Работа любви - Григорий Померанц

Я верю, что глубокое созерцание входит в круговорот Святого Духа, незримо участвующего в вихрях природных сил, незаметно поддерживая жизнь против смерти и хрупкую одухотворенность против бездуховных масс. Каждая жизнь и каждая личная одухотворенность смертны. Сказав «жизнь», мы тем самым сказали «смерть». Но наше глубокое сердце неотделимо от сердца вселенной, и в этой нераздельности, в этом причастии оно бессмертно. Как это всё получается, не знаю. Я так просто чувствую, вопреки очевидности смерти.

До всякой науки с ее законами термодинамики и тепловой смерти Будда говорил, умирая: «состоящее из частей подвержено разрушению, трудитесь прилежно…». Причащайтесь духовному Целому. Наш духовный труд поддерживает центростремительное движение, противостоящее вихрям, несущимся в тьму внешнюю. Преображение противостоит хаосу и вносит свой вклад в чудо света, не дает ненависти разорвать мир на части, и свет светит во тьме и тьма не объемлет его.

Зинаида Миркина

О Преображении

Как-то по дороге на дачу мы разговорились с шофером, везшим нас. Разговор коснулся Отечественной войны – у него отец погиб на фронте.

– А вы в Бога не перестали верить? – спросил наш собеседник у Г. С., – увидев все это, не перестали?

– Нет, – ответил Г. С.

– Вот этого я не понимаю, – пожал плечами шофер. – Если Бог всемогущ, почему Он не мог шмякнуть Гитлера?

Что ему было на это ответить? Он не верил в Бога и нисколько не страдал от этого. И совести отнюдь не потерял. Вера в Бога ему была совершенно не нужна, и поэтому проповедовать ему было совершенно бесполезно. В нашем страшном мире доброго и справедливого хозяина нет и быть не может. В этом он был совершенно уверен.

Ну не только он, я, пожалуй, тоже так думаю. Вовне хозяина мира нет. В зримом мире Его не найдешь. И умом Его не представишь.

Но вот только ли зримый и представимый мир есть, или есть еще что-то, чего не увидишь глазами, не представишь умом и не измеришь нашими мерками?

Я убеждена, что это незримое и умонепостигаемое не только есть, но даже обладает большей реальностью, чем всё, что мы ощущаем пятью чувствами. Наш мир – временный. Он исчезнет со временем, а тот, другой – нет. Наш – оболочка, а тот – суть, Сущий…

Я убеждена… но кто это удостоверит? Извне – никто. Одинокие чудаки, поэты, мистики что-то подозревают, но это так хрупко, так бездоказательно, неубедительно!..

Какой-то Белый Заяц (из одноименной сказки) нашел скрипку, которая говорит: всё хорошо, всё удивительно хорошо! И деревья это знают, и цветы, и певчие птицы; только зайцы еще этого не знают.

А потом и зайцы узнали, но вот – волки!..

– Как же это всё хорошо, когда на свете есть волки? – спрашивали зайцы.

– Как же это всё хорошо, когда мы голодны? – спрашивают волки.

И одинокий Скрипач, а потом девочка-волшебница молчат в ответ, а говорит только скрипка. Всё то же. Её не переубедишь. Но убедит ли кого-нибудь она?

Да, тех, кого зачарует. Кто готов идти на риск быть съеденным, лишь бы Её слушать. Тех, кто готов отказаться от еды и тепла, лишь бы Её слушать… Словом, тех, кто жив не единым хлебом, кто готов на жертву; тех, для кого этот трудный и часто страшный мир подсвечен каким-то внутренним светом, говорящим о возможности преображения.

Такой свет увидел Даниил Андреев на реке Неруссе. И свет этот дал ему силы на всю жизнь, дал возможность вынести невыносимое. Такой свет видел князь Мышкин. Этот юноша, больной тяжелейшей болезнью, каким-то шестым чувством узнал, что есть нечто большее, чем любые страдания. Может быть, этот юноша нелеп еще больше, чем Белый Заяц из сказки. Все его поступки, с точки зрения здравого смысла, – дикие. Ну, а как звучит проповедь Того, Кто говорил: «подставь левую щеку, если тебя ударят по правой»? Вот Он и просил не мериться ни с кем силой, никому ничего не доказывать, а опираться на нечто совершенно не материальное, незримое, глубинное.

Что, все они – прекраснодушные мечтатели? Отнюдь, скорее нечто прямо противоположное. Ни Христос, ни князь Мышкин, ни Даниил Андреев ни на мгновение не отворачивались от страшной действительности. Они смотрели ей прямо в глаза. И только такие, как они, способны переглядеть саму смерть.

