уж точно нет ни в каком архиве, и существует она только в моём воображении. Такое поведение я и называю прагматизмом умудрённых жизненным опытом тогдашних людей.

А в старости, после того, как коммунистическая идея потерпела крах на государственном уровне, «коммунистическая составляющая» его мировоззрения трансформировалась в нравственно-философскую максиму «Делай, что до́лжно, и пусть будет так, как будет».[718]

Нет, он не «хаял» коммунистические идеи и не отказывал в рукопожатии тем своим старым товарищам и коллегам, кто ностальгировал по идеалам своей и его юности под знаменами КПРФ, но и привязывать себя (даже под маской Дельмара) к лагерю «коммунистов» не хотел. И потому он не мог сказать о себе: «Он верил в светлые идеалы коммунизма и готов был за них сражаться». Вот почему он решительно вычеркнул эту фразу из газетного текста.

Такая эволюция не случайна, она является следствием фундаментального «нравственного закона», заложенного в личности Жоржа. Сущность этого закона хорошо сформулировал известный философ Эрих Соловьёв:

«…человек ответствен не только перед своими убеждениями, но и за свои убеждения, за само их содержание. Личность, которая по условиям своей жизни имела возможность для интеллектуального развития… обязана знать то, что возможно знать, что теоретически доступно для ее времени».[719]

Примечательно, что этот закон сформулирован Соловьёвым на основании анализа работы К. Маркса «18 брюмера Луи Бонапарта» без «акцентации» его фундаментальности, в форме рядового высказывания ещё тогда, когда Жорж Коваль «оформил» изменение своих юношеских романтических представлений о марксизме на трезвое отношение к нему, вступив в ряды КПСС.

И действенность этого закона подтвердилась в случае Жоржа в 1990 году, когда он покинул эти ряды…

Аспирант Коваль

Присвоение будущему Дельмару на момент вербовки титула «молодого аспиранта» тоже не устраивало Жоржа. Он-то ведь знал, что это неправда. Аспирантом он стал только 1 ноября 1939 года:

05.24. Выписка из приказа № 195 о зачислении в аспирантуру инженера Коваля Ж. А.[720]

Но и без всяких документов всякий думающий читатель знает, что в Советском Союзе в аспирантуру зачисляли, как правило, осенью. А это значит, что привязка его вербовки к «делу Адамса», каковая привязка была частью «концепции ГРУ», делает эту привязку совершенно несостоятельной. Пропустить «аспиранта» при редактировании значило схалтурить. А работать халтурно Жорж не умел и не хотел.

Дело в том, что Артур Адамс, после снятия с него в начале 1939 года опалы, в мае убыл из Москвы и уже июне вернулся в США[721] на положение нелегального резидента ГРУ, о чем историки разведки прекрасно знали. И получался абсурд – ГРУ отправляет Адамса в США, почему-то забывает об этом, и на его место через полгода начинает готовить «аспиранта Дельмара».

Такая нить