Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

В 1919 году декретом Советского правительства были национализированы театры. Великий певец Л. В. Собинов стал директором Большого театра. В первые годы революции в Москве возникли Театр Вахтангова, Театр революции и другие. "Дон Карлос" и "Разбойники" Шиллера, "Фуэнте овехуна" Лопе де Вега глубоко отвечали героико-романтической душевной направленности революционных масс. Основу театральных постановок составляли пьесы классиков, которые приобщали народные массы к истинной культуре. А. Н. Толстой прекрасно отразил романтику театра этих лет в своей трилогии "Хождение по мукам", где бойцы на фронте были потрясены "Разбойниками" Шиллера, а Анисья, повариха отряда, играя Луизу, обнаружила талант трагедийной актрисы.

Отзвуки этих событий, связанных с рождением нового, народного театра, прозвучали и в Жиздре. В городе не было своего театра, поэтому, образовавшаяся из воспитанников детских домов и школьников старших классов, наша драматическая группа и в детских домах и на городской сцене выступала с большим успехом. На этом поприще я испытал первые радости славы, заняв ведущее место в труппе. Конечно, мы далеко отставали от репертуарной Москвы, где уже гремела драматургия М. Горького и "Мистерия Буфф" В. Маяковского. Однако пьесы А. Н. Островского, "Дети Ванюшина" С. А. Найденова и другие хорошие пьесы мы ставили с величайшим наслаждением и успехом.

Хорошо помню, как мы репетировали и ставили "Два брата" М. Ю. Лермонтова. На мою долю выпало играть демоническую личность Александра.

С каким наслаждением, с какой откуда-то взявшейся в эти минуты мрачной разочарованностью в свои 16 лет я обращался к замершей бездне зала: "... Я был готов любить весь мир - меня никто не любил - и я выучился ненавидеть... Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца... они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго... меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни - а видел, как другие без искусства счастливы, - в груди моей возникло отчаянье, - не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни; наконец, я сделал последнее усилие, - и я решился узнать хоть раз, что значит быть любимым... и для этого избрал тебя!.. "

Эстрада в виде декламаций также много места занимала в моей жизни в детском доме. Согласно духу времени я читал Апухтина - "Сумасшедшего", стихи Верхарна, "Песню о Соколе" М. Горького и другое. Мне нравилась тишина, которая охватывала зал при чтении стихов, и еще больше - овации слушателей по окончании чтения. При выходе на сцену я сильно волновался и говорил каким-то особенным, внутренне звонким голосом:

"Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море."

"Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень..."

Сотни глаз с напряженным вниманием смотрели на меня, и я видел в них свет неба и набегающую влагу моря. Благодарные слушатели откликались на правду исканий, на юное биение жизни, что так звучало и пело, хотя и неотшлифованно, но громко и чисто в моей декламации, обращенной прямо из моего сердца к их душам.

"А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями...

Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.

Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях..." - начинал я бушующую неистовой, гордой жизнью "Песню о Соколе", и зал умолкал, глаза подымались навстречу моим, души уходили из будней, навстречу битвам за правду жизни...

Еще я очень увлекался футболом и в уездной нашей команде играл в тройке нападения, как говорили в те годы - центр форварда. Футбол высоко подымал меня в глазах мальчишек всего города и был замечательной разрядкой от всех занятий, от дум и от сцены.

Летом 1923 года школа была окончена. Родина в эти годы всем своим сынам и дочерям уже широко открыла дорогу в труд, в науку и в искусство. Кем же мне быть? Этот вопрос обсуждали и воспитатели, и уездный отдел народного образования, и комсомол. Все прочили меня в актеры. Я должен был ехать в Москву и пробиваться в театральную школу. Многим казалось, что таков мой удел, что именно там, в театре, посвященном служению народу, заключалась моя будущность.

Но судьба моя была уже решена, я считал, что должен стать биологом, посвятить свои силы изучению эволюции. Моя настойчивость победила. Уездный комитет комсомола направил меня в Брянский губернский отдел народного образования с просьбой выдать мне путевку в Московский университет. С письмом укома комсомола, с характеристикой из детского дома я и Сережа Демидов выехали в Брянск.

