Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

с тех пор ещё не возвратился домой. Я знаю, что с ним всё в порядке, что у него всё хорошо. Он мне регулярно шлёт письма из разных портов, рассказывает о своих делах, о заморских странах… Знаешь, это уже не первое его деловое путешествие, но каждое его новое плавание длиться всё дольше… и дольше… и дольше... Он заверяет меня, что его затягивает семейное дело, но я-то знаю, что он просто сбегает прочь отсюда, чтобы не видеть отца. Инке́лий вон уже давно уехал от нас и живёт счастливо с женой в Хайклифе. Он зазвал меня к себе, но я не могу отсюда уехать… я не могу вот так просто взять и оставить дом… бросить папеньку совсем одного…

Глаза Агдалины покраснели, а речь стала обрывистой. Всего одним неосторожным вопросом капитан сделал всё только хуже.

— Знаешь, я ведь правда старалась тут всё наладить. Нанимала лучшую прислугу и платила им в три раза больше, чем была должна, но они всё равно, раз за разом уходили. Я покупала самые неприхотливые и живучие цветы и деревья, но они продолжают вянуть и чахнуть. Я больше не знаю, что мне делать. Со мной остался только Арвис, мой верный друг… мой милый, милый Арвис — единственный, кто не оставил меня в этот трудный час, — по её впалым и обвисшим изрытыми морщинами щекам скатилась пара маленьких слёз. Агдалина не говорила прямо того, чего хотела, что изо дня в день терзало её уже долгие месяцы, но Хромос всё же чувствовал, как с каждым словом она вгоняла гвоздь в его и без того разрывавшуюся на части душу. — Всё! Довольно… Арвис, отведи капитана к отцу. Мне надо пойти и полежать немного.

В очередной раз безмолвный дворецкий отвесил низкий поклон и жестом предложил Хромосу проследовать за ним. Когда они покинули залу, Агдалина поднялась с кушетки и, пошатываясь, словно пьяная, поплелась в спальню, временами останавливаясь и прислоняясь к стенам, чтобы перевести неровное, сбивчивое дыхание и дать ослабевшему сердцу отдохнуть.

Не нарушая гнетущей тишины поместья, Арвис провёл Хромоса через длинные и просторные коридоры, уставленные вазами и скульптурами, и вывел его к широким дверям с позолотой. Дворецкий трижды постучал и, не получив никакого ответа, тут же открыл створки. Капитан нерешительно вошёл и остановился сразу за порогом. Он прежде не раз бывал в этом удивительной зале, о которой по городу ходило множество баек, и в его памяти мигом всплыли дорогие сердцу образы прошлого, но только теперь они были окрашены в гнетущие серые тона, которые он вряд ли когда-нибудь сможет смыть. Высокие стены от пола и до самого потолка были увешаны сотнями клинков, на чьих лезвиях отражались языки пламени, зловеще танцевавшего в огромном камине. Здесь можно было найти любое оружие, которое когда-либо изобрёл злой человеческий гений: мечи, сабли, палаши, алебарды, боевые топоры и секиры, кортики и кинжалы, шашки и рапиры, булавы и перначи, молоты и шипастые кистени, шестопёры и палицы. Прямо над камином, в единственном не занятом клинками месте висело большое полотно. С этой картины на Хромоса нежно смотрела юная и прелестная Агдалина, сидевшая между своими старшими братьями. Позади неё стояла женщина с невероятно добрым и счастливым взглядом, какой обычно бывает только у маленьких детей да щенков, а рядом с ней стоял её муж. Это был высокий и крепкий мужчина с довольно резкими и острыми чертами лица, крупным носом и высоко поднятым подбородком с характерной ямочкой. Он стоял как скала, что должна была защищать от невзгод и напастей, дарить покой всем, кто вставал в её тень.

Короткими и осторожными шагами, стараясь лишний раз не лязгнуть доспехом, дабы не нарушить мертвенный покой залы, Хромос подошёл единственному креслу, стоявшему напротив очага, и нерешительно заглянул через край его высокой спинки. На мягких подушках из багрового бархата сидел скрюченный и ссохшийся старик в плотном восточном халате из переливавшегося чёрного сатина. Поверх его тощих коленей лежал старый палаш с золотой рукоятью, а в пальцах аристократ держал небольшой кусок промасленной тряпочки и медленно водил им вдоль граней клинка. Капитан обошёл кресло и встал в стороне от очага так, чтобы не загораживать свет. Казалось, что старик совершенно не заметил его появления.

— Добрый вечер, господин Алуэстро, — сказал Хромос, делая короткий поклон, но Мо́триас ничего ему не ответил, продолжая всматриваться в почти невидимые царапины на металле. — Прошу меня простить за столь внезапное вторжение. Ваша дочь, Агдалина, сказала, что вы можете меня принять. Если вы позволите, то я хотел бы вам кое-что показать… вот, взгляните…

Хромос достал арбалетный болт из мешка и на протянутой руке поднёс его ближе к старику, так чтобы он попал в поле его зрения. К его немалому удивлению, загипнотизированный Мотриас тут же прекратил натирать и без того чистую и ярко блиставшую сталь и перевёл мутный взгляд на предложенную вещь. На прежде безжизненном, восковом лице появились слабые нотки любопытства.

— Дай его мне, — просипел Алуэстро, протягивая к болту длинные и худые пальцы, больше походившие на лапы извалявшегося в муке паука.

Когда снаряд попал в его руки, Мотриас поднёс его столь близко к лицу, точно собирался попробовать его на зуб. Хромос видел, как сухие, бледные, растрескавшиеся губы исказились в некотором подобии улыбки, а в глазах загорелись огоньки.

— Скажи мне, капитан, откуда у тебя эта великолепная вещица?

— Вы знаете, что это?

— Да… знаю… — загадочно пробормотал Мотриас, — а ты разве нет?

— Я пришёл к вам именно для того, чтобы узнать, кто сделал этот болт, или кто мог им прежде владеть.

— Хе-хе… хи… — скрипуче засмеялся старик. — Простите, я порой забываю, насколько вы, солдафоны, узколобы и несведущи даже в том единственном, в чём вы должны быть первейшими знатоками. Впрочем, возможно, что тебе прежде доводилось слышать о Императоре Бага́рисе Кровопийце?

— Нет, я впервые слышу это имя.

— Хах… ну что же… тогда, так уж и быть, я тебе всё расскажу. Но сперва, попрошу тебя услужить старику и повесить этот клинок вон туда, — сказал Мотриас и указал кривым пальцем с воспалёнными суставами в сторону пустого места на стене. Хромос бережно принял дорогой клинок и повесил его на пустовавшее место. В это же время дворянин продолжал любоваться болтом, словно тот был прекраснейшим из цветков. — Так вот… слушай. Лет десять назад или немногим более того в мире