Работа любви - Григорий Померанц

В Евангелии есть такое место: «Чего ни попросите у Отца вашего небесного, все дастся вам». Это совершенно противоречит очевидности. На первый взгляд, это просто ложь.

Но что значит «попросить Бога»? Это значит уметь обратиться к Нему. Нам кажется достаточно сказать: «по щучьему велению, по моему хотению». А если нет, то какое же всемогущество? Но обратиться к Богу – значит обратиться внутрь. А тот, кто сумел обратиться внутрь, действительно обретает все, ибо обретает себя, соединяется со своей бессмертной душой. Метафизическое мужество и есть способность обратиться к Богу, живущему глубоко внутри, не в сторону, а внутрь, в глубину. Это готовность на жертву, на смерть ради Любви к своему бессмертному «Я». Это безоглядная любовь к высшему «Я». Это верность внутреннему смыслу вопреки внешней бессмыслице.

Один духовный учитель сказал, что только неправильные вопросы имеют ответы. Правильные вопросы ответов не имеют. Под неправильными вопросами он имел в виду вопросы, направленные вовне и ждущие ответа извне. К ним и приходят ответы извне. Они могут быть полезными или вредными, нужными в быту или ненужными. Но они обращены не к душе. И душе безразличны. Они, как сказал бы князь Мышкин, «не про то». Правильные вопросы – это вопросы, обращенные к душе. Внутрь нас самих.

Ответы на них вовне отсутствуют. Они могут прийти только изнутри души, углубляя и расширяя душу. Они растят душу.

Правильные вопросы – это те вопросы, которые совершенно необходимы душе. Они никогда не отвлекают душу от собственной глубины. Все, что не необходимо знать душе, для нее праздные вопросы.

Духовная истина – это то, что может узнать душа сама, без всяких посредников, узнать изнутри себя самой.

Душа сама, без всяких посредников может узнать Бога, как ученики Христа узнали Его вопреки всем предостережениям священства. Душа сама узнает высший образ, по которому создана, узнает направление, в котором ей надо двигаться, расти.

Но она узнает только о самой себе, не о других. Истинное узнавание души – только внутреннее.

Поэтому вопрос о том, как именно зачала дева Мария и каким образом Иисус из Назарета встал из мертвых – неправильный вопрос, направленный вовне, и ответы на эти вопросы – мнимые.

Если душа знает, что Бог жив, то знает только вмещая Его внутрь себя. Это величайшее таинство и чудо. Все остальное – физическое явление в ряду других физических явлений и к духовной истине отношения не имеет.

Духовная истина не требует удостоверений. Фоме, который требовал удостоверения, было сказано: «Ты поверил потому, что увидел; блаженны не видящие, но верующие». Всё в духовном мире может быть высказано только метафорой, но это одна из очень важных метафор. Метафизическое мужество – безоглядное доверие к последней глубине своей души, не требующее никаких удостоверений. Такое мужество очень трудно даже людям, хорошо знающим, что такое духовная глубина, спустившимся очень глубоко внутрь самих себя.

Орфей, спустившийся в Аид,Он вновь передо мной стоит.Нет, не передо мной – во мне,В той самой темной глубине,Где через смерть проходят в жизнь. —В творящей тьме. Не оглянисьНа тень! Опять Творцом своимТы призван быть единым с Ним.Все взвешено в миропорядке:Где творчество, там нет оглядки.

Григорий Померанц

Преображение

Когда мы с Зинаидой Александровной сходили в гардероб, после лекции в питерском музее Ахматовой, нас остановили две девушки. «Нам хочется задать вам очень глупый вопрос, – сказала одна из них. – Но кажется, вы те самые люди, которые могут на него ответить: в чем смысл жизни?» Я не нашелся, что сразу сказать, а Зинаида Александровна ответила: «Вопрос совсем не глупый, над ним думали многие великие люди, но как на него ответить на ходу? А впрочем – почему бы нет… смысл – в преображении».

