Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

Я счастлив, что так рано прочитал книгу В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм". Эта книга ответила на большинство "проклятых" философских вопросов, которые меня мучили, открыла для меня философскую объективность мира, его бесконечность и бесконечность познания. Именно эта книга заставила меня задуматься над тем, что в науке мнение любого авторитета, как бы ни казались замечательными его открытия и теории, на самом деле является лишь ступенью в познании абсолютной истины. Эти принципы В. И. Ленина призывали ученого к скромности, к самокритичности, к тому, чтобы видеть новое и открывать ему дорогу.

После прочтения книги В. И. Ленина я понял, что в диалектическом материализме мною найдена основа отношения к миру и основа научного метода. Я пронес верность этим принципам через всю жизнь. Много раз (с 1929 года, когда я впервые выступил с методологической статьей в журнале "Естествознание, и марксизм") я обращался к философским вопросам науки. В сложном преодолении ошибочных старых идей, прогнозируя задачи будущего, я неизменно находил ответы, используя принципы диалектического материализма. Эти же философские принципы создали для меня железную основу борьбы за научную биологию. Наконец, и это для меня лично сыграло очень большую роль, постоянно опираясь на методологию диалектического материализма, я смог разобраться во многих ошибочных научных построениях, которые затрудняли прогрессивное развитие генетики. Философия диалектического материализма, участие в поступательном развитии общественных отношений в период строительства социализма и постоянный упорный труд - вот что составило основу моей деятельности как ученого и участника великих событий, которые шестое десятилетие потрясают мир.

Общежитие для студента - это его дом; тот, кто живет с ним в одной комнате, - это его семья. В общежитии на Смоленском бульваре, в комнате на пятом этаже серого большого Дома, нас жило четверо: два медика (один из них, Иван Иванович Морозов, шлет мне приветы до сих пор), один филолог из Сибири и один биолог, то есть я. Филологом был Михаил Маркелович Скуратов. В 1959 году он прислал мне книгу стихов "Всполохи" с посвящением: "Дорогому, искренне уважаемому Николаю Петровичу Дубинину, в знак нашего давнего житья-бытья в студенческом общежитии на Смоленском бульваре - на долгую дружбу и память, автор этой скромной книги стихов и песен - "обмосковившийся" сибиряк".

Медики, придя после занятий, подумывали об отдыхе, вспоминали девушек. Миша Скуратов бредил Сибирью и бубнил, стихи. Его "Всполохи" 1958 года целиком посвящены Сибири:

Разгулялась зимушка в Иркутске,

Сыплет снегом чертова пурга...

Или:

Не за той ли, не за песней звонкой

Чутким ухом клонится Земля?

О тайга, тайга моя - сторонка,

Сторона таежная моя!

Нет, плохо "обмосковился" сибиряк Михаил Скуратов, душу свою все же оставил он в далекой и милой его сердцу Сибири.

С первого же года в университете я понял, как велики пробелы в моем образовании, как много надо узнать. Поэтому часы в общежитии, каждый вечер, независимо от того, какова бы в нем ни была обстановка, превратились для меня во второй университет. Мое поведение сначала раздражало товарищей по общежитию, потом к нему привыкли, затем даже ставили в пример.

Придя из университета, я раздевался и начинал работать - читать и писать до глубокой ночи, и так каждый день, не отвлекаясь и не прерываясь на отдых. Вначале это была необходимость, потом стало потребностью на всю жизнь. Два рабочих дня: один - в институте, затем, если институт отпускал меня рано, второй - дома. Эта работа наедине, уходящая в ночь, особенно значительна. Второй рабочий день копит и растит самые заветные мысли ученого. В критическое время, когда вопрос, который надо решить, не дает покоя, тревожит, мучает, жжет мозг - день и ночь сливаются, и время творчества становится непрерывным. В кажущемся сне приходят мысли, день их продолжает, и все слитое вместе увлечено решением стоящей перед тобою задачи.

На биологическом отделении физмата училась группа студентов, которая специализировалась по экспериментальной биологии на кафедре профессора Николая Константиновича Кольцова. Со многими из них меня в дальнейшем на десятилетия связал совместный труд по развитию генетики. С некоторыми довелось работать долгие годы. Это были разные люди, ставшие впоследствии известными учеными. Назову некоторых из них: Сергей Михайлович Гершензон, ныне член-корреспондент АН УССР; Петр Фомич Рокицкий, академик АН БССР; Борис Львович Астауров, академик АН СССР; Абба Овсеич Гайсинович, доктор биологических наук; Георгий Георгиевич Винберг, исследователь по физико-химической биологии, и другие. Все они были на год или на два старше меня по университету.

