Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

С интересом вспоминаются общие комсомольские студенческие собрания, посвященные предоставлению стипендий. Их получали те студенты, которых поддерживали эти собрания. Помню огромную аудиторию, шумливую, веселую толпу, которая заполнила ее целиком, трибуну, куда вызывались по очереди студенты, претендующие на стипендию. Каждый должен был рассказать, кто он, как попал в университет, почему ему нужна стипендия, каковы его общественные дела и успехи в учебе. Взволнованный, однажды взошел и я на эту трибуну. Стоял пронзенный сотнями глаз. Рассказ мой был встречен шумным согласием, и я стал получать стипендию, сначала 7 рублей в месяц, затем 15 до окончания университета.

Стипендия даже в 7 рублей - хорошо, но все же маловато. И в те времена, когда я учился еще во 2-м МГУ, мы целой бригадой студентов поступили в ночные сторожа по охране университетских зданий. В зимние морозные ночи ходил я по Пироговке, скрипя снегом, с холодной, жгущей железом винтовкой в руках. Было у нас укрытие - будка, которая стояла прямо на улице. Я залезал в нее погреться и предавался своим мыслям, старался внимательно и последовательно продумать тот или иной мучивший меня философский вопрос. Этих вопросов было много, например: может ли человек познать себя и окружающий его мир? Что такое жизнь человека и какой она имеет смысл? Почему нам всем уготована смерть и прав ли поэтому Кириллов у Достоевского, который был готов прервать жизнь в любую минуту? В чем состоят силы, которые создали эволюцию жизни на Земле и вызвали человека из недр царства животных? И много, других, неразрешимых для меня в те дни вопросов. Я искал ответы на них, прочитал много книг старых философов.

Прохаживаясь в тулупе по заваленной снегом улице или сидя в будке, я ежился от холода и с глубоким укором для себя вспоминал греков, которые жили 2000 и более лет тому назад. Уж очень здорово думали их философы в одиночестве! Мне казалось, что знаменитый Диоген из Синопа в наши дни, наверно, тоже был бы ночным сторожем. Он провозгласил ненужной всю современную ему культуру, которая так пышно цвела в 404-323 годы до нашей эры. Диоген поселился в Афинах и жил в бочке на берегу моря, презирая все жизненные удобства. Это одиночество, видимо, помогло ему отказаться от учения Платона об идеях и от учения мегарийских философов, которые отрицали движение.

Однако у меня решительно ничего не получалось. В голову лезли какие-то путаные мысли, не соответствующие значительности задач, решать которые я так хотел. Забирался под шубу мороз, одолевало тривиальное желание спать. Я бросил свою ночную службу и стал читать труды философов по вечерам в общежитии или в тихих залах Румянцевки, в тепле, в мягком свете настольных ламп, который отбрасывали их зеленые абажуры.

Книги старых философов, потрепанные и зачитанные, легко было купить у букинистов. Так я приобрел несколько книжек Артура Шопенгауэра. Его учение о том, что наука - это не познание мира, а всего лишь служение какой-то мировой воле, что человеческая жизнь - это беспокойная цепь страданий и муки, вначале испугало меня, а затем вызвало во мне решительный протест. Я скоро понял, что это не что иное, как угрожающее цветение растлевающей сознание читателя буржуазной философской мысли.

Читал Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра" и другие книги. Учение Ницше о вечном неравенстве людей, о господстве немногих избранных над массой-толпой; его афоризм "Падающего подтолкни", апофеоз "белокурой бестии", "учение" о сверхчеловеке, все, что затем было с таким восторгом воспринято фашизмом и расовыми теориями, - все это вызывало во мне чувство негодования.

Затем я прочитал сочинения Иммануила Канта. Его учение о принципиальной непознаваемости внешнего мира, в котором внутренняя сущность каждого явления представляет собой "вещь в себе", ошеломило меня и разочаровало. Кант учил, что категории, которыми мы познаем внешний мир, являются якобы присущими не внешнему миру, а нашему уму. Он признавал объективность внешнего мира, однако согласно его учению этот внешний мир был для человека навечно закрытым.

После Канта я с особым интересом читал сочинения Иоганна Готлиба Фихте, который, стоя на позициях субъективного идеализма, критиковал дуализм Канта. Он полагал, что основой бытия является субъект - "Я", под которым надо было понимать бесконечную универсальную деятельность познания. Фихте полагал, что поэтому бытие и сознание образуют единство.