Попробуем сегодня подумать, что же это значит – преобразиться? Зажечь в себе негасимый огонь? Пробить путь в глубину, где горит этот вечно живой огонь? В Евангелии так назван выход наружу духовных глубин, выход наружу внутреннего света, как на горе Фавор случилось с Христом. Потом что-то подобное увидел Мотовилов у св. Серафима. Далай Лама XIV, комментируя Евангелие, рассказывал, что подобные случаи помнит и буддийское предание. Но суть преображения не во внешнем, заметном глазам. Суть во внутренней перемене, во внезапном загорании внутреннего света, во внезапном открытии целой лестницы вверх, по которой идти и идти… Кто увидел глубинный свет, тому невозможно жить без прорыва к нему, жить на плоскости, на поверхности, в кружении обрывков, оторванных от Целого. И можно простоять тысячу дней на камне, чтобы открылась снова вертикаль, измерение, ведущее к Богу, – то, что св. Серафим назвал стяжанием Святого Духа. Не знание, не память, а реальность света. Преображение – это не выученные слова, не знание заповедей. Это открытость глубине по ту сторону слов, знаков. Это исчезновение стен, открытость бесконечному. Это способность взглянуть на мир глазами Бога, как у автора Книги Иова. Это способность ответить на свои же вопросы – человеческие, слишком человеческие, – на вопли страдающего сердца и страдающего разума так, словно Бог дал человеку свой глаз. И тогда все неразрешимые вопросы расплылись и невыносимые страдания стали выносимы. И после потери всего, что Иов любил, после полной смерти – началась заново полная жизнь. Пари, заключенное Богом с дьяволом, – литературный прием древнееврейского писателя, некоторое «как бы», позволившее развернуть драму. Нелепо принимать эту условность за факт и спорить с Богом, как это делал К. Г. Юнг в своем «Ответе на Иова». Но что-то похожее на пари с дьяволом действительно встречается на свете. Таким спором с дьяволом стала жизнь Зинаиды Александровны, когда она заболела. Первым ответом на вызов была мольба: если это продлится больше трех дней, то лучше смерть. А муки длились годами. Пришлось учиться подныривать под волны судорог, под болезнь маленького тела, и со своего одра возвращаться к чувству бесконечного внутреннего света, не зависевшего ни от чего, что может случиться на поверхности бытия.

Живая память встречи с бесконечностью света оказалась сильнее тьмы, Бог в человеческой груди выиграл пари с дьяволом, прокравшимся в человеческий мозг. Что-то подобное описано в прологе и эпилоге «Озера Сариклен», примерно в этих вечных образах. И ежедневный выигрыш пари рождает стихи, несущие свет, а не тьму, здоровье, а не болезнь. Более 40 лет тому назад, услышав эти стихи, я сразу же почувствовал опыт, стоявший за ними, и стал впитывать этот опыт.

Таков один из путей, который я проверил на себе: впитывать в себя опыт Иова, опыт невыносимого страдания, большего, чем смерть, и духовного воскресения, большего, чем страдание. Впитывать из глаз в глаза, впитывать по следу опыта в словах, звуках, красках. Впитывать в литургии света, в литургии восходов и закатов, в литургии, которую служат деревья и волны моря. Я уже рассказывал, что Мертону не хватало общих обрядов, и он создал еще свой: встречать рассвет пением псалмов. Так иногда читались и стихи Зинаиды Александровны на могиле Волошина или у костра.

Покойная Зельма Федоровна Руофф, написавшая книгу о Рильке, нашла новое слово: поэтология. Что-то вроде мифологии, но без наивного смешения метафоры с фактом, без превращения образа в кумир. У Зинаиды Александровны, в образах ее поэтологии, нет требования к Богу создать мир получше, без страдания и смерти. Есть требование к себе – понять свою задачу в этом мире, сохранять почву человеческого, в котором растет Божье. Сквозь превратности истории следить путь обожения, становления второй ипостаси, того второго, и третьего, и невесть какого пришествия, которое совершается в душах святых, как писал об этом Рейсбрук. Преображение неотделимо от сознания своей скромной роли в этом процессе, от умения найти паузу созерцания, когда рождается истина этого мгновенья, знание, что сделать, что сказать.

В Доме Мадонны, созданном супругами Дохерти в Канаде, заведен был особый домик, называемый по-русски пустыней, и туда уединялись на день, на два; по мере сил молились, устав – засыпали, просыпаясь – снова молились, пока не отпадала, не отгорала вся суета и в тишине не рождался образ слова, которое сейчас надо сказать, или поступка, который надо совершить. У моего друга Лайфа Ховельсена, последователя Бухмана, такая пауза – час на рассвете, с 5 до 6 утра. Тут нет никакого шаблона, каждый может найти паузу по-своему и в тишине осознать свою сегодняшнюю задачу, основную мысль письма, стиха и т. п., словом – свою роль, хотя самую маленькую, какая кому по силам, а это значит – сегодня, сейчас не давать тьме поглотить свет в себе и в своем ближнем, это значит сохранять почву для чуда, уравновешивающего невежество и грех в истории; а может быть – уравновешивать и разрушительные силы во вселенной, сделать шаг от хаоса противоречий к гармонии противоречивых голосов. Ничего невозможно здесь доказать, но интуиция не требует доказательств.