Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

что-нибудь, девушка моя, хоть одно словечко. Ночь такая большая, темная, без окна, а ты все спишь да спишь, Христинка. А, Христинка? Ну вот, опять спишь! Ну что ты все спишь? Скажи!.. А? Что ты там шепчешь, как рачонок в мешке?.. (Прислушалась; что-то бормочет Христинка.) Ага! Тебе очень хочется есть, коли ты не спишь… Ну что ж… Я сейчас уйду, а ты и заснешь. Я сейчас, Христинка! Вот только еще раз взгляну, все ли в порядке, вот так вот взгляну (оглядывается) и уйду. Вот я уже и иду, Христина! Если меня долго-долго не будет, чтобы ты знала, что… соль — в горшочке за печкой, а в узелке — немножко круп… Сваришь отцу и себе. (Пошла, вернулась.) Соль держи за печкой, чтоб сухая была, а если понадобится — возьми вот так щепоточку (показала как), под чистую тряпку и бутылкой на столе маленько, бутылкой потри. Да смотри не разбей! Ведь еще мама ею терла… (Посмотрела на бутылку и вышла.)

2

В пять часов встал и пан  З б р о ж е к. Он тоже не спал. Возле кровати — счеты. Горит свеча. Стоит бутылка вина. Выпив рюмку, он наливает еще. Полупьяный обдумывает, планирует, считает.

— Только на дорожке. Да! На дорожке!.. Я будто вышел… А на самом деле я стою вот так… (показывает как) и она стреляет сзади, в шею. Только в шею! Легче мне, удобнее ей и правдоподобнее. А? Выстрел сзади… (Отпив вина, планирует дальше.) Я держу часы, зажал в одной руке. Загадочная деталь, вопрос для следователей, и девочка не возьмет. Деньги в кармане, часть рассыпана по земле… Тут маклер шепчет, что можно будет недодать. Темно, не заметит. А? На дорожке. Да, только на дорожке… Итак (пересчитал, по привычке откладывая на счетах), премии подсчитаны, пистолет куплен, где и как — обдумано… (Посмотрел на часы.) Осталось еще… завещание, маклер. (Оделся. Взял свечу и пошел к дочери.)

3

Разбудил дочь. Подняв свечу вверх, начал завещание:

— Я ухожу. Из дома. Пожалуйста, закрой за мной дверь.

А н е л я. А мама?

З б р о ж е к. До двери мне нужно еще кое-что сказать. Но боюсь, что маме это покажется сном. Вообще она теперь, как ты знаешь, путает действительность со сном и наоборот…

А н е л я (взглянула на часы). Так рано?

З б р о ж е к. Кто рано встает, тому бог подает.

А н е л я. Ведь еще совсем темно.

З б р о ж е к. Без денег и при солнце темно. Так темно, что даже женихов не видно. И они дороги не видят, хоть и любят темноту. Как ты думаешь: вот если бы вернулись наши деньги, пришел бы к тебе пан Владек?

А н е л я. Не напоминайте мне о нем. Не надо!

З б р о ж е к. Пренебрег он тобой. А как оскорбил! Как нищенку-побирушку с нищими в ряд поставил. Чуть ли не заставил, говорит, любовь выпрашивать…

А н е л я. Нет! Нет! Я не просила. Я только спросила, есть ли у него хоть какое-нибудь чувство ко мне, хоть капля совести? После его предложения…

З б р о ж е к. Совесть у него есть. У каждого человека есть своя совесть. Но каждый проявляет свою совесть тогда, когда от нее можно иметь пользу. Совесть, как и все на свете, стоит денег. Вот будут у нас деньги, так у пана Владека проснется к тебе совесть. Она его приведет или он ее принесет, а уж он придет к тебе. Прибежит!

А н е л я. Я закрою перед ним дверь.

З б р о ж е к. Влезет в окно.

А н е л я. Я замкну свое сердце!

З б р о ж е к. Он постучится. Начнет ходить перед глазами, как нищий под окнами, и просить. Его будут мучить чувства и совесть. Го-го-го! Под дождем или в мороз, в метель, всю ночь, а проходит. На рассвете постучит: «Кто там?» — спросишь спросонья. «Любовь!» Да он во сне к тебе пролезет, сквозь твой девичий сон голубой проберется, ляжет у ног, припадет и овеет жгучей любовью.

А н е л я. Не будет этого! Никогда не будет! Ведь у меня… у нас денег нет.

З б р о ж е к. А если будут? Завтра? Даже сегодня? И твои деньги? Тогда будет или не будет?

А н е л я. Не будет…

З б р о ж е к. А что будет?

А н е л я. Я… я не знаю.

З б р о ж е к. А я знаю. Он проберется снова в твое сердце. Не он, так другой такой же. И вот теперь я скажу, я должен сегодня, перед тем, как ты закроешь за мной двери, сказать тебе, что если он и пролезет в сердце, то это еще не беда. А беда, несчастье с процентами будет, если он через сердце пролезет знаешь куда? В карман! Что сердце, что наше сердце, если святая святых теперь у человека — карман, если он не пуст, разумеется! Карман! Опустошив карман любовницы, каждый любовник смотрит на нее как через замерзшее окно. И как ты его ни грей, он уже будет холоден. И побежит из твоего сердца, как арестант из тюрьмы. К другой, конечно. Мой тебе отцовский завет; хочешь долгой и счастливой любви — сделай из сердца сени в карман, а в карман никого не пускай. Тогда будут сидеть в сердце, пока сама не выгонишь.

А н е л я. Если в кармане будут деньги. А если денег нет?

З б р о ж е к. Деньги будут. Я сейчас иду за деньгами. Я сегодня достану денег.

А н е л я. А если не достанешь?

З б р о ж е к. Обязательно! При всяких условиях! Слышишь? Даже если бы я внезапно умер или меня бы убили… Почему ты так смотришь? Каждого из нас теперь могут убить. Такое время. Или мы, или нас, как пишут коммунисты, — кто кого.

Анеля — движение и испуг. Немой вопрос.

А ты уже уставилась, как коза на мясника? Я говорю — даже. Даже если бы меня убили — достану. Ведь я застрахован от смерти. Я теперь, так сказать, бессмертный. В Первом страховом обществе — на тридцать тысяч долларов, в Золотом якоре — на тридцать. В Третьем — на сорок, в Транспортном — на двадцать. Так что если бы меня даже убили, ты должна получить за это с мамой сто двадцать тысяч премии. Да за такие деньги лучше даже умереть сегодня, чем завтра ни за что, а? На них можно купить целую фабрику Зарембского и весь этот дом. Обязательно нужно купить, чтобы сберечь, сохранить деньги от кризиса. И если я куплю, то вот тебе мое отцовское слово — я в документах напишу и на вывеске большими золотыми буквами: «Фабрика Зброжека и Д», то есть и дочери. Вот тогда увидишь, как к тебе прибежит, как тебя полюбит добросовестный пан Владек. Го-го! Только боже сохрани отприданить назад ему все. Особенно фабрику. Даже если я уйду на небесный балкон, ты держи ее