Танец души:Стихотворения и поэмы. - Владимир Щировский

«Город блуждающих душ, кладезь напрасных снов…»

С.П. Версоблюку

Город блуждающих душ, кладезь напрасных снов.Встречи на островах и у пяти углов.Неточка ли Незванова у кружевных перил,Дом ли отделан заново, камень ли заговорил.Умер монарх. Предан земле Монферан.Трудно идут года и оседает храм.Сон Фальконета — всадник, конь и лукавый змий,Добела раскаленный в недрах неврастений.Дует ветер от взморья, спят манжурские львы,Юноши отцветают на берегах Невы.Вот я гляжу на мост, вот я окно растворил,Вьется шинель Поприщина у кружевных перил…Серенькое виденьице, бреда смертельный уют…Наяву кашляют бабушки и куры землю клюют.Наяву с каждой секундой всё меньше и меньше меня,Пылинки мои уносятся, попусту память дразня,В дали астрономические, куда унесены —Красные щеки, белые зубы и детские мои штаны.

1936-1940

ДОННА АННА

Тамаре Яковлевне Щировской

Повинуясь светлому разуму,Не расходуя смысл на слова,Мы с тобой заготовили на зимуКеросин, огурцы и дрова.Разум розовый, резвый и маленькийОзаряет подушки твои,Подстаканники и подзеркальники,Собеседования и чаи…И земля не отметит кручиною,Сочиненной когда-то в раю,Домовитость твою муравьиную,Золотую никчемность твою.Замирает кудрявый розариум,На стене опочил таракан…О непрочные сны! На базаре имТак легко замелькать по рукам!Посмотри и уверься воочиюВ запоздалости каждого сна:Вот доярки, поэты, рабочие —Ордена, ордена, ордена…Мне же снится прелестной ГишпанииОчумелый и сладкий галдеж,Где и ныне по данному ранееОбещанию, ты меня ждешь…И мы входим в каморку невольничью,В эскурьял отстрадавших сердец,Где у входа безлунною полночьюТвой гранитный грохочет отец.

1937,Керчь

«Скучновато слушать, сидя дома…»

Скучновато слушать, сидя дома,За мушиной суетой следя,Тарантас полуденного грома,Тарантеллу летнего дождя.

Грянула по радио столица,После дыни заболел живот,Перикола бедности боится,Но пока еще со мной живет.

Торжища гудят низкопоклонно,Мрак штанов, сияние рубах,Словно кривоустая Мадонна,Нищенка с ребенком на руках.

Шум судеб, серьезность пустолаек,И коровье шествие во хлев…Меркнет день и душу усыпляетПот и пудра овцеоких дев.

Спят, полны слепого трудолюбья,В разных колыбелях малыши…Под необъяснимой звездной глубьюСтелется блаженный храп души.

Спит душа, похрапывая свято –Ей такого не дарило снаСказочное пойло Арарата,Вероломство старого вина.

Спи, душа, забудь, во мрак влекома,Вслед Вергилию бредя,Тарантас заброшенного грома,Тарантеллу кроткого дождя.

1938,Керчь

«На твоей картине, природа…»

На твоей картине, природа,На морском пейзаже твоемНарисован дымок парохода,Желтый берег и белый дом.

В белом доме живет Анюта,На борту парохода матрос.Устарелый кораблик – кому-тоОн счастливую встречу принес.

В ресторане, в говоре пьяном,В палисаднике и в кино –Назревает свадьба с баяном,Гименей стучится в окно…

Будем нюхать свежую розу,Будем есть вековечный хлеб,Продлевая дивную прозуУстройства земных судеб.

Ты мне скажешь – дождик захлюпал.Я отвечу – мир не таков:Это вечности легкий скрупулРаспылился ливнем веков.

И немыслимо в полной мереРазглядеть мелюзгу бытия,Округляясь в насиженной сфере,В круглой капле, где ты – не я.

Где по сумерках трюмов порожних,По сияньям домашних лампРазместил неизвестный художникУстрашающий свой талант.

