Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич

– Делай, как на картинке нарисовано, – тут же раздалось из-за перегородки, локоть шевельнулся. – Хорошо, умничка…

Альбина покачала головой: это ж надо так себя накрутить. «Ядовитый паук… Господи, и у кого тут больная фантазия?»

На напольном мате лежали разноцветные кубики с буквами. Альбина читала об игровой методике Зайцева, сделавшего ставку на слух, зрение и тактильные ощущения. Какой звук издаст кубик с «МА» на одной из граней? Глаза наткнулись на слово «АД» на верхнем кубике пирамиды, а под ним «КИШКИ». «КИ», «Ш», «КИ»…

Альбина вернулась в коридор, осмысливая увиденное. Может, показалось? Она лишь мазнула по кубикам взглядом, а потом домыслила? Правильно? Там были «КОШКИ» и «ДА»… или что-то еще. Разумеется, никто не будет учить детей по словам «КИШКИ» и «АД»…

Она снова высунула голову за порог.

Никаких жутких посланий. С пирамиды и разбросанных по коврику кубиков на нее шипела буква «Ш».

Сплошное ШШШШШШШШ…

Альбина помотала головой. Откуда столько «Ш»? Не может на кубиках Зайцева быть столько «Ш», там ведь сплошные склады, звонкие склады, приглушенные склады, кубики с гласными и знаками препинания. А кубиков-дубликатов, кажется, всего шестнадцать, чтобы можно было составить «ДЯ-ДЯ», «МА-МА». Но не «ШШШШШШШШ»…

Она поняла, что смотрит на свое отражение в зеркале у входа. Коврик с кубиками не попадал в картинку – дубликат реальности. Альбина ощутила копошащееся в животе беспокойство. Кубики в ее голове беспрестанно складывались в разные гадости.

Что же все-таки не так с этой пирамидой?

Она повернулась, но тут в поле зрения возникла фифа-директорша. Женщина бесшумно вышла из туалета, хотя Альбина была уверена, что после Адама никто туда не заходил.

– Здравствуйте. Рада, что вашему сыну понравилось.

– Все упиралось во время, – зачем-то оправдываясь, сказала Альбина.

– Ну да, ну да. Воды хотите?

– Нет, спасибо.

Директорша увлекла ее к мягким креслам коридора.

– А у нас еще дошкольная подготовка есть. По кубикам Зайцева читать обучаем, вы, наверное, видели в комнате. А еще – английский. Музыка, рисование…

Альбина отрешенно кивала.

– А муж не может раньше водить? – спросила директорша, резко сменив тему. – У нас после пяти столько желающих.

– Ну… Нет, не может.

Фифа понимающе улыбнулась.

– Он часто моется? Не боится грязи?

– Кто? Что?.. – Альбина заморгала.

Лицо женщины дрогнуло, рот скривился, она схватилась за живот и резко встала.

– Извините, мертвые устрицы.

Директорша зацокала каблуками по ламинату, наткнулась на мягкий тоннель, едва не упала и, пошатываясь, исчезла за углом.

Альбина зачем-то поднялась, глядя вглубь пустого коридора. Куда пошла фифа? Забыла, где туалет? Что-то коснулось плеча Альбины, и она тихо вскрикнула. Мышцы словно натянули на барабан.

Она медленно повернула голову к правому плечу.

Вилка, всего лишь сетевая вилка. С полки, на которой стоял старенький магнитофон, свисал пожелтевший шнур.

– Мам, мы сейчас домой?

Она снова вздрогнула, но тут же улыбнулась сыну:

– Да, солнышко. Беги, переобувайся.

Логопед встала рядом. Сложенные на груди руки, сонные глаза.

– Адам перестал стараться. Постоянно отвлекается.

– Паясничает? Похоже, привык.

С чавкающим звуком логопед протерла глаза ладонью.

– Нет. Даже не знаю, как это назвать… играет, что ли.

Альбина молчала.

– Разные роли… – Логопед покосилась на Адама, заталкивающего ногу в кроссовок. – Как будто изображает другого мальчика. Причем довольно жутко.

– Что именно он делает?

– Говорит странные вещи не своим голосом. Иногда без спроса встает, начинает ходить по классу… Он меняет походку, словно одна нога длиннее другой. Он делает так дома?

Альбина покачала головой.

– А еще часто подходит к окну, смотрит на что-то и хихикает.

– Ясно, – сказала Альбина и пошла к сыну, чтобы помочь обуться.

Она остановилась на пешеходном переходе и придержала за руку рвущегося домой Адама. Обернулась и глянула на полуподвальные окна центра детского развития, потом туда, куда они смотрели.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На детский сад.

