Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ) - Оксана Токарева

class="p1">Когда рассыпанные под куполом неба крупные и частые звезды померкли, а на краю появилась зеленоватая полоска, предвещающая зарю, на соседней койке недовольно заворочалась Ксюша. Во избежание лекции о том, что нормальные люди по ночам вместо того, чтобы зависать с «сасными» парнями в сети, занимаются с ними же чем-то более продуктивным, Ева пожелала Филиппу спокойной ночи. Стараясь не потревожить недовольно сопящую подругу, она положила на тумбочку телефон и легла, почти сразу же проваливаясь в тревожный, не приносящий отдыха сон.

Ее окружала чаща куда более густая и враждебная, нежели тайга в окрестностях Наукограда, где гуляли не только маралы и лоси, но обходили свои владения медведи. Здесь же она дорого дала бы за то, чтобы тени, скрывающиеся за колючими зарослями, принадлежали Хозяину леса. Ева шла не оглядываясь, ведомая то ли блуждающим огоньком, то ли какой-то слабо светящейся тенью небольшого зверька. Ее путь лежал к бревенчатой избе, а вернее, высокому терему, сложенному из потемневших от времени, покрытых мхом и черной плесенью бревен.

Едва не провалившись на подгнивших ступенях, она поднялась на крыльцо и толкнула заплетенную паутиной покосившуюся дверь, отозвавшуюся глухим стоном или скрипом. Не обращая внимания на кинувшихся врассыпную пауков и мышей, Ева вступила в темные промозглые сени и, стараясь не поскользнуться на заплеванном полу, вошла в горницу, в глубине которой таилось истекавшее ледяной тьмой огромное и явно живое зеркало.

В углах с противным пугающим скрежетом копошились безобразные тени, злобные наваждения тянули свои щупальца, истекающие черным гноем. Еву, словно в лихорадке, колотил озноб, перехватывало дыхание, ноги деревенели, но она почему-то знала, что должна пройти путь до конца, ибо от этого зависела не только судьба очень близкого человека, но и ее жизнь.

Глава 3. Крымская жужелица

Разнесшийся над лагерем сигнал подъема развеял наваждение, но Ева почему-то знала, что сон к ней вернется. А на окне опять лежала пара соколиных перьев.

По поводу репетиции Ксюша оказалась, конечно, права. При виде Евы заштукатуренные личики тинэйджерок вытянулись, точно девчонки, все как одна, проглотили лимон или выпили по стакану скисшего молока. К счастью, в столовой подобных казусов пока не наблюдалось.

Зато улыбка Филиппа зажглась такой теплотой напополам с озорством, что Еве захотелось броситься ему на шею или наделать еще каких-нибудь глупостей. Так что ей пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранять невозмутимость и серьезность при виде надутых девчачьих губок и сердитых глаз, подведенных куда ярче, чем у нее.

Впрочем, песню девчонки запомнили достаточно быстро. Собственно, они уже успели где-то добыть текст и даже выучить его, видимо, чтобы не ударить лицом в грязь. Еве осталось только скорректировать произношение.

Впрочем, сдаваться и отступать дерзкие восьмиклассницы, твердо вознамерившиеся завоевать внимание героя своих грез, не собирались.

— Филипп Артемович! А вы нам не поможете еще и танец разучить? — кое-как отделавшись от Евы, вызывающе и недвусмысленно глянула на ди-джея Короткова Ника. — Вы как-то говорили, что умеете танцевать босса-нову.

«Вот хитрюги! — усмехнулась про себя Ева. — Даже про бальные танцы разведали». Впрочем, Филипп своих талантов в этой области особо и не скрывал.

Ника, которая тоже занималась в каком-то хореографическом кружке, уже поднялась на авансцену пропахшего застарелой пылью кулис актового зала, поводя худенькими плечиками, призывно покачивая узкими бедрами и выпячивая недавно начавшую формироваться грудь. Только провоцировать маньяков и перезрелых любителей нимфеток.

Филипп ее усилия, впрочем, не оценил, глядя мимо Ники прямо на Еву.

— Евангелина Романовна, вы мне поможете? — спросил он, находя нужный трек.

У Евы все внутри похолодело.

«Что он задумал? Он издевается? Тоже мне сын папиного боевого товарища!» Впрочем, откуда ему знать, что танцы — это самый жуткий страх в ее жизни? Хуже страха смерти. Про крымскую жужелицу Ева не рассказывала даже Ксюше.

В своей первой школе друзей Ева так и не завела. Одноклассники с охотой у нее списывали французский и литературу с историей, но сближаться не стремились, считая ее скучной, старомодной и попросту странной. Что поделать, пению под входившее в моду домашнее караоке и просмотр популярных программ, вроде «Хрустального граммофона» и «Корпорации звезд», она предпочитала чтение книг. И танцевать, в отличие от других девочек, она не умела, считая себя для этого слишком полной и неуклюжей.

Вслед за непониманием последовали и насмешки, причем производное от фамилии прозвище Коржик, которое прилепили мальчишки, выглядело самым безобидным. Особенную изобретательность на этом поприще проявляла Танечка Еланьина, умевшая из любой, даже самой незначительной мелочи сделать предмет для злых шуток и колких замечаний. И, возможно, Ева бы не обращала на злопыхательницу внимания, но Танечка считалась первой красавицей и законодательницей моды на параллели. Она пользовалась в классе непререкаемым авторитетом, поэтому ее подружки, чтобы завоевать ее внимание и откровенно подольститься, хохотали до упаду над любой глупостью, подаваемой как верх остроумия. Танечка удовлетворенно улыбалась и все поглаживала висевший у нее на шее черный кулон в виде маленького зеркальца.

Даже когда Ева после десяти ангин похудела и сделала новую прическу, Танечка и ее подпевалы продолжали видеть в ней странную и неуклюжую любительницу никому не нужных книг. И все попытки их в этом разубедить рассыпались прахом.

На новогодний вечер в восьмом классе Ева надела облегающее синее платье с пайетками, которое папа ей привез из командировки в Европу, и распустила волосы. Поначалу девочки глянули на нее с явным восхищением, некоторые даже с завистью, а мальчики и вовсе словно впервые увидели. По классу прошел шепоток. Несколько мгновений Ева чувствовала себя Золушкой, явившейся на бал и ожидающей своего принца. Тем более что медленные танцы у нее вполне получались, да и ритмично дергаться в кругу она могла не хуже других. Один из мальчиков уже поднялся со своего места, чтобы ее пригласить.

Но тут, как джокер из колоды или злой клоун из табакерки, откуда-то выскочила Танечка.

— Ой, смотрите, крымская жужелица! — воскликнула она, теребя свой неизменный кулон и указывая на Еву.

В тот же миг все очарование распалось, потонув во взрыве нарочитого, колючего смеха, рассыпавшегося по классу осколками разбитого зеркала тролля из «Снежной королевы». У Танечки осколок сидел явно в глазу. И как Ева могла спорить, если ее переливающееся в свете праздничных огней платье и в самом деле напоминало синий панцирь крымского эндемика, которого они изучали на уроке биологии.

Ева убежала из класса и остаток вечера прорыдала на лестнице, чувствуя, как колючие смешинки впиваются ей в кожу осколками ледяного зеркала разбитых надежд. Ей казалось, что тело