Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом - Наталья Павлищева

Оказалось, что, увидев однажды бывшую княгиню среди монахинь, пришедших в Десятинную церковь, Евдокия, тогда еще Крижана, вдруг решила отомстить ей за давнюю обиду. Затем и в монастырь пришла. Она ошиблась в одном, не учла, что монахиня часто постилась и не всегда ела принесенную пищу. Но все же полученный яд делал свое дело, Анастасия тихо таяла. Настоятельница Ирина с тоской смотрела на бледную монахиню, ее точно что-то съедало изнутри, одни глазищи остались. И не спрашивая согласия, отправила за князем.

Владимир, на счастье, был в Киеве, услышав, что Рогнеда умирает, примчался сразу.

Едва он успел зайти в монастырские стены, как к нему бросилась настоятельница Ирина:

— Прости, князь, не уберегли лебедушку белую!

За такой грех послушнице полагалась смерть, но князь вдруг решил иначе: если Анастасия умрет, то Евдокия пусть живет в ее келье, отмаливая свой грех, если сможет.

Владимир вошел в ложницу, невольно склонившись в низкой двери. Рогнеда уже не вставала, ее тонкие, точно высохшие руки лежали поверх накидки неподвижно, но бледное лицо все равно было на удивление красиво, даже несмотря на то, что щеки ввалились, а губы превратились в бледные ниточки. Зато глаза, казалось, занимали почти пол-лица. Рогнеда всегда славилась большими серыми очами, но сейчас они стали просто огромными и светились внутренним светом.

Владимир присел рядом, взял в руки ее тоненькую кисть, прохрипел:

— Как ты? Что болит?

Рогнеда улыбнулась одними глазами, но постаралась прошептать:

— Ничего… Как дети?

— Все хорошо, со всеми хорошо. Может, лекаря лучшего, у меня византиец есть?

Настоятельница Ирина, услышав такое предложение, засуетилась:

— Можно бы…

Рогнеда снова подала слабый, едва слышный голос:

— Не надо… лекаря… уже поздно… Князь, будь счастлив… и уходи, прошу тебя, уходи…

Слова дались ей с большим трудом, лоб покрыла испарина, бледная рука задрожала. А в глазах была такая мольба, что Владимир не посмел ослушаться. Но перед уходом наклонился к бывшей жене поцеловать в лоб и все же прошептал так, чтоб слышала только она:

— Я всегда любил тебя, только тебя одну…

Она ответила одними губами:

— Я знаю…

Это были последние слова гордой полоцкой княжны, против своей воли ставшей женой князя Владимира, но полюбившей мужа всей душой и оставшейся его самой большой любовью в жизни.

* * *

Владимир пережил свою беспокойную и такую любимую жену на целых пятнадцать лет. Византийку Анну — на пять. И даже успел… еще раз жениться!

Самой большой заслугой он считал поставленные по границе со Степью города, потомки — Крещение Руси.

Самой большой бедой последних десяти лет его жизни стало противостояние сыновей между собой и их противостояние отцу. Последние годы Владимира разительно отличались от прежних. Он сумел собрать воедино огромную страну, но не собрал свою семью, справившись с врагами, он не смог справиться с тягой к власти у собственных сыновей…

Часть вторая

Сыновья

Смерть редко приходит в одну семью однажды, эта напасть любит выкашивать сразу нескольких. Не так давно умер старший сын князя Владимира Вышеслав Новгородский. Не успели схоронить Рогнеду, умерла Мальфрид и почти сразу князь Изяслав Полоцкий. Ярослав даже в Ростов не вернулся, хотя сердце маялось незавершенными делами. Ростов — не самое легкое место, оттуда нельзя надолго уходить.

Князь Владимир собрал сыновей. Не было только Святополка, сиднем сидевшего в Турове. Обиженный на весь свет, он не считал себя Владимировичем, потому и не приехал хоронить братьев и двух мачех.

Киевский терем каменный, а оттого холодный. Его не прогревает весеннее солнышко, не справляются и множество печей. В летнюю жару под каменными сводами прохладно, но в промозглые дни поздней осени или ранней весной вода, кажется, проникает сквозь камень и пробирается за шиворот каждому, кто сидит в нижних ярусах. Теплее и приятней в верхнем, деревянном, ложницы князя и княгини с княжичами там, а вот гридница и трапезная внизу. Эхо шагов гулко отдается под каменными сводами, бесчисленными подошвами наполовину стерты ступени, факелы, вставленные в держатели на стенах, нанесли толстый слой копоти на потолок. Его время от времени отирают холопы, но копоть все равно копится. Освещать переходы надо круглый год и днем и ночью, туда почти не попадает свет со двора.

