Русалочья удача. Часть 1 (СИ) - Рубцова Налия

– Мы не хотели, – Купава зажала рот руками. – Надеюсь, никто не погиб.

Она поглядела на Гориславу. Та смотрела прямо перед собой пустым взглядом.

Корчмарь, оставшийся валяться без сознания. И девка-прислужница. Вытащил ли их кто-нибудь из огня? Или сгорели, задохнулись в дыму? Если корчмарь, старый разбойник, заслужил такую смерть, то девка, которая была чуть старше змеини… Горислава сжала кулаки: ногти впились в ладони.

«Может, и заслужила. Может, она в платьях убитых девиц щеголяла», – сказала себе девушка, но сожаление всё равно засело в сердце тупой иглой.

Она не хотела. Ничего этого не хотела. Ни того, чтобы таверна сгорела, ни даже смерти здоровяка, разбившего ей голову.

Или всё же хотела? Пламя, вспыхивавшее в ней, не только наполняло тело силой – оно ещё зажигало в сердце ярость. Это привело к хреновым последствиям там, в Изоке. Да и тут – не к лучшим. Какой она, к чёрту, витязь! Она – тот, с кем витязи в былинах сражаются: змей – кровожадное чудовище, с пекельным огнём в сердце…

Холодная ладошка русалки вдруг сжала её руку, и Горислава перевела дыхание.

– Всё в порядке, – сказала она, взглянув во встревоженные глаза Купавы. – Если кто и погиб, то это из-за меня, а не из-за тебя.

И жалеть она об этом не будет. Вот ещё. Жалеть о разбойниках. Тем более время назад не вернуть, и погибших не воскресить.

Но настроенье у неё всё равно стало мрачным и оставалось до самого обряда.

Солнце, запутавшееся в ветвях дуба, блеснуло в глаза. Горислава проткнула палец ножом и уронила в чашу с хмельным напитком несколько капель своей крови. То же самое, уже со своей чашей, сделала Купава, но острой рыбной костью – к железу она прикоснуться не рискнула. Она выжидающе посмотрела на Гориславу.

– Клянусь отныне звать тебя младшей сестрой, защищать и беречь от невзгод, – сказала змеиня слова клятвы. – Пусть узы, связавшие нас, будут не менее прочны, чем узы кровные.

– Клянусь отныне звать тебя старшей сестрой, быть твоей поддержкой и опорой в трудный час,– сказала Купава дрожащим от волнения голосом. – Пусть узы, связавшие нас, будут не менее прочны, чем узы кровные.

– Пусть Небо и Земля будут свидетелями этой клятвы, – произнесла ведьма, – и воды Смородины, навьей реки. Скрепите же её обменом.

Купава протянула Гориславе свой подарок: кусочек речной гальки с дыркой, «куриный бог», как их звали в Изоке. Камушек висел на нитке, сплетённой, судя по всему, из разрезанных рыбачьих сетей. Да уж, попортила кому-то русалка рыбалку! Горислава тихо хмыкнула, принимая подарок, а потом сняла с шеи свой: ту самую лунницу, которую ей дала на дорогу мать.

Как ни жалко было отдавать речной нежити память о доме, но больше у змеини ничего не было. Горислава колебалась-колебалась, покачивая медный полумесяц на пальцах, а потом твёрдо решила: отдаст она его Купаве. Так надо, так судьба повернулась. Может, боги мертвы, но судьба никуда не делась. Разве не для того мать дала ей в дорогу символ Богини, чтобы та защитила нежеланную, однако всё ж родную дочь? И разве не откликнулась Богиня, послав Гориславе русалку, может, единственную добрую русалку за вёрсты вокруг?

Если так рассуждать, лунница принадлежала Купаве по праву.

И вот медный полумесяц повис на шее русалки. Медь – не железно, так что она могла не бояться, что подарок новоиспечённой сестрицы её обожжёт. Улыбаясь, Купава передала Гориславе свою чашу, а та отдала свою.

«Это плохая идея», –обречённо заметил здравый смысл Гориславы, когда та опрокидывала в себя хмель, смешанный с кровью нежити.

«Заткнись», – велела ему змеиня, выплёскивая то, что оставалось на дне кубка. Хмель обжёг горло и ударил в голову. Горислава пошатнулась, охваченная странным ощущением. Она словно снова упала в реку, но вода не потянула её на дно, а ласково обняла. Расширенными глазами она посмотрела на Купаву; у той взгляд тоже был удивлённый, что у котёнка.

