След ангела - Олег Рой

Разложив свои вещи, новенький искоса глянул на Санька и протянул ему руку:

— Лев.

— Александр, — проговорил Сазонов и с изумлением ощутил, что руку его сжали чуть ли не железными клещами. Новый знакомый оказался не по росту силен.

Сила эта пригодилась Льву уже в первые дни. Обидное «замолксис» разлетелось не только по классу, но и по всей школе, превратившись в самую крутую фишку. И уже через несколько дней никто не мог рассказать даже самую занимательную историю без того, чтобы кто-нибудь не оборвал его наимоднейшим:

— Ну ты, ша! Замолксис!

Можно представить, как доставалось самому Леве. Что ему было делать? Замкнуться в себе, обособиться, отъединиться ото всех? Или, наоборот, подхихикивать им в тон? Лев поступил иначе. Он начал «качаться» и меньше чем через год стал самым сильным в классе.

Все знают, что дети растут наперегонки, соревнуясь в росте, в знаниях, отметках, отвоеванных у родителей вольностях — во всем. И, конечно же, в силе. Каждый мальчишка пытается заниматься спортом, поднимает тяжелые камни или покупает гантели и встает рано поутру с решимостью делать зарядку — и не понимает, бросив все эти занятия на третий день, что испытал первое в жизни поражение. В котором уже вызревают зернышки многих будущих его неудач…

Лева не бросил спорт. И в тренажерный зал регулярно ходил, и дома тягал штангу. И хотя он так и остался малорослым, но раздался в плечах и оброс мускулами.

В седьмом классе подростки вовсю тянулись ввысь и на вид все как один были щуплыми, словно цыплята. Но Лев уже в то время был, как броней, покрыт слоем рельефных накачанных мышц. На физкультуре он выделялся одним из первых, а в баскетболе, где, как известно, маленькие нередко переигрывают высоких, считался вообще самым результативным игроком.

Весь класс смотрел, как он выполняет упражнения на брусьях с особой тяжеловесной легкостью, как ловко, скупо и точно двигаются его тело, руки и ноги, перекатываются под кожей округлые мышцы. Немудрено, что он завоевал уважение.

Стоило Леве услышать пресловутое «Замолксис!», как он тут же бросался в бой. Без всякого предварительного «базара», то есть без того оскорбительного суесловия, каким предваряют, а иногда и заменяют драки мальчишки, даже не догадываясь о том, что унаследовали этот обычай от далеких предков, предварявших подобной бранью свои битвы с монголо-татарами, псами-рыцарями и прочими врагами.

Лева наскакивал на говорившего с энергией пушечного ядра. Маленький, плечистый, тяжелый, он еще и приседал в броске, хватал противника за грудки и резким толчком выбивал из равновесия. Тот невольно делал два-три шага назад и беспомощно повисал в нелепой позе, поддерживаемый от падения лишь железными руками Льва. Санек только дивился его нахрапистости. Самому ему было все равно, как зовут его в школе: Санькой (так звала его мать), Сашкой, Саньком, Сазоном или еще каким прозвищем. Но готовность всегда постоять за себя внушала ему уважение. Несколько раз он не то чтобы заступался за Льва — тот бы такого не позволил, но давал понять неприятелям (если их было несколько), что придется иметь дело с ними обоими.

Со Львом Санька сдружился быстро и легко. Особенно после того, как в классе прошел самодеятельный турнир по армрестлингу и выяснилось, что Лев завоевал почетное третье место (после Кирилла Григорьева и Рената Айдарова), оттеснив Санька на четвертое. Правда, сейчас, после лета с топором в руках, Сашка был уверен, что Левкину руку он положит запросто. Но пробовать почему-то не хотелось.

Лева до глубокой осени ходил нараспашку, без шапки, густые жесткие волосы его топорщились в беспорядке. Он и учился неплохо, и многое знал, а в математике, и особенно в компьютерах, был просто асом. Со всеми проблемами в этой области — ну, игра там не запускается, видеокарта глючит или вирус завелся — весь класс обращался к Левке, и тот всегда помогал. Правда, не забесплатно, на все у него имелась определенная такса. Даже симпатичным девчонкам и тем поблажек не делал. В этом вопросе Залмоксис был строг — лишнего не требовал, но и себя не обижал.

А еще он рано обрел взрослую манеру шутить. Шагая домой рядом с Саньком или с Артемом Белопольским, он обычно помалкивал, раздумывая о чем-то своем, но иногда ошарашивал друзей неожиданными мыслями. Причем у него была постоянная присказка. «Занятно, правда?» — спрашивал он и оставлял рот полуоткрытым. Будто хотел что-то еще добавить, да напоследок решил все же промолчать.

Однажды, когда они проходили мимо осадившей помойку стаи грязно-сизых голубей, Лева вдруг сказал:

— Не понимаю, почему это именно голубей называют птицами мира.

— А кого ж, по-твоему, надо так называть? — тут же откликнулся любопытный Темка.