Укладывая сына спать, Альбина вспомнила, как бывший муж выдумывал на ходу истории и как Адам слушал всю эту несусветную глупость – про побеги из садика, синих ниндзя и полеты в космос на карамельных ракетах… Она часто злилась: лучше бы что-нибудь познавательное рассказал. Но сейчас, господи, сейчас… она бы и сама не отказалась от карамельной ракеты.

Она зашла в спальню. Адам уткнулся лицом в подушку и делал вид, что спит. Каждый раз одно и то же…

– Солнышко, вставай, – сказала Альбина. – Маме на работу надо, а тебе в садик.

Адам замотал головой. Он боится, поняла Альбина. Не просто капризничает, а боится. Но не испытала щемящего чувства, не в это утро. Вместо этого она рассердилась.

– Вставай, – приказала Альбина.

– Не пойду.

– Вставай!

Адам нехотя сел на кровати.

– Писать хочешь? Пить?

Он помотал головой.

– Тогда одевайся.

Альбина кинула ему в ноги одежду, скрестила руки на груди и стала ждать.

Утро выдалось пасмурным, в окне высилось здание бизнес-центра, угрюмое, вдавленное в серую хмарь.

– Я не хочу в садик…

– А мне плевать, – сказала она и стала резкими нервными движениями натягивать штаны на худые ноги сына. – Надо – значит, надо.

– Но там грязная комната… Я больше не выберусь…

Адам был напряжен, глаза широко открыты, голова вдавлена в плечи.

– Не говори ерунды.

– Плохой мальчик станет мной.

– Хватит!

– Я хочу остаться дома.

– Ты пойдешь в садик.

– Папа бы мне поверил…

– Да плевал твой папа на нас! Хватит мешать, одевайся! – Она схватила его за руку, которой он пытался стянуть штаны.

Адам разразился безысходным плачем. Не всхлипывал, не хлопал глазами и не тянул слова, а сразу залился слезами. Альбина замерла, глядя на сына, будто не понимая, почему тот плачет. Она по-прежнему сжимала его запястье, сжимала слишком сильно… Он никогда не реагировал так бурно. Адам был не просто испуган, он был в ужасе. А она, она… Что с ней не так? Она ведь раньше не позволяла себе…

Плач Адама стал громче. Мальчик задергался, словно в припадке. Лицо распухло и покраснело от слез.

Альбина разжала пальцы и потянулась к сыну, чтобы обнять. Она ненавидела себя: «Мерзкая, какая же я мерзкая…»

– Солнышко, извини меня, извини… Не плачь, ну… Не пойдешь в садик.

Она чувствовала, как он успокаивается, затихает. Хорошо, хорошо… Такое маленькое сердечко – нельзя ему так быстро биться. К тому же нос почти не дышит, всю ночь храпел.

– К бабушке с дедушкой поедешь.

– Ладно… – Он вжался в нее, такой благодарно-теплый, ослабевший. – Я люблю тебя, мам.

– И я тебя, солнышко. А теперь отпусти маму, пока не раздавил, мне надо бабушке позвонить.

В прихожей она замерла у базы радиотелефона, зажмурилась, решаясь, и взяла трубку.

– Дедушка сейчас вызовет такси и приедет, – властно сообщила мама после сбивчивых объяснений Альбины. – Ты не опоздаешь на работу?

– Не опоздаю… Спасибо, мам.

– Собери ему вещи на смену.

«Хорошо, хорошо…» Сердце колотилось, она опустила трубку на диван. «Видишь, ничего страшного, ты не одна. Главное – здоровье Адама…» По щекам текли слезы. Альбина закивала своим мыслям. Быть маленькой, беззащитной, когда есть кого позвать на помощь, – это не так уж и плохо. Она справится. Они справятся. Она не положит сына под нож просто для того, чтобы избавить себя от проблем, чтобы потрепать по холке свою гордость… К тому же Адаму не нравится садик, пугает его. Почему она не должна верить сыну? Что, если там, в садике, что-то не так? Не монстры, конечно, не настоящие монстры из страшных фильмов о призраках или пришельцах… но ведь по телику и в Сети постоянно кричат о насилии в школах и детских садах. Она сама видела, как молодая воспитательница пнула мальчика, который закапризничал во время прогулки по парку – улегся на площадке перед аттракционом и не хотел идти с группой. Ох и задала она той мрази, чуть волосы не повыдергивала… А у Светки в садике – дикость вообще! Подруга рассказала, что у дочки раздражение на попке не проходило: после садика постоянно красная кожа. И понять ничего не могли, пока из ребенка чуть ли не силой вытянули. Оказалось, нянька после горшка детей ершиком туалетным подмывала…