Поездка воспитанников детского дома в 1923 году в большой город это совсем не то, что понимают под поездкой ребята наших дней. Конечно, денег на билет у нас не хватало. Пришлось просить красноармейцев посадить нас на проходящий смешанный поезд, который вез на платформе закрытые чем-то орудия. На платформе сидела девушка с маленьким мальчиком. Тут же устроились и мы с Сережей. Поезд долго простаивал на плохо освещенных остановках, трогался, набирал скорость. Мы ехали в глубокой тьме со смятенной душой, но с надеждой под мерцающим небом в незнакомый нам Брянск. Всю ночь перед моими глазами стояли силуэты двух молчаливых часовых в островерхих буденовках и неясная фигура девушки, сидящей с открытыми глазами, положившей руку на плечо спящего мальчика.

В 1967 году я получил письмо от Сергея Лаврентьевича Демидова. Он вспоминал подробности этой ночи, прошедшей в перестуке вагонных колес. Ныне С. Л. Демидов на пенсии, он проработал много лет школьным учителем.

Да, это была дивная, глубокая, черная ночь. Золото искр паровоза, его крики бежали за нами, как след его движения, и гасли в пространстве. Девичьи очи, всю ночь глядевшие на нас, но обращенные в себя, свист ветра на поворотах и тишина - и все это среди могучих, вечных лесов, обступавших наш путь. Часы и минуты этого движения в ночи - все это осталось как неувядаемая память стремления к пылающей надежде, к свету, к сердцу жизни. Я очень вырос за эту ночь, физически чувствовал, что как будто чешуя отрочества спадает с меня. Глубокая, как раздумье этой ночи, яркая, как свет этого наступающего и блистающего солнцем утра, внезапно пришедшая юность брала мое сердце и душу в свои руки.

Поезд доставил нашу платформу в Брянск поздним утром. Очень хотелось спать. У девушки кроме больших глаз оказалось много веснушек, ее маленький брат хныкал и просился домой. Мы поблагодарили хозяев платформы, попрощались с девушкой и пошли с Сергеем искать Брянский губернский отдел народного образования.

После маленькой Жиздры Брянск поразил нас многолюдием и темпом жизни. Это был другой, не свойственный Жиздре, энергичный темп жизни 1923 года.

Брянский губернский отдел народного образования выдал мне путевку во 2-й Московский государственный университет. Тогда я лишь смутно понимал величие событий, составляющих содержание того периода, который в дальнейшем привел к созданию в нашей стране советской интеллигенции. Однако внимание и доброта, с которой товарищи в Брянске отнеслись к нам, и то, что мы получили документы без всякой волокиты, - все это показывало, что они радуются нашему желанию учиться. Путевка губоно открывала путь, чтобы влиться в громадный поток созидателей новой России. Казалось, что это я сам пробиваюсь и иду вперед. Я не мог тогда охватить мысленно, как велико то движение, в которое вливается моя маленькая жизнь. Развитие революции подвело к переходу от капитализма к социализму, что и открыло широкую дорогу духовному развитию народа. Партия, титаническая деятельность В. И. Ленина распахнули перед всеми людьми России ворота в созидательную жизнь, в творческий труд, в науку и культуру. В Брянске в июле 1923 года эта дорога открылась и передо мною.

Через месяц после возвращения из Брянска я попрощался с моими дорогими воспитателями и друзьями детского дома. На жиздринский вокзал провожать меня поехали Александра Павловна Сарычева, Вера Мельникова и Иван Брынцев. В тумане поцелуев и слез я сел в настоящий поезд, с билетом и, держа кепку в руках, смотрел на уходящие от меня милые лица. Мимо меня плыли годы моего отрочества и первые дни наступившей юности.

Но вот поезд набрал скорость и помчался навстречу другой жизни, к Москве. Казалось тогда, что я опять иду один навстречу будущему. Я еще не понимал в эти переходные дни жизни, почему так спокойно и так хорошо у меня на душе. Но скоро стало ясно, что это дыхание моей страны окружало меня и что я иду ее дорогами вместе с нею навстречу труду и борьбе.

Глава 3

СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ

Приехал учиться серьезно.- Прощание с В. И. Лениным.- МГУ, где живут тени великих ученых.- Старая и новая Москва.- Комсомол - душа МГУ.Мое философское кредо.- Первые эксперименты.- Любовь к дрозофиле.- Поездка на Белое море.