Флорис. Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

— Подтащите канаты… держи крепче… бездельники… Стой! Ночь близится, ночуем здесь.

Исполнив требуемый маневр, каторжники набросились на черный хлеб, который бросали им конвоиры. Флорис жадно проглотил несколько кусков из положенной им порции, и, как и все, напился воды из реки. Умыться у него уже не оставалось сил, и он растянулся на пожелтевшей осенней траве. Федор и Ли Кан занимались Грегуаром, растирая ему щиколотки и всячески ободряя.

Флорис смотрел на реку: вверх по течению уже виднелись окраинные дома Перми. Он поднял глаза к небу, обложенному низкими тяжелыми облаками, и мрачно поежился: вдали высились Уральские горы, верхушки их четко выделялись на фоне заходящего солнца.

«Вот она, — подумал Флорис, — граница между ставшим таким далеким прошлым и неведомым будущим. Когда мы перевалим через эти горы, бастард, носящий мое имя, перестанет существовать…»

Флорис вздрогнул. Холод становился все сильнее, все нестерпимее. Скоро они окончательно замерзнут. Флорис смотрел на свои босые ноги в разодранных сапогах, на жалкие лохмотья брата и друзей. Рыдания застряли у него в горле. Впервые в жизни он испытал настоящее отчаяние:

«Скоро мы все умрем, долго мы не протянем, и все это по моей вине… бедные мои друзья, куда я вас завлек…»

Мгновенный, как у ребенка, сон сморил его. Этот сон был настоящим спасением для Флориса, ибо он давно уже находился на грани безумия. Адриан с нежностью смотрел на брата:

«Да… да, спи, дорогой братик, забудь снедающую тебя печаль… и будем надеяться».

Через несколько минут все каторжники затихли. Грегуар похрапывал между Федором и Ли Каном, старавшимися согреть его теплом своих тел. Между Флорисом и Адрианом спал их новый друг поп. Флорис заворочался во сне… король протягивал ему руку… он слышал завораживающий хрипловатый голос Людовика XV. Флорис коснулся его… король смеялся… «Ах, Флорис, друг мой… мне так не хватало тебя… и тебя, Адриан…» Вокруг монарха замелькали какие-то лица. Все смешалось… Флорис дернулся. Цепи его зазвенели, он едва не проснулся… но вот уже к нему приближалась Елизавета… нет, она ходила взад и вперед… встревоженная… она плакала: «О, мой дорогой брат! Где ты?» Затем она позвала какого-то человека в маске и закричала с ненавистью: «Остановитесь… остановитесь… это Флорис…» Юноша содрогнулся от ярости… все потемнело. Молодой человек стал дышать ровней. Прилетел ангел… он улыбнулся и покачал головой. Батистина тянула к нему руки: «О, Флорис, Флорис, милый мой, приди ко мне, я жду тебя…» Какое-то непонятное беспокойство охватило его. Он узнал Батистину, ее глаза, ее улыбку, но она была совершенно взрослая, и ее трепещущая грудь крепко прижималась к его груди. Он попытался удержать ее, раздался юный переливчатый смех, и снова все смешалось, а из тьмы вынырнула Юлия Менгден, набросилась на него и начала душить. Флорис боролся с ней с какой-то плотоядной яростью. Ему удалось схватить ее за горло, и он с радостными воплями принялся сдавливать его.

— Эй! на помощь, это твой друг, твой друг Золотий, а ты хочешь его убить… Кх-кх!

Флорис проснулся. Глаза его растерянно блуждали, пот градом катился по лицу: было ясно, что он впал в безумие. Показались солдаты, готовые, как всегда, пустить в ход кнут… Флорис опустил голову:

— Прости, батюшка Золотий, мне снился сон…

— То-то, а я чуть было не проснулся на том свете. Ну и сильные же у тебя руки!

Флорис встрепенулся: рядом с его головой лежал небольшой узелок, распространявший восхитительный запах пищи. Знаком он призвал попа к молчанию и внимательно огляделся вокруг. Может быть, это была очередная шутка конвоиров, чтобы помучить их? Флорис протянул руку и схватил узелок. Дрожа от нетерпения, он развязал его. В нем лежал кусок вареного мяса, несколько луковиц, кусок сала и фляга с водкой. Флорис растолкал Адриана, тот разбудил Федора, Ли Кана и Грегуара. Пятеро друзей молча разделили упавшую с неба трапезу с попом Золотием, и с общего согласия решили ничего не говорить своим товарищам по несчастью, потому что на всех еды все равно бы не хватило. На следующее утро каторжники оставили баржи, прибывшие к месту назначения, и их под конвоем повели в город. Они шли мимо мраморных карьеров и соляных копей, где работали такие же арестанты. На какой-то миг Флорису показалось, что их оставят здесь, и он вопросительно посмотрел на Золотия Воротова.

— Э, нет, братец! Мы для них настоящие разбойники, опасные злодеи, здесь оставляют только примерных заключенных… тех, кого приговорили к году или двум годам каторжных работ, не так, как нас… ах, я трижды несчастный… такой несправедливый приговор, и всего-то за то, что выпил прокисшее молоко паршивой овцы, принадлежавшей патриарху…

Адриан подмигнул брату. Они уже привыкли к поповским прибауткам и даже полюбили их: они поддерживали в них слабую надежду посреди окружавшего их кошмара. Но в это утро друзья были настроены особенно оптимистически. Неизвестный друг позаботился о них и поддержал. Флорис с нетерпением ожидал следующей ночи. Он почти не чувствовал тяжести своих кандалов.

«Бедненькие», — вздыхали две немолодые женщины, глядя, как медленно, звеня цепями, бредут кандальники.

— Спасибо на добром слове, матушки… — прошептал Флорис.

Он уже забыл, что люди могут жить свободно и счастливо, и с удивлением наблюдал, как жители города, перекликаясь, шли за водой, занимались нехитрыми делами. Неожиданно он заметил, что многие из этих людей, как и их друг поп, были отмечены позорными клеймами: у кого-то была вырвана ноздря, отрезано ухо, ступня или кисть руки, иногда полностью отсутствовали нос или губа… Партия проходила через поселение бывших каторжников… Флорис почувствовал приступ тошноты… может быть, по прибытии на место с ними поступят так же. Как бы подтверждая его опасения, их привели в барак на окраине поселения. Там такие же, как они, каторжники обрили их, то есть сделали то, чего не успели сделать в Рыбинске. Флорис был в восторге: у него давно уже жутко чесалась голова. Но он страшно разволновался, глядя, как на землю падают золотые кудри его брата. Светлые волосы Адриана напомнили ему о Батистине: вряд ли он когда-нибудь вновь увидит ее… Каждому каторжнику выдали по старому сермяжному армяку и по паре валенок. Флорис с наслаждением натянул их. Он больше не мучался думами о том, как низко они опустились; единственная мысль еще бередила ему душу: ровно десять лет назад эта страна так же ополчилась на них…[19]

Решительно, Россия не хотела их принимать… она все время их отталкивала. Слезы душили его… Выйдя во двор, он бросился на землю и стал ждать рокового сигнала. Адриан сел рядом с ним. Братья наклонились над лужицей с гнилой водой. Кто бы сейчас смог узнать в этих двух кандальниках с худыми изможденными лицами красивых молодых людей, которые еще совсем недавно блистали в салонах Петербурга и покоряли сердца прекрасных дам…