Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

быстро.

Плонский переправил чемоданы через границу, переночевал в Братиславе, получил там деньги от командира «Брихи» и поездом поехал в Прагу. Он предпринимал всевозможные предосторожности: сошел с поезда на окраине города, а не на центральном вокзале, дал таксисту ложный адрес. Это оказалось не зря: через несколько минут после того, как он разгрузил вещи и спрятался на крыше дома, возле которого вышел, он увидел, что такси возвращается, а в нем сидят двое полицейских.

Ночь Плонский провел на крыше, а утром отправился в пражское отделение «Ха-шомер ха-цаир», руководитель которого предложил на несколько дней спрятать чемоданы в синагоге рядом с вокзалом. Настал оговоренный день, на вокзале было полно людей — и полиции. Подошел поезд на Париж из Варшавы, Плонский увидел голову Суцкевера, высунувшегося из окна. Плонский подошел к вагону с чемоданами, собираясь передать их в окно, но тут на его подозрительные действия обратил внимание полицейский. Плонский как раз забрасывал чемодан внутрь, когда его схватили за одежду. Плонский вырвался и сам прыгнул в окно. Ему удалось обменяться несколькими словами с Суцкевером и соскочить с противоположной стороны вагона. Он ринулся в подземный переход и скрылся в толпе пассажиров на другой платформе. Изумленный полицейский поднялся с земли, но ничего предпринять не успел. Поезд на Париж, дав гудок, тронулся, преступник исчез. Операция завершилась успешно.

Когда вечером Плонский вернулся в укрытие «Брихи», товарищи задали ему вопрос, что именно он делает в Праге. Он улыбнулся и ответил: «Вношу свою лепту в еврейскую историю»[436].

Глава двадцать шестая

Париж

Шмерке и Суцкевер с восторгом вдохнули свободный воздух Парижа. В отличие от разбомбленных Лодзи и Варшавы Париж сохранил множество памятников искусства и архитектуры, открытых для их жадных глаз. Кроме того, здесь кипела еврейская культурная и политическая жизнь и активно действовала ассоциация виленских евреев, предложившая профинансировать публикацию их книг. Под эгидой ассоциации Суцкевер опубликовал свои воспоминания о Виленском гетто (годом раньше они вышли в Москве), а Шмерке — собрание песен гетто. Благодаря помощи «Джойнта» и «посылкам помощи» из ИВО поэты смогли улучшить свои жилищные условия и обновить гардероб. При этом оба считали Париж очередным перевалочным пунктом. Куда дальше ляжет их путь, пока было неясно.

Прибыв в Париж в конце ноября 1946 года, Суцкевер написал Максу Вайнрайху и подтвердил свое желание обосноваться в Нью-Йорке: «Думаю, это важно для ИВО, который, как видите, стал частью моей жизни». Вайнрайх призвал его к терпению и связал с официальным представителем ИВО в Париже Гершоном Эпштейном. После первой их встречи Эпштейн доложил: «Он показал мне спасенные им материалы — письма известных лиц, сокровища виленских библиотек ИВО и Страшуна, старинные религиозные книги. <…> Он спас дневники и многое-многое другое. Материалов на много ящиков»[437].

Переписываясь с Вайнрайхом, Суцкевер одновременно рассматривал возможность отправки спасенных материалов в библиотеку Еврейского университета в Иерусалиме. Своими сомнениями он делился с ближайшим американским другом, поэтом Ароном Гланц-Лейлесом: тот считал, что отправлять материалы в Иерусалим нецелесообразно. Лейлес добавляет, что мнение его разделяют корифеи американской литературы на идише Х. Лейвик и Йозеф Опатошу. «Здесь эти сокровища окажутся среди живых евреев и будут иметь живую ценность. В Иерусалимском университете они, при нынешнем положении дел, станут реликвиями, и отношение к ним будет далеко не братским и не теплым»[438]. Суцкевер принял это предупреждение близко к сердцу.

Как и раньше, Суцкевер продолжал, используя всевозможные оказии, переправлять Вайнрайху небольшие посылки. Сообщение между Парижем и Нью-Йорком было куда более активным, находить курьеров стало проще — настолько, что Вайнрайх начал путаться, кто и что везет. Суцкевер не всегда сообщал точные имена, один отъезжающий не забрал материалы, оставленные ему в парижской конторе «Джойнта», другой, добравшись до Нью-Йорка, не связался с Вайнрайхом. Систему переправки материалов необходимо было менять[439]. В конце января 1947 года Вайнрайх жалобно пишет Суцкеверу: «Главы общин и журналисты — самые отвратительные курьеры, в том, что касается надежности и безопасности. Вы теперь живете в стране с нормально действующей почтой, лучше всего ею и отправлять. Имейте это в виду»[440].

Впрочем, как считал Вайнрайх, даже надежнее, чем по почте, было переправлять документы через Гершона Эпштейна, парижского представителя ИВО, который вел строгий учет всех отправлений. Вайнрайх призывал Суцкевера к тесному сотрудничеству с Эпштейном. «Эпштейн — прямо как ИВО: со всеми в ладу, но ни у кого не на поводу». Между серединой декабря 1946 года и 19 марта 1947-го через Эпштейна было переправлено в ИВО 360 документов (включая книги)[441]. После того как заработал этот канал, курьерами Суцкевер пользовался редко, и только с ведома и согласия Эпштейна: его земляк из Вильны Лейзер Ран увез чемодан в Нью-Йорк в январе 1947 года, еще один чемодан уехал в июне с сотрудником ИВО Моше Клингсбергом, который ненадолго приезжал в Париж[442].

У Шмерке и Суцкевера были отдельные запасы материалов, которые они передавали Эпштейну с неодинаковой скоростью. Каждый из них не до конца представлял, что именно находится у другого, они не особо координировали свои действия. У обоих имелись части написанного в гетто дневника Зелига Калмановича. Шмерке переправил свою часть в ИВО в феврале 1947 года, Суцкевер свою придержал до июля. Передав ее наконец Эпштейну, он написал на первой странице посвящение: «Дорогой Макс Вайнрайх, посылаю самый ценный материал на тему гетто — дневник Калмановича. Мне с ним тяжело расставаться, но он принадлежит ИВО, нашему народу»[443].

Столь же мало Суцкеверу хотелось расставаться и с актовой книгой клойза Виленского Гаона. Он пообещал передать ее Гершону Эпштейну вскоре после приезда в Париж, однако полгода спустя все еще не отдал. Актовая книга, относящаяся к середине XVIII века, являлась последней важной реликвией бывшего Литовского Иерусалима. Здание клойза было сильно повреждено в 1944 году, во время битвы за Вильнюс. В целости сохранилась только эта книга. Суцкевер наконец-то расстался с ней в августе, после нескольких напоминаний Вайнрайха. Прежде чем выпустить ее из рук, он совершил поступок, нарушавший все правила обращения с ценными рукописями: сделал собственную приписку на первой странице, перед началом текста: «Спрятана в бункере по адресу