Тьма после рассвета - Александра Маринина

своего задавишь тем же самым авторитетом, сам пойдешь. Халат застегни как следует, вечно ходишь, набросив на плечи, микробы в палаты тащишь. И скажи спасибо, если завотделением на меня жаловаться не побежит. Она категорически против такого нарушения инструкций, очень недовольна, что я ей велела вас пустить. Вот снимут меня с должности — с кем будешь свои вопросы решать? Головой рискую ради тебя, Игорь Иванович.

— Значит, насчет родителей говорить бесполезно? — удрученно уточнил Рыкалов.

— Абсолютно бесполезно.

— Ну хотя бы мать, а? Эмма Исааковна, на пять минуточек.

— Нет.

— Ладно, на две.

— Я сказала — нет. Будешь пререкаться — и тебя не пущу. Пойми же, Игорь Иванович, насчет тебя я еще хоть как-то смогу оправдаться, все-таки интересы следствия, правосудие, поимка опасного преступника и все в таком роде. А если нарушить правила ради родителей, то тут уж ничем не оправдаешься. Что я скажу, если меня к стенке припрут? Что девочка тяжелая? Так у меня вся интенсивная терапия забита такими тяжелыми, легких там нет по определению, почему для нее сделали исключение? Короче, товарищи правоохранители, разговор окончен. Один человек, десять минут и Марина Львовна — главная. Не обсуждается.,

Поскольку чудес не бывает, то к Алле Муляр пошел именно следователь, а Гордеев в обществе строгой Эммы Исааковны остался в коридоре перед входом в отделение интенсивной терапии. Едва за Рыкаловым и Мариной Львовной закрылась дверь, главврач достала из кармана секундомер и щелкнула кнопкой. Перехватив удивленный взгляд Виктора, она усмехнулась.

— Осталась привычка после многих лет врачебной практики. Пульс считать. Теперь я людей уже не лечу, теперь моя забота — организовать, достать, обеспечить, выбить, договориться. А все равно без секундомера в кармане чувствую себя неуютно.

Она действительно постоянно посматривала на циферблат, и когда прошло ровно десять минут, решительно направилась в отделение и вскоре вернулась в сопровождении Рыкалова и Марины Львовны.

— Что за детский сад, ей-богу! — вполголоса выговаривала главврач на ходу. — Тебе все было четко сказано.

Лицо у Рыкалова сияло довольством и удовлетворением.

— Ну ладно, ладно, Эмма Исааковна, не бранись, все в порядке. Девочка молодец, сильная, Марина Львовна не даст соврать.

Он присел рядом с Гордеевым и достал из папки карту области.

— Вот, майор, гляди: парнишку выкинули примерно здесь, — Рыкалов обвел красным карандашом довольно большой участок. — В машине радио было включено, и Алла точно помнит, что незадолго до того, как они остановились и вывели мальчика, прозвучало: «В эфире радиостанция «Маяк», московское время двадцать один час тридцать минут». Я прикинул по-быстрому среднюю скорость, время проезда по Москве, проезд по трассе. Если исходить из того, что детей видели на Большой Грузинской около двадцати часов десяти минут, то можно исходить из того, что машина уехала оттуда примерно в четверть девятого.

Гордеев поразился тому, как быстро Рыкалов смог в уме все просчитать и прикинуть, ведь он не потратил на размышления ни одной минуты, достал карту и отметил территорию сразу же, как только вышел из отделения.

— Когда же вы успели? — восхищенно спросил он.

— Давно живу, — скупо улыбнулся Игорь Иванович. — Девочка подтвердила показания Кваскова: он действительно ее не обижал, защищал от Хвощева, пытался его отговорить, даже по роже пару раз ему накатил. А когда отправил парашу выносить, шепнул тихонечко, чтобы сматывалась в лес.

— Вы и это успели?!

— И не только. Я даже выяснил, как эти дегенераты с «Москвичом» заманили детей в машину. Они им предложили концерт посмотреть.

