Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом - Наталья Павлищева

В далеком Ростове молодой князь Ярослав Владимирович преуспел в своем правлении. Одно не очень нравилось ему — не слишком удобно когда-то княжьи дружинники поставили погост, вокруг есть места и получше. Однажды князь проплыл от Ростовского озера к Волге и был удивлен, почему люди не поселились в месте впадения реки Которосли в Волгу. Именно это место и называлось Медвежьим углом, потому как располагалось как раз в углу, образованном одним из протоков Которосли — Медведицей и Волгой. Очень уж понравилось место князю, и здесь был заложен новый город, построена деревянная церковь во имя святых апостолов Петра и Павла. Конечно, город назвали Ярославлем. Кроме того был заложен и храм святого пророка Илии.

Но несмотря на обилие новых храмов, насельники Медвежьего угла, названного Ярославлем, еще долго поклонялись богу Волосу. Не все были довольны появлением нового града, ведь неподалеку Тимерево. Ярославль сильно оттягивал на себя люд из Тимерева, стало хиреть прежнее поселение, жившее волоками и торгом с Волги.

Князь Владимир набирал насельников в новые грады, что строил по границе со Степью, уходили из родов самые сильные и молодые, рушился родовой уклад. Волхвы были против такого переселения. В Сарске тоже с тревогой ждали княжьих поборов даннических и людских.

— Ярослав, — у Блуда не очень получалось звать воспитанника князем, при чужих старался, а меж собой звал Ярославом, как привык, так казалось ближе, — гонец от князя Владимира из Киева прибыл.

— Что принес?

Воевода пожал плечами:

— Тебе же весть принес, не мне. Я не спрашивал.

Молодой князь улыбнулся уголками губ, Блуд старательно делает вид, что просто ходит под князем, хотя в действительности Ярослав без него ни на шаг. Умный воевода и хитрый, верно, все должны думать, что за князем сила. Если воевода станет вперед него гонцов принимать, то кто такому князю поверит? Кивнул, направился широким шагом в терем. У Ярослава от рождения искорежена правая нога, хотя стараниями того же Блуда ходить стал, но немного хромает. Пожалуй, только воевода понимает, какой боли стоит молодому князю вот такой уверенный широкий шаг, но Блуд молчит. Если терпит Ярослав, значит, нельзя его останавливать. Не так давно воевода разговаривал со старым лекарем из чудинов, тот сказал, что князь так и будет ходить с хромотой, исправить нельзя, мол, если бы сразу после рождения ему показали…

Гонец озяб, нос красный, руки тоже, на глазах едва ни слезы от мороза выступили. Ярослав сердито крикнул на гридей, что держат гонца на ветру, не согрели, но те чуть виновато возразили:

— Сам нейдет… Звали же…

За князем гонец пошел, в гриднице сразу шагнул к жарко натопленной печи, протянул к ней озябшие руки. Но тут же вспомнил о грамоте, которую привез, полез за пазуху, долго выпутывал негнущимися пальцами свиток, протянул Ярославу. Тот кивнул:

— Иди грейся. Потом позову.

Дружинник громко хлюпнул озябшим носом и снова потянулся к печи. И то верно, морозы стоят нешуточные, если долго скакал, то промерз сильно. За бедолагу уже взялись ростовские гриди, они сочувствовали своему киевскому товарищу, прекрасно понимая, что любой мог оказаться на его месте. Вон пошлет князь ответ отцу, кто поедет? И с облегчением подумали, что этот же дружинник и поедет.

Ярослав шел в свою горницу, по пути срывая печать со свитка. Что там пишет отец? Неужто снова требует людей в свои новые грады? Блуд уже ожидал близь горницы.

Так и есть, князь Владимир писал о необходимости послать новых насельников в грады по границе со Степью, мол, если построили, то жить кто-то должен, все города Руси своих людей дают. Ярослав молча протянул грамоту воеводе. Блуд, прочитав, кивнул.

— Что отвечать станешь? Давать людей в тот же Белгород — значит ссориться с волхвами Сарска.

— А то и отпишу, что мне самому свой град Ярославль на границе населять некем. Туда мои насельники пойдут. Должен же он понять, что и Волжский путь охранять требуется! — Ярослав давно не называл князя Владимира отцом, после его женитьбы на цесаревне Анне, говорил «князь» или «он».

— И то верно, — кивнул Блуд. Прав Ярослав, Волгу тоже охранять надо, не то можно от Степи загородиться, а враг по воде придет.

Так и ответили князю Владимиру, гонец отдохнул два дня и отправился в обратный путь по заснеженным дорогам.

