Флорис. Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

— Благодаря Жоржу-Альберу, он прибежал в город.

— Вас никто не видел, когда вы подходили к бастиону? — обеспокоенно спросил Адриан, тревожно оглядываясь вокруг; однако глухонемые не обращали на них ни малейшего внимания.

— Нет… нет, уверен, что нет.

— Благодарю вас, но поспешите, иначе я и гроша ломаного не дам за наши жизни.

— Удачи вам, друг мой, — прибавил Флорис.

Секретный агент прищелкнул языком:

— Слово Бопеу, я сделаю все, как надо.

Он кивнул и исчез вместе с Жоржем-Альбером. Узники с надеждой переглянулись.

— О, на господина Бопеу можно положиться, — с жаром подтвердил Грегуар.

— Да защитят его рога черного быка, — откинувшись назад, произнес Ли Кан.

Раздался выстрел, а следом радостный вопль.

— Господи, если с ним что-нибудь случится, я этого никогда себе не прощу, — прошептал Флорис, закрывая глаза.

— A-а! Я попала, — как сумасшедшая, во весь голос кричала Юлия Менгден. — Они думали, что сумеют нас провести… Ха-ха!.. Ну, разве я была не права?

В последний раз за окном мелькнуло лицо Бопеу:

— Нет, господин граф… третьего раза не будет… ах, сир… я не… сумел исполнить… свою… — и секретный агент упал замертво.

— Ловите это негодное животное, — визжала Юлия. Засвистели пули.

Жорж-Альбер перепрыгнул через стену и почел за лучшее забиться в лисью нору; к счастью, хозяин норы отсутствовал.

— Гнусные убийцы, — презрительно бросил Флорис, видя, как в подземелье входят Воронцов и мадемуазель Менгден, державшая в руке еще дымящийся пистолет. В монашеском одеянии это зловещее создание казалось еще более отвратительным. По ее торжествующему взгляду Флорис понял, что участь их решена.

— О! Не торопитесь, сударь… экс-герцог Петербургский. Фройлен Юлия немного нервничает, только и всего. А я благодарю вас всех за интереснейшую беседу с этим несчастным, чья жизнь оказалась, увы, столь недолгой. Я с большим интересом выслушал вас.

Воронцов улыбнулся Юлии и бросил взор, исполненный лицемерного сострадания, во двор, где, устремив недвижный взор к небу, лежал Бопеу. Над ним уже кружились вороны.

— Ни один гонец не едет впереди вас, и никто не знает, куда вы уехали и где вы сейчас находитесь, — с жестокой улыбкой бросила Юлия Менгден.

— Простите, сударь, — Адриан нарочно делал вид, что не замечает злокозненного создания, — но императрица сама послала нас отвезти письмо, которое вы осмелились украсть у нас и прочесть, и она не допустит нашего исчезновения.

Воронцов внимательно посмотрел на Адриана и желчно произнес:

— Ах, так… она не согласится… а кто вам сказал, что ее величество уже не сожалеет об этом… и что она не поручила мне любыми способами перехватить это опасное послание и заодно избавиться от неких молодых людей… излишне обременительных…

Флорис вскинул голову. Лицо его покрылось смертельной бледностью, а глаза метали искры:

— Неужели, сударь, вы можете поклясться жизнью и честью, что действуете по приказу царицы?

Воронцов не колебался:

— Да, сударь. Я бы предпочел не говорить вам об этом, но клянусь своей головой, перед Богом и людьми, что я выполняю приказ моей государыни…

Юлия Менгден взглянула на него и расхохоталась. Ей казалось, что Воронцов переигрывает.

— Что вы хотите, женщины так непостоянны, — прошептала она, наклоняясь к Флорису.

Юноша презрительно отвернулся.

— Тогда чего вы ждете? Делайте ваше дело. Убейте нас как бешеных собак, — произнес Адриан, по-прежнему сомневавшийся в правдивости канцлера.

— Что вы, сударь, граф Воронцов не убийца, что бы вы о нем ни думали, — запротестовал вельможа. — Зачем мне пачкать руки и отягощать свою совесть вашей кровью, господа? Нет, вас просто отправят в небольшое путешествие… по приказу ее величества… Елизаветы.

Узники недоуменно переглянулись.

— Вы отправитесь в путешествие, из которого еще никто и никогда не возвращался, вы станете номерами…

— Ха-ха-ха! — не выдержала разъяренная Менгден. — Вас отправят по этапу… в Сибирь…

— Если мне когда-нибудь доведется встретиться с тобой, змея, то… берегись! — бросил Адриан.

Флорис откинул назад голову и прошептал:

— Ты мстишь… бастарду… Россия!

Часть третья

ВЕЛЕНИЕ СУДЬБЫ

23

— Фельдъегерь, «красные языки» следуют за партией от самой Казани.

— Много ли их?

— Около трех десятков.

— Далеко?

— Верстах в трех.

— Оставь их… эти стервятники подберут всю нашу падаль.

— Слушаюсь.

— Эй, давай подгоняй, сегодня вечером я хочу быть в Перми.

Пока солдат проходил мимо, Флорис смиренно опустил голову, делая вид, что он ничего не слышал. Подождав, пока тот удалится, молодой человек обернулся:

— Э-э-й… Адриан, что такое «красные языки»?

— Понятия не имею.

Охранник взмахнул кнутом:

— Пошевеливайся. Да не болтать, сволочь!

— Ты будешь двигаться, старый осел?

Флорис рванулся, и удар, адресованный Грегуару, пришелся по нему, юноша содрогнулся от боли. Лохмотья, в которые давно уже превратилась его рубашка, окрасились кровью. На секунду он закрыл глаза и почувствовал, как сердце его переполняется ненавистью. Его терзала единственная мысль: действительно ли Елизавета захотела избавиться от него? Этот неразрешенный вопрос неотступно преследовал его. Вместе со своими товарищами по несчастью он с трудом шел вперед, мечтая о свободе и мщении, упрекая себя за смерть Бопеу и беспокоясь о судьбе Жоржа-Альбера. Кандалы, охватывавшие его щиколотки, были тяжелы и до крови натирали ноги. Как и все каторжники, Флорис подбирал длинные цепи и затыкал их за пояс, чтобы было легче передвигаться.

— Вперед, в ногу, пошел!

При виде каторжников мужики в полях бросали свои телеги и бежали к дороге, чтобы перекрестить несчастных, и тут же со всех ног мчались обратно.

Флорис присоединил свой голос к протяжной песне каторжников:

«Э-э-х… да как на синем океане… стоит изба…

А посередь избы… сидит баба-яга…»

Их песне вторили с обоих берегов Камы: вдоль реки медленно брели каторжники. На длинных веревках, больно врезавшихся в кожу, они тянули огромные, тяжело груженные бревнами баржи, готовые в любую минуту перевернуться из-за своей непомерной перегрузки. Когда очередь доходила до Флориса, то он принимался тянуть с такой силой, что жесткая конопляная веревка до крови стирала ему плечи. Боль отвлекала его от мрачных мыслей, иначе бы он уже давно сошел с ума. Он бесновался и злился от ярости.