Что же дает им такую силу? Они обладают особым зрением. Духовным. Они видят гораздо глубже, чем все остальные. Видят глубочайший пласт бытия, на котором смерть – не хозяйка. Да, они как бы доглядели мир до конца, вернее, до его бесконечности – до бессмертия. И удостоверились в существовании бессмертия. Не бессмертия плоти. Нет. Сама плоть находится на поверхностном слое бытия. Но есть что-то, что глубже плоти, хотя находится внутри нее. И там помещается источник света и самой жизни.

Об этой глубине и сказал Августин свое знаменитое: «на глубине бытия зла нет». Он узнал это из опыта. Он был на этой глубине, которая никогда не обнаруживается – не проявляется снаружи. Физическими глазами её не увидишь, никакими исследованиями не подтвердишь. Это тот Огонь, который почувствовал Паскаль как прожигающую нас насквозь, творящую силу. Он прожег насквозь материю. – До Духа. Паскаль почувствовал духовный огонь. Дух его стал огненным.

Внезапным веером раскрывшиеся скалы. —Со всех сторон, со всех небес вокруг —Тысячекрылый, всеобъявший Дух,И я стою перед своим Началом.Начало мира и его итог.Внутрь, в сердце возвратились все потери.И можно сердцем собственным измерить,Как мир велик, как совершенен Бог.Еще ступень над каменной ступенью.Еще одна и – больше ничего.Вдруг выпасть из того круговращенья,Которому названье – естество.Вначале – Дух. И лишь потом причинаСудьбы и смерти. Луч в горах потух,Зайдя мне в грудь. Остановить лавинуПолзущей вниз тяжелой вязкой глиныСпособен только Дух. Вначале – Дух!

Дух… Что это такое? Как ответить на этот вопрос?

Это то незримое, что никогда не проявляется в зримом мире, но без чего зримого мира нет.

Без Духа тело мертво. Мир тоже.

Зримый мир… Вот он перед глазами. Ну, скажем, дерево. Можно увидеть его, пощупать, почувствовать запах листвы. Но кто видел рост дерева? Тайное внутреннее движение, происходящее в нём? Проходит год, другой. Дерево становится выше, шире. Но самого становления, роста видеть нельзя.

Внутри мироздания идет постоянный процесс. Движение, не видимое нам. Мы видим мир в статике и видим результаты внутренней невидимой динамики.

Есть то, что мы видим, и есть то, что постоянно меняет эту видимость – творит новое. Ибо мир не сотворен раз и навсегда. Мир творится постоянно. И тот, кто почувствовал эту незримую творящую силу, этот огонь Паскаля, тот знает, что это гораздо реальнее всего зримого, сотворенного. Это единственная подлинная реальность. Неизменная причина всех изменений – Дух.

Мы не видим роста дерева, но мы не сомневаемся в том, что оно растет. Сроки его изменений соотносимы со сроками нашей жизни. Но преображение мира не соотносимо со сроками нашей жизни. Оно измеряется не десятками и сотнями лет, как у дерева, а гораздо большими единицами времени. И все-таки мир – не неизменная данность. Он изменяется, преображается – идет к новому образу.

И вот тут мне не обойтись без рассказа о своем собственном опыте, о котором я говорила не раз и все же не могу не повториться. 1945-й год. Мне 19 лет. Только что окончилась война. У меня лично ничего особенного не произошло. Но все вопросы Иова обрушились на меня. Я задыхалась. Я не могла понять мир, где все едят друг друга и убивают друг друга, где все доставляют друг другу страдания. Мое собственное относительное благополучие только мучило меня. И мучение это было невыносимо.

И вот вдруг – явление Фаворского света задолго до того, как я узнала, что это так называется. Просто – ель перед моим балконом на даче, вся залитая дождем, вспыхнула на солнце после грозы тысячами переливающихся капель. Свет в каплях бесконечно углублялся, умножался, удесятерялся, как будто бы отражался в тысячах зеркал. И это меня перевернуло. Я – неверующая девочка, выросшая в семье коммунистов, упала на колени, закрыла глаза и вдруг неопровержимо почувствовала, что Творец этой красоты совершенен.

С точки зрения здравого смысла – полный абсурд. С моей новой точки зрения – полным абсурдом был здравый смысл, вся та логика, которая руководила мной до сих пор. Все было перевернуто вверх тормашками, так же как апостолы на иконе Феофана Грека «Преображение». И вслед за этим я увидела нечто совсем новое, непредставимое, ибо представить себе этого раньше ни за что бы не смогла. Я говорю «увидела», но не физическими глазами! Физические глаза видели только свет, помноженный на бесконечность. И ничего больше. Но этот свет прожёг и пересоздал мое сознание, и внутреннему зрению моему открылось Лицо, которое само являлось смыслом всей жизни, вбирало в себя все страдания и преображало их в свет.