Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

в детстве, любил меня, невзирая на законы города. Брат Бритос в душе был искренним и великодушным человеком и тоже любил меня. Я познакомился с Павсанием – одним из величайших людей Эллады – и с его великой мечтой. Вместе с ним я уверовал в возможность сохранить спартанскую кровь и освободить народ Критолаоса от многолетнего ига рабства. Но сейчас я растерян и чувствую себя одиноким. Я не знаю, кому из равных можно доверять, и не уверен, могу ли доверять илотам этого дома. Мне стало известно, что некоторые из них – то ли из-за нужды, то ли под давлением – следят за мной и докладывают о моих действиях эфорам и старейшинам. Мама, теперь, когда ты рядом, скажи, кто среди горцев поддерживает меня и кто против меня…

– Мне трудно ответить, сынок, – сказала женщина, – вероятно, некоторые илоты любят Талоса-Волка, но ненавидят Клейдемоса-Дракона…

Клейдемос встал и пристально посмотрел на нее:

– Я всего-навсего тот, кто я есть, мама! Боги пожелали, чтобы я родился дважды, имел двух матерей, носил два имени и был сыном двух враждующих народов. Но я больше не стану плакать и склонять голову. – Глаза его блестели под нахмуренными черными бровями, голос был тверд и непреклонен. – И боги должны указать мне путь! Что касается людей: те, кто знают меня, знают, что я неспособен на лицемерие и предательство. И знают, что я прошел через многие испытания и не боюсь смерти. Просто скажи, кого я должен остерегаться и с кем могу говорить открыто, кому могу доверять. В доме есть слуга, его зовут Алесос.

– Я знаю его, ты можешь ему полностью доверять. В ночь, когда члены криптии напали на наш дом, он предупредил нас. Это он помог Карасу украсть доспехи твоего отца, чтобы передать их Бритосу. Сегодня он один из старейшин нашего народа, и люди прислушиваются к его словам.

– Он сказал, что верой и правдой служил Аристархосу, и мне кажется, он любил его.

– Ты можешь ему верить; он мудрый человек, ценит мужество и доблесть, где бы они ни встречались. Может быть, он понимает тебя лучше, чем кто-либо, ведь он хорошо знал Критолаоса и Аристархоса.

– А ты, мама, можешь ли ты понять меня?

– Богам не было угодно, чтобы из моего чрева вышел плод, – ответила она и подняла седую голову, – но ты – мой сын… ты – мой сын… – И она посмотрела на него серыми, мокрыми от слез глазами.

Короткий зимний день близился к концу. Тень горы, словно рука великана, накрыла дом Клеоменидов, вытянулась над равниной, сгустилась над крестьянскими домами, соскользнула к ледяным водам реки Эврот и вкралась между белыми домами непобедимой Спарты, пока наконец не окутала Акрополь и могучие стены Медного дома.

Офицер криптии осматривал своих людей при лунном свете – пятьдесят вооруженных всадников, готовых к быстрым и решительным действиям. Этой ночью все старейшины илотов гор и равнин договорились о встрече на покинутой маслобойне возле мыса Тенарон. Туда же должен был явиться илот, которого он пытал и которому выжег глаз в подземельях зала совета. У криптии был приказ убить всех, потому что илоты готовили восстание. Никто не должен был уцелеть: утратив разом всех своих старейшин, рабы поймут, что надежды на свободу у них быть не может. Они в рабстве навеки.

Офицер подал сигнал и пронесся галопом по темным улицам города. Вскоре он выехал с отрядом всадников на дорогу к Амиклам. Около полуночи они достигли подножия холма с заброшенной маслодельней и остановились. Все складывалось как нельзя лучше, даже луна спряталась за облаками. Его люди без труда подкрались к постройке и окружили ее. Но когда офицер дал приказ к нападению, залаяла собака, потом еще одна, и скоро все окрестности огласились яростным лаем. Оказалось, что илоты привели с собой пастушьих собак, которые подняли тревогу. Испуганные лошади забили копытами и понеслись в разные стороны. Всадники, застигнутые врасплох, не смогли их удержать.

– Отпустите коней! – приказал офицер. – Потом отловим их. Вперед, илоты не должны уйти!

Тем временем илоты поняли, что им грозит опасность, и покинули здание с противоположной стороны. Они стали искать убежища, однако местность была пустынной и голой – каменистая равнина у морского берега, обдуваемая со всех сторон ветрами. Неподалеку, на самом краю мыса, стоял храм Посейдона Эносигея – бога морей, которому молились моряки, огибая скалы мыса Тенарон. Беглецы попытались найти укрытие на священной земле храма, но им и это не удалось: солдаты криптии поспешно окружили небольшое пространство перед колоннадой храма.

Тогда илоты пошли к алтарю и сели на него, молясь и доверяя богу свои жизни. Спартанцы остановились в растерянности и повернулись к офицеру, но тот выхватил меч и отдал приказ нападать. Воины бросились на беззащитных жертв и стали рубить их на куски: мечи рассекали тела, ломали кости, пронзали сердца. Кровь лилась струями, пропитывая священный камень алтаря. По колоннаде храма разносились отчаянные крики и проклятия, вперемешку с бешеным воем собак и диким ржанием коней, которые в ужасе умчались в ночную тьму.

Офицер вошел в храм. Через несколько минут он вышел с двумя горящими факелами и осветил поляну. Сцена, представшая перед ним, была настолько чудовищной, что он – давно привыкший к виду крови – почувствовал приступ тошноты. В кромешной тьме его люди наносили удары не с точностью воинов, а с жестокостью мясников. Он отвернулся от кровавой бойни и приказал людям уходить. Площадь перед храмом вновь погрузилась в тишину, и лишь два брошенных на землю факела с шипением отбрасывали колеблющийся свет.

На месте кровавой бойни возникла черная фигура; угасающее пламя осветило бородатое лицо, сжатые челюсти, страшно нахмуренный бычий лоб, а под ним – один-единственный глаз, который свирепо бросал зловещие взгляды, напоминающие искры догорающего костра.

В ту ночь на горе долго выли волки. Жители Тайгета удивились, ведь время спаривания еще не наступило. Но старики, проснувшись от этого заунывного хора, ощутили холод в сердцах и горько заплакали в темноте, почувствовав, что великое горе обрушилось на их народ.

Глава 8. Антинея

Алесос, совершенно удрученный, зашел в дом, чтобы известить хозяина о кровопролитии, учиненном спартанцами на Тенароне. Но Клейдемоса не оказалось дома: он уехал в Мессению до рассвета, и гнедой конь, которого он привез из Азии, исчез из конюшни. К этому часу Клейдемос миновал Селласию, пересек северные отроги Тайгета и спустился по западному склону горы, направляясь к дороге, ведущей в деревню Фурия.

Весь день он провел в пути, делая лишь короткие остановки для отдыха, чтобы немного пройтись пешком и размять ноги. Небо хмурилось, ветер гнал огромные темные тучи к Мессенскому заливу. Перед Клейдемосом раскинулась холмистая местность. Вершины холмов то плавно возвышались, покрытые лесами