Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - Исаак Розенталь

Правительство попыталось извлечь уроки из опыта первой революции и в других отношениях. События 1905–1907 гг. показали, что наибольшую опасность для устойчивости режима создает массовое рабочее движение. Поэтому подрывная агентура все более концентрировалась в РСДРП и в связанных преимущественно с нею легальных рабочих организациях, хотя и не в ущерб другим. Как объяснял Виссарионов, правительство «страшилось массовых забастовок» и видело конечный смысл насаждения агентуры в рабочих организациях в том, чтобы ослабить размах стачечной борьбы: «Если будет осведомленность о том, что в этих массах делается, то можно будет заблаговременно парализовать какие-либо выступления» и таким образом «предохранить существующий строй»[36].

Согласно последним подсчетам, в разных охранных отделениях и губернских жандармских управлениях работало в общей сложности около 2070 секретных сотрудников, дававших сведения о РСДРП, Социал-демократии Латышского края и Социал-демократии Королевства Польского и Литвы. Правда, в провинциальных органах политического сыска их было значительно меньше, чем в столичных. Дело доходило до своеобразных приписок; чтобы избежать взысканий за нерадение от высшего начальства, на местах составлялись фиктивные списки секретных сотрудников[37]. Но в общем и целом распределение внутренней и наружной агентуры соответствовало географии рабочего движения, позволяя оперативно реагировать на действия, представлявшие опасность для царизма.

При этом департамент полиции не забывал и о других партиях. 19 января 1914 г. на заседании ЦК кадетской партии П.Н.Милюков доложил о сделанном ему предложении «известного разоблачителя политического провокаторства» (?) — указать за некоторое вознаграждение лицо, работающее в ЦК в качестве провокатора. Милюков гордо отказался, ответив, что «в кадетской партии, по существу лояльной и открытой, нет даже почвы для провокаторской деятельности»[38]. Но департамент полиции считал необходимым иметь агентуру и среди кадетов, хотя по сравнению с агентурой в рядах революционных партий она, как пояснял в 1917 г. С.П.Белецкий, была «очень слабая» — «только, чтобы знать, что делается»[39]. Иначе говоря, это были действительно только осведомители, не способные играть провокационную роль. В кадетском ЦК они, конечно, отсутствовали.

В явно неполном списке секретных сотрудников Петроградского охранного отделения (1913–1916 гг.) значились 22 сотрудника по партии анархистов-коммунистов, 24 — по социал-демократической партии, 5 — по кадетской партии и общественному движению, 17 — но высшим учебным заведениям и 50 — по эсерам и другим партийным организациям[40]. 70 секретных сотрудников насчитывалось в Московском охранном отделении, причем члены «Комиссии по обеспечению нового строя» в Москве, разбиравшие архивы охранного отделения, обнаружили несколько «обширных томов» с агентурными записками по кадетской партии[41]. Среди разоблаченных специалистов по освещению кадетских и околокадетских кругов были некоторые известные журналисты. Так, с 1910 г. работал на охранку сотрудник газеты «Русское слово» И.Я.Дриллих (агентурная кличка «Блондинка»). Он успешно, по мнению охранки, выполнил первое же данное ему задание: отправившись вскоре после смерти Льва Толстого в Ясную Поляну, составил записку о «сборищах» на его могиле (записку затребовал сам Столыпин)[42]. В дальнейшем Дриллих информировал о проходивших в Москве всероссийских общественных съездах, о политических консультациях либералов и социал-демократов на совещаниях, созванных в 1914 г. по инициативе фабриканта-прогрессиста А.И.Коновалова. Но сопоставление донесений Дриллиха периода первой мировой войны с документами кадетской партии показало, что в угоду заказчикам информации он намеренно преувеличивал степень оппозиционности кадетов, нередко сообщая недостоверные и просто фантастические сведения[43].

«Очень слабая» агентура не позволяла охранке осуществлять перекрестную проверку таких сведений, как это часто делалось в отношении информации о революционных партиях. Антимонархическая послефевральская публицистика, напротив, склонна была преувеличивать возможности охранки и масштабы ее осведомительной деятельности. Один из публицистов утверждал, что «не было ни одной партии, ни одной фабрики, завода, ни одной организации, ни одного общества, союза, комитета, клуба, университета, института, не было даже ни одной редакции газеты, в которых среди членов и сотрудников не было бы по нескольку секретных сотрудников охранки»[44]. Автор этой характеристики невольно заглянул в будущее, но исказил положение дел в прошлом.

В 1914 г. все расходы на содержание секретных сотрудников, включая наградные, пособия и командировочные, превысили 600 тыс. руб. (из 15 млн. руб., выделявшихся на все нужды политического сыска)[45] — сумма значительная, но совершенно недостаточная для того, что бы содержать десятки и сотни тысяч агентов. Цифра 35–40 тысяч агентов («провокаторов») накануне Февральской революции также представляется завышенной, разве что если она включает в себя «штучников»[46]. Приводят еще одну, более скромную цифру — около 6,5 тыс. «провокаторов и других работников политического сыска», но без датировки[47].

Инструкция департамента полиции о внутренней агентуре определенно указывала, на кого можно рассчитывать при вербовке секретных сотрудников. «Каждое лицо, подающее надежду», предлагалось «расположить к себе», учитывая, что это дело «очень щекотливое и требует много терпения и осторожности». Пригодными же для вербовки считались «слабохарактерные, недостаточно убежденные революционеры, считающие себя обиженными в организации, склонные к легкой наживе и т. п.» Если предполагаемый агент не изменил коренным образом свои убеждения, то это не рассматривалось как препятствие — достаточно было того, что он убедился в бесполезности своей деятельности и готов ради денег предать товарищей. «Чистосердечные признания» служили показателем такой готовности; в этом случае допускалось «входить в соглашение с допрашиваемым о незанесении таких показаний в протокол».

Чтобы «сберечь» секретных сотрудников, рекомендовалось исключить при общении с ними «всякую официальность и сухость, имея в виду, что их роль обыкновенно нравственно очень тяжела»; не арестовывать всех окружающих сотрудника лиц или арестовывать и его, освобождая затем вместе с «наименее вредными» — якобы по недостатку улик, во время ареста жалованье ему обязательно сохранялось или даже увеличивалось. Детально определялись средства психологического воздействия при вербовке агентуры: от вербовщика требовалось умение определить характер собеседника, подметить слабые и чувствительные его стороны, не проявлять «нервозности, часто ведущей к форсированию» и т. д. и т. п.[48]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});