Молодые князья и княжичи торопились в трапезную по зову отца князя Владимира, стараясь не задевать местами мокрые, а местами грязные от сажи стены перехода. Князь ждать не любит. Тем более если вдруг позвал сразу всех.

Владимир оглядел сыновей, сидевших на большой лавке в ряд. Один другого краше, все сильны и непохожи друг на друга! Старший из присутствующих Ярослав себе на уме, он уже не первый год князь, сумел взять под себя непокорный Ростов, живет с ростовчанами миром, это дорогого стоит. Разумен и спокоен Святослав Древлянский. Мстислав, напротив, горячий, неуемный, как и его мать Мальфрид, ему бы все воевать, да все самостоятельно. Совсем другие Борис и Глеб. Они тихие и ласковые, воспитаны в христианстве, любят книги и богословские беседы. Остальные трое пока малы, чтоб на таком совете присутствовать, пусть подрастают, придет и их время. Много сыновей у князя Владимира, но и земля Русская велика, на всех хватит. Только бы жили меж собой миром.

Князь напомнил о смерти дорогих людей:

— Царствие им небесное!

Сыновья перекрестились, но только губы Бориса и Глеба быстро прочитали молитву, остальные если и вторили этим словам, то только мысленно, хотя вряд ли…

— Мыслю, что должно наделы распределить…

В ответ первым беспокойно вскинул глаза Ярослав. Чего он боится? Сидит в Ростове, дальше уже не отправят. Нет, не боится, чуть усмехнулся, скосив глаза на братьев Бориса и Глеба, мол, куда этим наделы-то? У Бориса даже есть, он князь Волынский. Да только кто в Волыни его за год видел? Князь все в Киеве сидит, с отцом беседы богоугодные ведет. Разве так княжить надо?! Владимир понял мысли старшего сына, но отвечать не стал. Если честно, прав Ярослав, князь посадил Бориса на Волынь вместо погибшего Всеволода, когда сам Борис был совсем мал, в противовес Святополку, чтоб тот волынян под себя не взял. Приехал девятилетний князь во Владимир Волынский, показался волынянам, чтоб не забывали, что под Киевом ходят, и отбыл к отцу под крылышко. Так и жил, изредка в своем городе появляясь. Волыняне не против, они хорошо понимали, что если возмутятся, то получат в князья Святополка, от которого воли вольной не будет.

Тут в душе у Владимира взыграло ретивое, захотелось всем доказать, что Борис не только любимый сын, но и самый способный. Да и Глебушко тоже. Неужто они глупее Ярослава? Если Рогнедич смог миром решить все с ростовичами, то неужто Борис и Глеб не смогут разумными речами привести вольные Ростов и Муром в христианскую веру? И князь вдруг объявил не совсем то, о чем думал еще несколько часов назад.

— Мыслю, князем Новгородским станет… — братья заметно напряглись. Новгород не самый спокойный город, там сейчас тяжело, всегда было тяжело. Кого сошлют? — …Ярослав!

Князь Ярослав усмехнулся уже открыто, точно говоря: а кого же еще?

— Ты старший, тебе Новгород под себя брать! — чуть повысил голос Владимир и, не давая возразить, продолжил: — Вместо Ярослава в Ростов поедет Борис.

И снова вскинул свои темные глаза на отца Ярослав. Что князь говорит?! Бориса в Ростов?! Да ростовчане его и в ворота городские не впустят! Все, чего с таким трудом добились с Блудом, будет утеряно в одночасье. Но это был не последний для него удар.

— Муромским князем станет Глеб, — Владимир уже не заботился о том, как посмотрит на него старший сын. — Святослав останется в Древлянской земле. Святополк в Турове, а Мстислав… — княжич напрягся, внимая отцу. — Ты отправишься в Тмутаракань. Возьмешь под себя Самкерц. За тобой печенеги, я помогу.

Растеряны Борис и Глеб, рад Мстислав, его огромные черные глаза задорно блестели. Уж очень княжичу хотелось самому, все самому. Он больше других походил на воинственного деда князя Святослава. Ярослав хмурился, Новгород давно выступает против Киева, всегда был против. Вышеслав сидел там тихо, как сам Ярослав сидеть не станет. Значит, либо война с городом, либо с… Думать о втором не хотелось. Конечно, у него есть хитрый Блуд, который смог даже ростовчан убедить жить с князем миром. Безразличен только Святослав, пожалуй, ему одному все равно. Оставался на месте в Древлянской земле, где давно живут спокойно. Не очень богато, но зато без ежегодной рати, как у полян и северян, дреговичей и волынян, даже как вон у новгородцев. Может, так и лучше? Подумав об этом, Ярослав вдруг понял, что нет. Для него нет. Ему лучше беспокойный Новгород, обиженный Владимиром и сам уже готовый обидеть кого угодно.