1938-1939,Керчь

«На блюдах почивают пирожные…»

На блюдах почивают пирожные,Золотятся копченые рыбы.Совершали бы мы невозможное,Посещали большие пиры бы…

Оссианова арфа ли, юмор лиДобродушного сытого чрева,Всё равно – мы родились, вы умерли,Кто направо пошел, кто налево.

Хоть искали иную обитель мы,Всё же вынули мы ненарокомЖребий зваться страной удивительной,Чаадаева злобным уроком.

Но на детские наши речения,Что аукают, не унывая,Узаконенной наглости генияУпадает печать огневая.

Мы с картонного сходим корабликаПрямо в школу, и зубрим, и просим,Чтоб кислинкой эдемского яблокаОтдавала дежурная осень.

Чтобы снились нам джунгли и звери тамС исступленьем во взорах сторожких…И к наглядным посредственным скверикамСходит вечность на тоненьких ножках.

1936-1937

«Вселенную я не облаплю…»

Вселенную я не облаплю –Как ни грусти, как ни шути,Я заключен в глухую каплю –В другую каплю – нет пути.

1938-1939

«Был оглушителен и едок…»

Стилиану Павловичу Версоблюку

Был оглушителен и едокДень расточительств, день труда.Но вот – над руганью соседокВзошла вечерняя звезда.

И лапы скуки всё короче,И проступают всё живейНерусские, немые очиНад полукружьями бровей.

Они смогли когда-то, где-то,Не то грустя, не то любя,В привычной вечности поэтаНевольно отразить себя.

Ах, ей ли было счастья мало,Когда она, вплетясь в рядыПодруг, себя именовалаГортанным именем звезды!

А щедрый данник вечной темыНе от ее ль зажег лучейКровь дикой песни, кровь Заремы,Кровь современницы своей?

1939,Керчь

«В балетной студии, где пахнет как в предбаннике…»

В балетной студии, где пахнет как в предбаннике,Где слишком много света и тепла,Где вьются незнакомые ботаникеЖивых цветов громадные тела.

Где много раз не в шутку опозорены,Но всё ж на диво нам сохранены,Еще блистают ножки ТерпсихориныИ на колетах блещут галуны;

Где стынет рукописная Коппелия,Где грязное на пультах полотно,Где кажется вершиной виноделияБесхитростное хлебное вино,

Где стойко плачут демоны ли, струны ли,Где больше нет ни счастья, ни тоски,Где что-то нам нездешнее подсунули.Где всё не так, где все не по-людски, —

В балетной студни, где дети перехвалены,Где постоянно не хватает слов, —Твоих ногтей банальные миндалиныЯ за иное принимать готов.

И трудно шевелиться в гуще воздуха,И ведьмы не скрывают ржавых косм,И всё живет без паузы, без роздыхаБезвыходный, бессрочный микрокосм.

1939

«Осень, некуда кинуться нам со всех ног…»

Осень, некуда кинуться нам со всех ног.Нет для нас подходящего сада.Нет теплицы, где вырос бы желчный цветок –Ботанической ереси чадо.

Осень. Звонко горланят по школьным дворамКрасноносые дошлые дети.По квартирам не счесть оглушительных драм:Здесь Монтекки, а там Капулетти.

Осень. Время призыва, отправки в войска,Время поисков топлива, времяЖелтизны у листвы, седины у вискаИ презрительной дружбы со всеми.

О, душа, недотрога, возьми свой лорнет,Запотевшее стеклышко вытри.Видишь краски, которых подобия нетНа бессмертной фабричной палитре.

Серый полдень, сугубая плотность дождей,Населенье в блестящих калошах,Море выглядит Мафусаила седей.Просит песен, но только хороших.

В эти дни я пленяюсь своей правотой,Заурядной, бессовестной, гиблой,Триумфальной, заветно-блистающей, той,Что скрепляет незыблемость библий

1940,Керчь

ТАНЕЦ ЛЕГКОМЫСЛЕННОЙ ДЕВУШКИ