Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич

В «Своих» Вадика пару раз поколотили за то, что по ошибке поставил подножку старшекласснику, но это быстро закончилось. А в четвертом классе он стал свидетелем травли другого мальчика: беднягу не били, а стебались, и Вадик по инерции примкнул к травящим – то гадкое ощущение, внутренний холод и пустоту, он хорошо помнил до сих пор.

Из горла Вадика вырвалось унизительное «Ай!».

Все произошло как в загадке с подвохом: Шима толкнул Вадика, Вадик отлетел в Талишко, Талишко упал на Мозоля, Мозоль врезался в открытую дверь, дверь слетела с петель. Кто будет отвечать?

Дверь ткнулась в простенок верхним углом, выбила комок штукатурки и стала заваливаться на Мозоля. Тот потирал плечо, хлопал глазами. Вадик успел подскочить и удержать дверь, прежде чем та встретилась с затылком товарища.

Если Шима и считал себя виноватым, то не собирался доводить этот факт до учителей и директора.

– Что вылупились! Совсем охерели – дверь ломать! Живо на место поставили!

Талишко взялся с другой стороны двери, понял, что так не получится насадить одни цилиндры петель на другие, и завозился снизу. Ему прижало пальцы, он скривился, но не отпустил. Впервые за месяц Вадику захотелось назвать Талишко другом. Мозоль крутился рядом, не зная, куда пристроиться.

– Придержи, чтобы опять на стену не упала, – попросил Вадик.

Дверь сопротивлялась. Когда удавалось соединить верхнюю петлю, не попадала нижняя, и наоборот.

– Гандоны криворукие, – высказался Араужо.

Возня привлекла внимание: из кабинета выглянули несколько девчачьих лиц.

– Домашку готовьте, курицы! – шикнул на них Клюй.

– Атас! Марийка идет! – крикнул, выпрыгнув из-за угла, Богомолов и скрылся в кабинете математики.

По коридору прокатился звонок, зацокали каблуки классного руководителя Марии Тимофеевны.

Всех сдуло в кабинет. Остались только Вадик, Талишко и Шима.

– К стене поставьте! – приказал он. – Живо!

И шмыгнул через порог.

Талишко и Вадик переглянулись. Потное лицо Талишко выражало растерянность, граничащую с испугом. Вадик разделял чувства друга. Едва не уронив дверь, они поспешно прислонили ее к простенку, как можно ближе к дверной раме – со стороны казалось, что дверь просто распахнута, и пробрались вдоль стены к своей парте. Кто-то пнул Вадика в ногу, Клюй или Араужо.

На пороге появилась Мария Тимофеевна.

Класс не успел встать, чтобы поздороваться (еще одно странное правило: в «Своих» ученики говорили учителям «Привет»). Потому что случилось непредвиденное… Или именно на это и рассчитывал Шима?

Классная потянула за дверную ручку – дверь отлипла от стены и рухнула ей на голову. Впечатала в откос. Мария Тимофеевна пошатнулась, ступила в кабинет, обвела его туманным взглядом. За ее спиной громыхнуло – свидание двери и паркета все-таки состоялось. Лицо классной сморщилось, из глаз брызнули слезы, она прижала ладонь к правому виску и выбежала в коридор.

Несколько долгих секунд в кабинете висело громкое молчание. «Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю», – прочитал Вадик на плакате над грязной доской. Планы Архимеда превосходили по масштабу планы Вадика, которому требовалась точка опоры только для того, чтобы не упасть.

– Идиоты! – заголосила курносая Артемьева, круглая отличница. – Что наделали! Вот идиоты!

Вадик не видел, к кому она обращалась. Скорей всего, к правому ряду. Артемьева закинула за спину черные косы и пулей вылетела из кабинета. Следом за ней сорвался весь класс: извиняться, замаливать, утешать. Все, кроме Вадика, Талишко и моргающей большими карими глазами Одековой, которая, похоже, проспала все представление.

Вадик посмотрел на свои руки, испачканные смазкой. Вырвал из тетради двойной лист, стал оттирать.

– Попали, – сказал Талишко. – Теперь точно на нас повесят.

В кабинет все вернулись без Марии Тимофеевны. Девочки осуждающе зыркали на Вадика и Талишко, но никто не сказал ни слова. Шима, Клюй, Косарев и Араужо похватали портфели и улизнули. Вадика это устраивало.

