Поймать чайлдфри - Екатерина Сергеевна Рагозина

крупным, небрежным почерком: «Милая, я забыл сказать, что уезжаю сегодня в Китай по делам фирмы. Меня не будет две недели. Самолет вылетает рано, когда ты проснешься, я уже, скорей всего буду в воздухе. Решил не будить, ты очень красиво спала. Ключи от квартиры лежат под запиской. До встречи! О.»

Я вздохнула с облегчением. Никакой утренней неловкости, никаких взглядов в пол, никаких дрожащих рук… Лучшего он и придумать не мог.

Глава 6.

В мою дверь позвонили. Я подняла взгляд на часы – почти полдень. Кто мог прийти ко мне в такое время?

Сегодня мне очень хорошо писалось, такого вдохновения я не испытывала давно, поэтому приход незваного гостя восприняла с неподдельной досадой. Еще большую досаду я испытала, увидев у себя на пороге Анжелу – одну из двух любовниц Олега.

Все выходные я тщетно пыталась подавить раздражение и злобу – остаточные чувства, настигшие меня после пятничного свидания. Испытывала я их, конечно, по отношению к самой себе, поскольку была кругом виновата. Сегодня, в понедельник я впервые не занимаюсь самоедством, наконец, смогла погрузиться в работу – и вот, пожалуйста, Олег снова меня преследует.

Анжела, впрочем, девушка довольно милая – я бы, пожалуй, могла ее выделить из всех его дам, с которыми была волею случая или намеренно познакомлена. Глуповата, но это не порок, зато довольно чистосердечна и, кажется, в самом деле полюбила меня как подругу. В любой другой день я бы ей даже обрадовалась, но после того, что произошло в пятницу, не могу подавить неприязнь к ней, так ясно ассоциирующейся с Олегом.

Я молча ее разглядываю, кажется, забыв о том, что должна проявить радушие. Она сидит у меня на кухне, обхватив тоненькими пальчиками кружку с горячим чаем – высокая, гораздо выше меня, блондинка с телом, как будто сошедшим с обложки глянцевого мужского журнала. Ее красота всегда казалась мне слишком грубой и топорной работой творца, как будто на одно тело без раздумий налепили все лучшее, что может быть у женщин – большую грудь, широкие бедра, длинные ноги, плоский живот, правильные черты лица, здоровые длинные волосы… В тайне я всегда думала, что ее можно бесконечно хотеть, но вот любить… Для любви всегда требуется какой-то изъян…

То, как она, будучи лишь «одной из», ведет себя в отношениях с Олегом, вызывает у меня глубокую скорбь. Она напивается до беспамятства, ожидая его звонка, и начинает в этом состоянии звонить мне посреди ночи, прекрасно зная, что с Олегом этот номер не пройдет. Она наивна, как дитя, несмотря на то, что младше меня всего двумя годами, и мне ее бывает искренне жаль. Я много раз говорила ей, что пора выходить из этих ни к чему не ведущих отношений самой, и только в таком случае она будет победителем. «А что в противном случае?», – спрашивала она, всхлипывая. «А в противном случае он бросит тебя сам, и ты упустишь возможность сделать красивый реверанс, испортишь свои будущие воспоминания», – отвечала я.

Но, кажется, она уже опоздала.

– Олег дал мне отставку, – сказала она, собравшись с силами.

Эта бравая формулировка никак не вязалась с ее потерянным видом. Дуреха просто привыкла так выражаться.

То, что это и так скоро должно было произойти, ясно, как день, и я не связывала их расставание со своей персоной.

– Я не могу до него дозвониться.

– Он в Китае, – вздохнула я.

С трудом подавив раздражение, я села подле нее и взяла за руку. Боже мой, ну почему именно сейчас, именно сегодня я должна утирать чужие слезы, когда так хочется заплакать самой?

– Понимаешь, он со мной даже не поговорил, просто прислал курьера с цветами и запиской: «Извини, я считаю, что наши отношения себя исчерпали. Прими эти цветы в знак благодарности и дружбы». Дружбы, понимаешь?

Да уж, Олег и его футляр не могли придумать более жестокого способа, чтобы расстаться с девушкой. И как я умудряюсь дружить с ним столько лет? Он бывает так равнодушен к людям и так туп в том, что касается чувств! Для Анжелы это трагедия, а он, наверняка, думает, что своим букетом сумел полностью загладить вину. Да и чувствует ли он вину перед этим наивным существом, которое его тяготило едва ли не с первого дня?

– Анжела, милая, он такой человек… Он никогда не поймет твоей печали. Просто прости и попытайся забыть.

Слов у меня не было, чтобы ее утешить, в голове опустело и потемнело, мысли разбрелись и спрятались. Олег неплохой человек, это я знаю наверняка, но он, как и многие деловые люди, зачерствел и покрылся коркой, которая предохраняет его от дополнительных стрессов, не связанных с работой. То, что я могу пробить эту корку и вынуть на свет божий живую душу – большая удача, и она заслужена многими годами дружбы. Анжела для него – просто эпизод; он, может быть, и имя-то ее вспоминает, только когда Варвара Павловна подает ему расписание на день, где указано, что вечером, после двух десятков деловых встреч, у него назначено частное свидание. Большинство людей для него – только эпизоды, но он, по крайней мере, честен с ними. Он никогда не скрывал равнодушия и от своих содержанок, но Анжела, видимо, не понимает не только намеков, но и прямого текста. Как же мне жаль эту девочку!

– Я люблю его, – бормочет она, и слезы, наконец, находят выход.

Я прижимаю ее измазанное косметикой лицо к своей груди.

Ну почему, почему она пришла ко мне? Неужели в толпе ее подруг, с которыми она ходит по клубам и салонам красоты, нет ни одной, которая бы подходила на роль жилетки?

Впрочем, дело ясное: ни одна из этой толпы с Олегом не знакома, поскольку он пресек любые попытки Анжелы сделать их связь более сердечной, да и курицами, конечно, не интересовался. А я хорошо его знала, и, наверное, могла бы на него повлиять, уговорить, заставить передумать. Наверняка, ей движет идея, что он может еще «передумать». Какая наивность!

– Анжела, он не передумает.

Она не удивилась тому, что я предугадала ее вопрос и обреченно всхлипнула.

– Я так и знала, – пробормотала она. – После твоих слов, кажется, даже надежда умерла.

Будь прокляты мои глаза! Почему из них тоже потекли слезы?

Если бы кто-то посторонний сейчас оказался на моей кухне, то стал бы свидетелем мелодраматической сцены. Перед его критическим взором предстала бы безобразная картина двух рыдающих тридцатилетних баб, обнявших друг друга и время от времени воссылающих