Записки о Литургии и Церкви - Сергей Фудель

«Если ты… причащаешься Пречистых Тайн без того, чтоб ощущать какую–либо благодать в душе своей, то причащаешься только по видимости, а в себя самого ничего не принимаешь, — пишет преп. Симеон Новый Богослов… — когда вкушаешь ты божественный хлеб сей и пьешь сие вино радования, а между тем не ощущаешь, что зажил жизнью безсмертною, восприняв в себя силу светоносную и огненную… что испил Кровь Господню, как воду живую и обрадовательную, если, говорю, не ощущаешь в себе, что приял нечто из того, о чем я сказал теперь, то как дума ешь, что приобщился жизни вечной… причастен стал света непрестающаго?» [77]

Страшно сказать, но у некоторых церковных людей современности существует в противоположность святым своего рода теория о необходимости «стоять столбом» в церкви, т. е. ничего не чувствовать, кроме, может быть, своего долга этого стояния. Для этих людей ложного смирения заповеди еще не стали заповедями блаженства, Ветхий Завет еще не перешел в Новый. Вековой посев религиозной внешности приносит в них свой урожай.

«Если и все церковное правило будет выполнено, — пишет Макарий Великий, — но таинственной Евхаристии иереем не совершено и приобщения Тела Христова не было, то по церковному уставу священнодействие не довершено и служение таинства недостаточно — так разумей и о христианине. Если преуспел он в посте, во бдении, в псалмопении, во всяком подвиге и во всякой добродетели, но на жертвеннике сердца его не совершено еще благодатию таинственного действия Духа, при полном ощущении и духовном упокоении, — то все таковое чинопоследование подвижничества несовершенно и почти бесполезно, потому что человек не имеет духовного радования, таинственно производимого в сердце» [78]

Глава 9

Во время пения заповедей блаженства открываются средние, так называемые «царские» двери (в честь «Царя славы» Господа) для совершения «малого входа»: священник и диакон с Евангелием в руках идут от престола через «северные», т. е. левые от лица народа, двери на амвон. Это знаменует и напоминает собою выход Христа на Его проповедь. «Пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия» (Мк. 1, 14).

Свеча, несомая перед Евангелием, знаменует собою Иоанна Крестителя, который был и «предтечей» Господа, и «светильником света». Этот выход Христа на проповедь осуществляется на литургии — уже не символически — через несколько минут после «малого входа» чтением Слова Божия — апостольских посланий и Евангелия. В литургии проходит в созерцании веры вся жизнь Спасителя.

«В литургии мы, — пишет митрополит Солунский Николай Кавасила, — созерцаем Христа, в ней изобразуемого, Его дела и страдания. Ибо через псалмы, чтения и священнические действия и обряды Спасителево раскрывается смотрение… и есть тайноводство, как бы одно некое начертание единого тела Спасителевой жизни, представляющее видению все части этой жизни от начала до конца, дабы созерцание этой жизни освятило души и сделало их достойными восприятия священных даров. И как тогда оно — это Тело — вселенную воскресило, так оно и душу взирающих на него соделовает лучшею и божественнейшею и вящих дарований духовных сподобляет» [79]. Тело Спасителя, по апостолу, есть Церковь. Значит, литургия, как «начертание единого Тела Спасителевой жизни», есть начертание Церкви. Перед самым чтением Слова Божия певчие поют «Святый Боже», или «Трисвятое». Эту молитву, по преданию, услышал в V веке в Константинополе мальчик в пении ангелов. Во время чтения Апостола священник молится про себя, или «тайно», о том, чтобы в сердцах наших воссиял нетленный свет божественного разумения Слова Божия. Для святых этот свет был не аллегорическим, а истинным. Один подвижник рассказывал о своем видении в храме: «Когда… прочитано было учение апостольское и вышел диакон читать Евангелие, я видел, что кровля церкви раскрылась, и видно было небо, и каждое слово Евангелия было как огонь и восходило до небес» [80].