– Как тепло,– прошептала она. – Это… Все живые люди такие или только ты?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ветер взъерошил их волосы. Мир вокруг остался прежним – и всё же неуловимо изменился. Сердце Гориславы заколотилось от страха: какая-то её часть упорно верила, что обряд был просто безобидным представлением, и сейчас эта часть была в ужасе. Богиня, она связала себя сестринскими узами с нежитью! Связала так, что не порвать.

Что ж теперь будет?!

– Ну, вот и всё, – ведьма стёрла круг носком башмака. – Клятвы принесены, узы скованы. Можете звать друг друга сёстрами.

– Сестра… Сестрица Горислава, – Купава поставила чашу на землю и порывисто бросилась на шею змеине. – Сестрица, сестрица, мои ладони стали тёплыми, как у живой, хи-хи!

– А мои…– проворчала Горислава, прислушиваясь к себе. – Хмм, кажется, мои не изменились, – «Слава Богине, не хочу на ощупь быть как рыбина», – Теперь отцепись от меня, сестрица Купава, задушишь.

– Только подумать, теперь я могу пойти с тобой куда-нибудь! В деревню! В город! Столько сего увижу! – Купава радостно танцевала вокруг Гориславы. – Спасибо, спасибо, спасибо!!

– Матушка Параскева, на правах старшей сестрицы я у вас спрошу, – сказала змеиня ехидно (подкалывать ведьму было так себе идеей, но сдержаться Горислава не смогла), – Чего с одеждой-то делать? В одной нижней рубахе она среди людей щеголять не может. Нужна хотя бы юбка, пояс, на ноги что-нибудь, да и волосы заплести…

– Ты старшая сестрица – ты и думай, – фыркнула ведьма, но потом смилостивилась. –Есть у меня кое-что. Мне мала уже, а ей в пору…

***

Порывшись в сундуке, ведьма извлекла на свет финистов поношенную синюю понёву. Встряхнула, придирчиво оглядела, и бросила Купаве.

– Это что?– спросила русалка, хлопая глазами. Она и так, и эдак вертела одёжку, а затем накинула на плечи, как плащ. Горислава прыснула, Купава насупилась.

– Не так,– змеиня взяла у неё одеяние. – Она обматывается вокруг бёдер – вот так, внахлёст, а этот шнурок сбоку затягивается…

Понёва в Изоке, да и на всём юге была большим, чем пёстрой верхней юбкой, которая шилась из трёх разноцветных кусков ткани и не зашивалась с одной стороны. Её носили только те девочки, у которых пришли лунные крови. Как они надевали понёву, то прекращали зваться девочками и начинали зваться девушками, а, значит, к ним можно засылать сватов. По обычаю, первую понёву девочке протягивала мать; та должна была отнёкиваться и отворачиваться, и только на третий, или седьмой раз принять… Когда мать молча протянула Гориславе понёву, та её сразу приняла. «Плохая примета», – покачала головой Божена. Мать равнодушно пожала плечами. Шансов выйти замуж у Гориславы всё равно почти не было, что соблюдай, что ни соблюдай обычаи. Кому нужно, чтобы у детей были желтые змеиные глаза? Так что понёва так и осталась лежать на дне сундука – её хозяйка предпочитала мужские портки. Сейчас Горислава вспомнила, какой была та понёва: красная, как калина по осени, с одним чёрным клином, и вышивкой по подолу. Купавкина одёжка была совсем другой: синий клин, чёрный клетчатый, и чёрно-синий. Таких в Изоке не носили, предпочитая яркие цвета.

Но русалке, навьей девке, подойдёт.

Купава тут же побежала к ручью – любоваться – и потащила за собой Гориславу. Она вертелась и так и эдак, разглядывая себя в воде.

– Так странно!– скорчила она недовольную гримасу.– Зачем столько слоёв на себя напяливать?! Я ж не мёрзну…

– Может, теперь и будешь мёрзнуть, – сказала Горислава строго. – Сядь – будем надевать лапти.

Сорочка, та самая, половину которой Купава порвала для перевязки Гориславы, уже никуда не годилась – а потому змеиня, пустив в ход нож, докрамсала её окончательно. Часть пошла на обмотки для ног, и себе, и русалке, а оставшимися она замотала ей синяки на запястьях – слишком много внимания привлекают.

– Ужас! Ужас!! – сделав пару шагов в лаптях, русалка чуть не упала. – И как вы, живые, в этом ходите?!