После выходных Шима и его дружки подловили Вадика в туалете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Сдал меня, ушастый, – грозно сказал Шима.

– Кому?

– Марийке, крыса!

– Это что за манеру ты взял? – плохо подражая голосу классной, прогнусавил Клюй. – Шестерить вздумал.

– Нет, – выдавил Вадик. – Я…

Никого он не сдавал. Его не вызывали к директору. Он не бегал извиняться перед Марией Тимофеевной (угрюмая классная на следующий день влепила ему трояк за решенную от и до задачу). Не умел просить прощения – да и за что? В чем он виноват? В том, что Шима использовал его и других в качестве тарана?

Шима прижал Вадика к грязному кафелю (в туалетах школы «Свои» всегда звучала классическая музыка, а со стен взирали супергерои), положил руку на горло, но тут скрипнула дверь – и крепыш отступил. Вошедший старшеклассник лениво глянул на собрание у рукомойников. Взгляд остановился на смуглом, с близко посаженными глазками лице Араужо. Старший ухмыльнулся.

– Ты зачем Кука съел? – спросил он и, не дождавшись ответа, скрылся за перегородкой.

Шима похлопал Вадика по щеке:

– Готовься после уроков, Рябина.

– Ягодки обрывать будем! – заржал Клюй.

Банда оставила его одного. Из крана монотонно капала вода.

– А кто такой Кук? – донесся из коридора озадаченный голос Араужо.

– Твой дед, – ответил Косарев, и Клюй снова зареготал.

Вадик покрутил вентиль. Вода продолжала капать. Тогда он вышел из туалета и побрел по светлому коридору с сальными окнами. За стеклами шелестели ломкие листья клена. Мимо прошел географ, глянул безразлично. Помог бы он Вадику, если бы знал, в какой переплет тот угодил? Ага, как же. Взрослые здесь – в этом кошмарном месте, где нужно было молча сидеть, говорить, только подняв руку, и соблюдать дурацкие правила, – не помогали, а управляли. Правили. Они не прислушивались к школьникам – какой смысл? Не верили в их свободу – зачем? Свобода порождает агрессию. Если дать детям самостоятельно принимать решения, начнется анархия. Они не знали или не хотели знать, что на самом деле все обстоит наоборот. Когда у ребенка сжато горло – он хочет схватить за горло других…

Он задержался после уроков, чтобы переписать с доски домашнее задание, которое вполне мог переписать (и даже решить) в отведенное учителем время. У гардероба перетягивали портфель взъерошенные первоклашки. Бородатый дедушка, которого дети обзывали Лешим, протянул Вадику куртку и невесело подмигнул, словно что-то знал.

Выйдя через узкую северную калитку и нырнув во дворы, Вадик облегченно вздохнул.

Рано.

Из-за дворницкого сарайчика вышли трое. Не было только Косарева.

– Думал, забыли о тебе? – Губы Шимы растянулись в улыбку.

– Мордочку размял? – спросил Клюй. – Чистить будем.

Араужо тупо скалился.

Вадик оглянулся на школу. Серое здание, с вертикальными лопатками на фасаде, пылящаяся на земле буква «П». Даже если он убежит от Шимы, сегодня, сейчас, – как убежать от школы? «Твое тело принадлежит мне», – напоминало здание. Сердце колотилось. Ладони вспотели. Казалось, вот-вот, и подкосятся ноги.

Вадик побежал в сторону пятиэтажной панельки, за которой прятался детский садик. Если успеть к дыре в заборе, он, худенький и маленький, пролезет, а они…

Шима рванул следом и под общий одобрительный смех сбил жертву подсечкой. Вадик растянулся у песочницы, рюкзак слетел с плеча.

– Какая техника! – запрыгал Клюй. – Мастер!

– Фломастер, – отозвался Шима, довольный собой, и плюнул на рюкзак.

– Как вам не стыдно! – закричала с третьего этажа седоволосая бабулька. – Дикари!

– Стыдно быть на Бабу-ягу похожей! – огрызнулся Клюй.

– Милицию на вас вызову!

– Вставай! – приказал Шима и, когда Вадик не подчинился, вздернул его вверх. – Сумку свою взял, живо! Домой тебя проводим.