В древности не было тайных молитв священников, т. е. все молитвы, читаемые священником, читались им во всеуслышание: народ, составлявший Церковь, участвовал во всех молитвах ее. Архимандрит Киприан пишет: «Тайные… (молитвы. — С. Ф.) современная литургическая практика понимает как «секретные»… в древности было не так… Златоуст ясно поучает нас о том, что молитва совершается священником сообща с народом… При тайном чтении молитв Церковь… лишает верный народ участия в сознательной евхаристической жизни» [81]. Народ же в древности и пел все молитвы. Только с IV—V веков все большую роль в пении начинают занимать особые «певцы» — певчие, отделенные от народа. С упадком веры пение в храме начиная с XVII— XVIII веков все чаще принимает совершенно не соответствующее храму оперно–концертное направление. Это одна из тяжелых язв церковной действительности. В XIX веке в репертуаре церковного пения имелись «номера» под такими, например, названиями: «Херувимская веселого распева с выходками», или «умилительная с выход или «с чердака» [82]. Это надо знать, так как это все следы оскудения веры, а это оскудение мы должны преодолевать.

Возглас «Премудрость, вонмем» или только «Премудрость», возглашаемый как в этой части литургии, так и в других, означает призыв к усилению внимания молящихся. «Прбсти» значит «станем прямо, благоговейно». Еврейское слово «аллилуйя» вообще означает «хвалите Господа», но «кроме буквального смысла, в нем есть род непереводимого радостного восклицания и хвалебного торжества» [83]. Блаженный Августин считал, что ни «Аминь», ни «Аллилуйя», слышанные в небе апостолом Иоанном (см.: Откр. 19, 1), невозможно перевести за их неизреченность. Вспомним еще раз 3–ю главу Апокалипсиса: «И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный…», где слово «Аминь» стало как бы личным именем Сына Божия. А понятию имени придается в Церкви очень большое значение. Для человека, живущего любовью к Иисусу Христу, имя Его есть Он Сам, в смысле действия Его благодати в том, кто Его сердцем призывает. Призываемое в любви имя Божие тут же отвечает человеку лучом любви Божией. Святой Ерма в «Пастыре» говорит: «Имя Сына Божия велико и неизмеримо, и оно держит весь мир» [84]. Этот же учитель Церкви называл Церковь «башней» [85], а «имя Божие есть крепкая Башня» [86] (Притч. 18, 10). Вот почему священник Павел Флоренский говорил, что «имя Божие — это мистическая Церковь». Имя Божие есть «Начертание Божие», «солнце в малой капле вод», солнце, собранное в этой капле ради любви христианского сердца. Но если так в отношении свойтианского сердца. Но если так в отношении свойства имени к именуемому Богу, то в подобии этого можно разуметь и имена человеческие. Надо принять их так, как бы принимали самих людей. Эти имена для нас тоже таинственное «начертание» каких–то живых душ, требующих нашей любви. Поэтому очень большое значение приобретает чтение за литургией имен людей, живых и умерших. Каждая частица, вынутая за них, будет погружена в Кровь Господню для очищения и вечной жизни. С какой же любовью и трепетом о чужой судьбе мы должны относиться к этим иногда затертым клочкам бумаги с именами часто уже давно всеми забытых на земле людей. В этом — неумирающая память Церкви, вечная память Божия — Его любовь, собирание в ней человечества. Недавно, читая в алтаре записки, я прочел такую: «О спасении всех людей, родных, сродников, знаемых и не знаемых, болящую Лидию и всех болящих».

Имена, произносимые на литургии, прочитываются вблизи от жертвенника и престола, на которых лежат Святые Дары, еще не освященные. Преподобный Феогност пишет: «Святые Дары, имеющие быть освященными, для того предлежат открытыми после Символа веры, что они некиим образом как бы молятся о приносящих и вопиют неизрекаемыми гласами к Живущему на небесах, да не презрит их… вспоминая вольное за грешников истощение Сына Своего, Его неизреченное схождение и человеколюбивое заклание» [87].

Глава 10

После чтения Евангелия и следующих за ним ектений (одна из них называется «сугубой», с тройным «Господи помилуй») начинается моление об «оглашенных». Эта часть литургии в наше время может быть воспринята только как обрядовый знак, говорящий о когда–то бывшей здесь живой жизни [88].

Златоуст так говорит о духовной насыщенности первохристианства по сравнению с его временем (конец IV века): «Церковь тогда была небом; Дух устроял все в народе, руководил и вдохновлял каждого из предстоятелей. А теперь у нас одни только знаки тогдашних дарований» [89]. В древней Церкви крещение обычно совершалось над взрослыми, которые перед крещением подготавливались — «оглашались», т. е. внимали голосу («гласу») или устному слову христианских учителей — «катехизаторов», или «огласителей». Эти «оглашаемые» словом учения могли стоять на литургии только до начала «литургии верных», почему та часть литургии, на которой они имели право стоять, называлась «литургией оглашенных ”.