Владимир, получив от сына вежливый отказ, однако, не рассердился, увидел в его словах правоту. В глубине души он был доволен Ярославом: молодой князь крепко взял в свои руки мерянские земли. Ростов исправно привозил повоз, в самом городе поставлены новые церкви, Ярослав заложил даже новый град в месте впадения Которосли в Волгу, назвал, конечно, своим именем. Молодец князь! Решил, что не станет больше требовать людей из Ростовских земель, сыну и самому нужны. Одно худо — не очень печется молодой князь о крещении Медвежьего угла. Епископ Феодор, что отправлен с ним, сидит себе тихо в маленькой Суздали и в окрестности даже носа не сует. Но, может, Ярославу там в Ростове виднее? И в этом князь Владимир не настаивал, не требовал от Ярослава быстрых действий. Время подсказало, что верно поступали. Крепка была старая вера в Медвежьем углу, нельзя с ней бороться так, как делали в Киеве и даже Новгороде. Позже, поторопившись, младшие сыновья Борис и Глеб едва не поплатились за это.

* * *

— Что-то ты бледна стала? — глаза настоятельницы смотрели тревожно. Рогнеда в последние дни плохо выглядела. — Болит что?

Та отрицательно помотала головой:

— Нет, нет…

Но такой ответ не убедил матушку Ирину, она взяла монахиню за руку и снова вгляделась в ее лицо:

— Рука-то как лед. Останься сегодня в келье, я к тебе сестру Анну пришлю, пусть посмотрит. Или лекаря позову.

— Нет, никого не надо…

Несмотря на вялые протесты Рогнеду все же уложили и напоили разными настоями. Ее долго расспрашивала и осматривала монахиня Анна, потом попросила настоятельницу поговорить наедине.

— Что? Что ты увидела? — Ирина чувствовала, что Анна чего-то недоговаривает, потому встревожилась еще сильнее.

— Я не знаю, только ее словно травили чем-то…

— Тра-авили? — изумилась настоятельница. — О чем речь ведешь? Кто у нас травить может?!

Но Анна стояла на своем — травлена Анастасия, по всему видно, травлена. Ирина задумалась. Может, сама травится, потому и не хочет, чтобы лекаря звали? Отправилась к Рогнеде. Та лежала бледней монастырских стен.

— Давно ли на исповеди была, сестра Анастасия?

— Два дня как… — слова давались Рогнеде тяжело.

— Да, помню, — растерянно кивнула настоятельница. — Ничего не скрыла?

— Причаститься хочу… Недолго мне осталось, чую…

Настоятельница долго слушала исповедь Рогнеды. Почти все уже давно знала, и о попытке убийства мужа, и о том, что оставила одного с чужими людьми маленького сына в Изяславле, и о договоре с Добрыней о девках для князя… Это удивило Ирину, теперь она поняла, почему так истово отмаливала бывшая княгиня грехи своего мужа, считала себя тоже в них виновной. Но сейчас ее интересовало совсем другое.

— Те грехи ты давно уж отмолила, прощенье испросила. А ныне ничего не было?

Рогнеда задумалась, долго смотрела мимо настоятельницы на стену, та не торопила, потом так же тихо произнесла:

— Меня травили, я ведаю…

— Кто?! — ахнула Ирина. — Почему?!

Рогнеда закашлялась, но собралась с силами и все рассказала.

— Новая послушница Евдокия… она была… у князя… сына ему родила… Хотела, видно, княгиней стать… Я Блуду сказала… чтоб убрал подальше… Вместе с сыном…

Ирина ахнула:

— Ты ведала, что она тебя травит, и молчала?!

— О том и прошу, чтоб грех на себе не держать. Помогла ей грех совершить…

— Да не о том думать надо! Давно травлена-то?

— Как Евдокия появилась…

Настоятельница поняла, что Анастасию не спасти, новая послушница и впрямь подавала еду, приносила ее по кельям, когда монахини сами не могли почему-то прийти. В монастыре уже два месяца. Ирина бегом выскочила из кельи, позвала монахинь. Вместе с остальными прибежала и Евдокия. Все думали, что Анастасия преставилась, даже креститься начали. Но Ирина вдруг указующим жестом ткнула в послушницу:

— Взять ее! Запереть и не выпускать! Она Анастасию травила!

Но Евдокия и не собиралась бежать, она стащила с головы черный плат, который носила в монастыре и с вызовом смотрела на монахинь. С испугом закрестились все. Раздались голоса:

— Как же можно? За что?

Губы Евдокии изогнула презрительная ухмылка:

— Меня к князю не допустила и сама его не удержала.

— Уведите ее! Видеть не могу! Тебя ждет наказание…

— Пусть! — снова усмехнулась Евдокия. — Я свое сделала. Только думала, быстрее все получится.

Оказалось, что, увидев однажды бывшую княгиню среди монахинь, пришедших в Десятинную церковь, Евдокия, тогда еще Крижана, вдруг решила отомстить ей за давнюю обиду. Затем и в монастырь пришла. Она ошиблась в одном, не учла, что монахиня часто постилась и не всегда ела принесенную пищу. Но все же полученный яд делал свое дело, Анастасия тихо таяла. Настоятельница Ирина с тоской смотрела на бледную монахиню, ее точно что-то съедало изнутри, одни глазищи остались. И не спрашивая согласия, отправила за князем.