Субъективно-идеалистический характер философии Фихте вызывал у меня чувство глубокой неудовлетворенности. Мир после чтения превращался в сонм серых теней, в котором "практически" действовало только собственное "Я". Однако рассуждения Фихте о назначении ученого произвели на меня глубокое впечатление, и я выписал эти рассуждения в тетрадку, много раз перечитывал их и помню до сих пор. Фихте говорит, что истинные мужи науки - это те люди, "которые преданы ей до гроба, которые примут ее, если она будет отвергнута всем миром, которые открыто возьмут ее под защиту, если на нее будут клеветать и ее будут порочить, которые ради нее с радостью будут переносить хитро скрытую злобу сильных, пошлую улыбку суемудрия и сострадательное подергивание плечами малодушия".

В этой же книге-лекции Фихте под названием "О назначении ученого", которые он читал в Иенском университете в 1794 году, я нашел такие слова: "Я - жрец истины, я служу ей, я обязался сделать для нее все и дерзать, и страдать. Если бы я ради нее подвергался преследованию и был ненавидим, если бы я умер у нее на службе, что особенное я совершил бы тогда, что сделал бы сверх того, что я просто должен был сделать?"

Некоторые из этих слов я взял для себя. По молодости лет мне понравилась фраза "Я - жрец науки". Затем долгие годы я повторял уже другую фразу - "Я обязан сделать для нее все". И вот теперь, когда прошли долгие годы труда и борьбы, я повторяю уже последнюю фразу, я говорю, что "все это я просто должен был сделать".

В годы раннего увлечения философией кроме книг реакционных философов я прочел много статей из марксистской литературы. Среди философов-теоретиков того времени выделялся А. М. Деборин, пытавшийся утвердить себя в качестве главы марксистской философии. Читать статьи Деборина было интересно, так как он стремился связать философию диалектического материализма с естествознанием, однако эта связь у него носила слишком общий характер.

Мое философское кредо выявилось только тогда, когда в эти же годы я сам, самостоятельно прочел книгу В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". Эта книга навсегда определила весь строй моего материалистического, то есть диалектического, мироощущения и понимания путей познания природы. В ней я нашел ответы на трудные вопросы, заданные мне Кантом и Фихте. В. И. Ленин исчерпывающе показал мне их ошибки. Я понял, что диалектический материализм - это философия познания живого объективного материального мира и с тех пор с каждым годом все больше и больше убеждался в этом. Думаю, что благодаря чтению этой книги В. И. Ленина я избежал в дальнейшем целого ряда философских и научных ошибок, которые сделали многие генетики старшего поколения. Несколько мест из книги В. И. Ленина, показавшихся мне особенно важными, я выписал в свою "философскую" тетрадь. Особенно часто я обращался и обращаюсь сейчас к двум следующим выдержкам. "Быть материалистом, - писал В. И. Ленин, - значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. не зависящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину"2. Говоря о теории познания, В. И. Ленин писал: "В теории познания, как и во всех других областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не предполагать готовым и неизменным наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным"3. В этих словах заключено ленинское учение о диалектических основах познания мира, о единстве логики, диалектики и теории познания.

Громадное впечатление на меня произвел ленинский анализ путей развития естествознания XX века. В. И. Ленин исследовал причины и содержание кризиса физики конца XIX и начала XX века. Он показал, что кризис физики вызван ломкой старых метафизических принципов, что физика преодолеет этот кризис, рождая диалектический материализм, что и приведет к революции естествознания, к созданию новой картины мира. Развивая принципы диалектического материализма, В. И. Ленин высоко оценил материалистическое ядро современного ему естествознания и указал, что материалистическую науку ожидают бесконечные горизонты развития. В. И. Ленин показал, что основой этому служит бесконечность природы во всех ее проявлениях, что электрон так же неисчерпаем, как и атом.

Я счастлив, что так рано прочитал книгу В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". Эта книга ответила на большинство "проклятых" философских вопросов, которые меня мучили, открыла для меня философскую объективность мира, его бесконечность и бесконечность познания. Именно эта книга заставила меня задуматься над тем, что в науке мнение любого авторитета, как бы ни казались замечательными его открытия и теории, на самом деле является лишь ступенью в познании абсолютной истины. Эти принципы В. И. Ленина призывали ученого к скромности, к самокритичности, к тому, чтобы видеть новое и открывать ему дорогу.