— Ворон. Вот уж кто из птиц точно должен стоять за мир.

— Это почему же?

— Потому что ворон люди едят только во время войны. Занятно, правда?

Или в другой раз он неожиданно спросил друзей:

— Слушайте, пацаны, вы за завтраком кофе пьете?

— Я, типа, чай пью, — ответил Санек.

— А я — кофе, — подал голос Тема.

— Черный?

— Нет, обычно с молоком.

— С молоком не считается… Я вот всегда черный кофе пью, мама варит, — Лев будто огорчился, что не нашел себе сотоварища по утреннему кофе.

— Ну, я тоже иногда черный пью, — добавил Артем.

Лева оживился:

— А ты не замечал, что после того, как ты его выпьешь, у тебя моча пахнет кофе?

— Это как?!

— Ну, ты где-нибудь через час писаешь и чувствуешь как будто запах кофе…

— Нет, вроде не замечал…

— А ты проверь в следующий раз, — предложил Лева.

— Это, наверное, оттого, что организм выводит кофеин, — предположил Артем.

— А ты когда-нибудь об этом с кем-нибудь говорил? — продолжал гнуть свою линию Лева.

— Нет.

— И не слышал, не читал об этом?

— Нет.

— И я не читал, не слышал. И вот что я думаю… Миллионы людей на всех континентах пьют кофе. И все потом, по крайней мере мужчины, чувствуют у мочи кофейный запах. И никто никогда ни с кем об этом не говорил. А ведь могли бы поделиться… Занятно, правда?

Сашке проверить истинность этой гипотезы так и не удалось. Мать не давала ему кофе не потому, что, как говорят врачи, он вреден молодому организму, а потому что считала копейки от зарплаты до зарплаты, и выходило, что кофе им не по карману. Даже растворимый. Но когда где-нибудь с гостях изредка бывало, что Саньке, словно взрослому, предлагали кофе, он всегда охотно соглашался и просил сделать покрепче. А потом пил, стараясь не морщиться. Вкус напитка ему не слишком нравился, перебить горечь не удавалось даже сахаром. Но он терпел только ради одного. Ради того, чтобы, когда придет пора зайти в туалет, раздувая ноздри, принюхаться: не ощущается ли в воздухе легкий кофейный аромат? Так он и не понял, есть запах или нет, но каждый раз с тех пор, выпив кофе, вспоминал Леву. И когда занимался гимнастикой, тоже его вспоминал. Для Санька зарядка, которую он делал через день-два на третий, была сущим наказанием. Отжимаясь или размахивая тяжеленными литыми гантелями, он часто думал о Леве, об упрямце, который наверняка каждое утро, сжав зубы, подтягивается до полного изнеможения, подгоняя себя беззвучным окриком: «Замолксис! Замолксис!» И, как ни странно, эти мысли ему помогали.

Еще лучше Санек понял своего приятеля, когда впервые побывал у Залмоксисов дома и увидел его отца. Оказалось, что Лева растет похожим на него как две капли воды. Залмоксис-старший был такой же низкорослый, только полный, поперек себя шире, коренастый, весь словно сложенный из булыжников, с такими же мохнатыми бровями и упрямым подбородком, с тем же колючим взглядом исподлобья, как у сына. Оба они — и отец и Лева — никогда не вращали короткой шеей, словно в ней вообще не было мускулов, а поворачивались сразу всем корпусом. Это движение если и не выглядело угрожающим, то, по крайней мере, производило впечатление.

Тогда же, в седьмом классе, на ноябрьские праздники Санек с Левой собирались на день рождения к Тане Усольцевой. Левины родители отправлялись в свою компанию и обещали подвезти друзей на машине. Санька пришел раньше назначенного времени и поднялся к Залмоксисам в квартиру.

Дверь открыл Левин отец. Крепко пожал руку Саньку. Он был в вечернем костюме, поблескивавшем, как кусок антрацита, в жесткой белой сорочке и широком цветном галстуке.

— Давай, проходи. Мои прихорашиваются: и Левка, и его маман. Их теперь не скоро от зеркал оторвешь. Так что, если хочешь, пройдем на кухню.

— Спасибо, — застеснялся Санек, — лучше я тут подожду. Фотографии ваши посмотрю.

Прихожая была довольно тесной. Однако она казалась больше из-за того, что на всех ее стенах, а также и в коридоре висели большие окантованные фотографии — черно-белые и цветные — с раздольными русскими пейзажами. Озера и реки, широкий вид с холма, старинные храмы, покосившиеся колокольни, крепостные стены, луга, поля, леса… Лева рассказывал Саньку, что в молодые годы его отец, Рафаил Израилевич, всерьез занимался туризмом и фотографией. С дорогой и престижной по тем временам камерой «Киев» он объехал чуть ли не всю тогда еще огромную страну, а потом в лаборатории, наверное, немало сил потратил, чтобы снимки вышли безукоризненными, словно из дорогого календаря.