— Концерт? — недоуменно переспросил Гордеев. — Какой концерт?

— А тот самый, который в среду, десятого ноября, отменили. Завели с ребятами разговор, мол, обидно, что концерт по телевизору не показывают, а он на самом деле идет, только не там, где обычно, а в другом месте. И можно еще успеть на второе отделение, там Хазанов будет про кулинарный техникум рассказывать, а Петросян будет читать свой знаменитый «Монолог из вытрезвителя». Заморочили голову, предложили вместе поехать концерт посмотреть, пообещали потом домой привезти. Ну, дети и купились.

Вот оно как! «Техникум», «отделение»… Теперь понятно, что означали эти слова, случайно услышанные проходившей мимо школьницей.

— Ну вы даете, Игорь Иванович! Мне приходилось беседовать с потерпевшими, попавшими в больницу, и каждый раз получалось в час по чайной ложке. Секретом поделитесь?

— Да никаких секретов нет. Просто переспрашивать не надо, уточнять не надо. Нечего на это время тратить, потом следствие разберется, а для неотложных оперативных мероприятий вполне достаточно того, что человек сразу скажет. Чем больше уточняешь — тем дольше потерпевший думает, а как только он начинает думать, сразу возникают ложные воспоминания, фантазии, конфабуляции всякие. Он тебе и опознает того, кого не видел, и придумает то, чего не было. И еще один момент: чем больше уточняешь, тем больше это начинает быть похожим на давление, врач обязательно вмешается и начнет гнать пургу и требовать, чтобы ты ушел, ты будешь оправдываться и просить еще минуточку. А это время. Где полминуты, где минута. Зачем их тратить на пререкания, если можно дело делать? Проще надо быть, майор, тогда и получаться все будет быстрее. И вопросы задавать правильные, а не процессуально грамотные.

— Про мальчика, про Сергея Алла что-нибудь рассказала?

— Она ничего не видела, было темно. Один человек за рулем, второй с детьми сзади. Ехали, болтали, опасности она не чувствовала. Когда выехали из города, похитители сказали, что концерт идет где-то поблизости, на окраине. Тот, который был за рулем, все время болтал, рассказывал что-то веселое, они смеялись, радовались. Потом вдруг остановились, тот, кто сидел сзади, сильно ударил ее локтем не то под дых, не то в живот, а когда девочка пришла в себя и отдышалась, Сергея и того мужчины в машине уже не было. Она стала кричать, водитель обернулся и ударил ее по лицу, потом вышел, открыл заднюю дверь, связал ей руки и заклеил рот пластырем. Второй похититель вернулся через какое-то время, грязно выругался и велел ехать. Пока все, майор, больше ничего не успел. Я не волшебник, уж извини.

— Да вы что, Игорь Иванович! Я бы за десять минут только один процент всего этого успел бы, — искренне произнес Виктор Гордеев.

Они спустились на первый этаж, рассказали Татьяне и Олегу Мулярам, какая молодец их дочка, как хорошо держится и даже выглядит неплохо, лечащий врач у нее просто замечательный, и вернулись в прокуратуру. Рыкалов собирался допрашивать Хвощева, который уже обрел более или менее вменяемое состояние, а Гордееву следовало отзвониться своему начальству, доложить и получить руководящие указания.

***

Тонечке Сергуниной очень нравился светловолосый оперативник, которому ее попросили помочь. Он выглядел таким важным, серьезным! Сразу видно: человек занят ответственной и опасной службой. А какой он симпатичный!

Работу свою Тоня не особо любила. Ну что это за работа для молодой девушки? Собес! Старики да инвалиды. Пенсии да пособия. Но Тоня изо всех сил старалась придать своей деятельности смысл. Стариков нужно уважать, инвалидам нужно сочувствовать, особенно тем, кто утратил трудоспособность из-за травм, полученных на производстве. А вот инвалидности по психическому заболеванию Тонечка не понимала. Ну как это