Занятые уже в годы своей учебы научной работой под руководством С. С. Четверикова и А. С. Серебровского, студенты этой группы были хорошо подготовлены. Я же, к моему сожалению, имел недостатки в образовании. Так, уже в самом начале научных занятий мне пришлось столкнуться с необходимостью читать литературу на английском языке. Однако я не только не мог читать по-английски, но даже не знал как следует латинского алфавита. Неделями, стиснув зубы, сидел со словарем над каждой научной заметкой. Как ни трудно было, но я поставил перед собой цель во что бы ни стало овладеть английским языком, чтобы самому из первоисточников знать все, что делается в изучаемой науке за рубежом. И добился своего, потому что для ученого это необходимо.

Помню экзамен по геологии у Веры Александровны Варсонофьевой. Геология, изучающая строение и эволюцию нашей планеты, всегда производила на меня сильное впечатление. В то время Вера Александровна была молодой женщиной, с чудными темными глазами под соболиным изгибом бровей. Она увлекательно читала курс общей геологии, и мы наслаждались ее яркой красивой русской речью. Выслушав мои ответы на экзамене, Вера Александровна поставила высшую отметку - "отлично". Затем мы долго говорили, и она предложила мне специализироваться у нее на кафедре. Но судьба моя уже решилась раньше: генетика была моей звездой.

В группе биологов-экспериментаторов занимались также Молодые студенты Борис Николаевич Сидоров, Николай Иосифович Шапиро и Лев Вячеславович Ферри. Они были на курс моложе меня, но уже имели некоторый опыт в научных экспериментах. Разница в степени "опытности" между мной и этими студентами проявилась на таком примере.

На третьем курсе, когда мы проходили практикум по генетике, нам было предложено экспериментально решить задачу по расщеплению у дрозофилы, малюсенькой плодовой мушки, которая может жить и размножаться в стеклянных пробирках на специальном сладком корме. При помощи бинокулярной лупы, увеличивающей до 100 раз, можно хорошо рассмотреть эту крохотную стройную мушку, установить ее пол, строение глаз, крылышек, ног и подробности всех остальных признаков. Эта мушка дает через 10 дней поколение и имеет много наследственно измененных форм.

Опыты с дрозофилой в это время проводились во всех странах мира, она была главным объектом, на котором изучались общие законы наследственности. Томас Гент Морган в Калифорнии и его юные в то время помощники Стертевант, Бриджес и Меллер создали на основании опытов с дрозофилой свою историческую хромосомную теорию наследственности. Они показали, что гены локализованы внутри хромосом и что можно при помощи скрещивания изучать внутреннее устройство хромосом путем получения карт расположения генов внутри каждой из хромосом. Нас восхищало то обстоятельство, что Стертевант, будучи девятнадцатилетним студентом, предложил метод и первый построил карту линейного расположения генов в хромосомах дрозофилы.

Как только в первый раз я усыпил эфиром несколько дрозофил и стекло со спящими мушками положил под объектив бинокулярной лупы, а затем посмотрел на них сквозь окуляр, я понял, что сердце мое навсегда отдано этому очаровательному, чудному созданию. Неведомо было мне в тот час, что величайшие мои радости и величайшие горести будут связаны с этой безобидной, прелестной фруктовой мушкой, что ее имя будет звучать и как проклятие и как призыв и что я буду сурово осужден многими противниками генетики за мою любовь к ней.

Первое же знакомство с дрозофилой принесло мне огорчение. Александр Николаевич Промптов, который вел практикум со студентами, по заданию Сергея Сергеевича Четверикова роздал нам дрозофил для опыта, чтобы изучить на них те формы расщепления гибридов, которые составляют суть законов Менделя. Согласно этим законам во втором поколении должно иметь место расщепление признаков по формуле 3 : 1.

Я скрещивал самку дрозофилу, имевшую красные глаза, с самцом, глаза которого были темной окраски, и получил от них первое поколение. Все это потомство состояло из мушек с красными глазами. Это показало, что ген красноглазости (А) является доминантным. При его наличии все гибриды, имевшие ген А (красноглазость) и ген а (темные глаза), проявили красноглазость. Наследственная структура гибрида в этом случае имеет вид - Аа. Такой гибрид дает два рода половых клеток - 50 процентов А и 50 процентов а. Различные половые клетки сочетаются между собой по закону случая, который и приводит к появлению второго поколения четырех категорий по формуле 25 процентов АА + 50 процентов Аа + 25 процентов аа. Благодаря доминантности гена А особи АА и Аа обладают одинаковыми признаками, а именно красными глазами, особи аа оказываются темноглазыми. В результате мы получаем расщепление 3A : 1a. В этом случае в среднем среди каждых четырех мух три особи рождаются с красными и одна особь с темными глазами.