Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

сбрасывает свой праздничный наряд. «Наши степи прекрасны, когда их поливают дожди, и наши степи страшны, когда дождей нет», — скажет Кулиш. Летняя степь, иссушенная зноем, неприветлива. Земля в трещинах, как старая картина, сереют плеши солончаков, пышут жаром пески. Нечастым селам с далеко расставленными домами и запыленными садами некуда спрятаться от суховея, горбатая акация не дает тени.

В такой степи, частично преображенной в наше время каналами, стоит и Чаплинка — село, в котором в 1892 году родился Микола Гурьевич Кулиш. Тип крестьянина-степняка отлился в нем с редкой чистотой: небольшого роста, суховатый и крепкий, коротко остриженные волосы, неприметное лицо, цепкий взгляд карих глаз.

С ранних лет Кулиша сопровождала бедность. Мать умерла, отец-батрак невзлюбил землю и глушил житейские неудачи водкой. Способный крестьянский паренек затерялся бы в необъятных степях, если бы в 1905 году сельские учителя, собрав 100 рублей, не отправили Миколу учиться в уездный город.

Так Кулиш попал в Алешки (нынешний Цюрупинск, Херсонской области). Городок приютился в Днепровских плавнях, обилие воды создало благодатный оазис: виноградники, бахчи, абрикосы. Впрочем, для сироты, «дерзкого приютского мальчишки» богатство Алешек было более видимым, чем реальным. Но девять лет трудного пути к гимназическому аттестату (Кулиш получил его экстерном в 1914 году) не истощили духовных сил юноши, который жил подчас впроголодь. Независимый, энергичный парень жадно вбирал в себя все, что могли ему дать Алешки и расположенный на другом берегу Днепра Херсон. В гимназии он редактирует ученические рукописные журналы, сочиняет стихи и сатирические поэмы, организует камерный оркестр, дирижирует хором женской гимназии, выступает в драматическом кружке. В 1913 году, который сам Кулиш считал началом своей литературной деятельности, он пишет первую пьесу, «На рыбной ловле». Летом 1914 года подает документы в Новороссийский университет, но начавшаяся мировая война спутала все его карты.

По воле судьбы офицерский мундир, который Кулиш был вынужден надеть после одесской школы прапорщиков, оказался вообще первым костюмом, пригнанным «по его фигуре». В этой столь несвойственной ему одежде он провел годы войны. Получил ранение, контузию. В отличие от части его сверстников, искренно увлеченных лозунгом войны до победного конца, поручик Кулиш был настроен сдержанно и трезво. Во время революции он одним из первых офицеров своего полка переходит в лагерь восставших и работает членом культурно-образовательной комиссии Совета депутатов Особой армий (Юго-Западный фронт).

Зимой 1918 года он вернулся в Алешки и активно включился в политическую борьбу тех дней. Коммунист Кулиш — председатель первого Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, начальник штаба Днепровского крестьянского полка, военрук Херсонского уездного военкомата, участник разгрома войск Врангеля.

Шесть лет войны дали художнику богатейший материал. «1914—1922 гг. (война и революция) не оставят меня, пока я не вылью их на бумагу в живых словах и в сгустках правды», — писал Кулиш. Но случилось так, что сам он воспользовался этим богатством минимально. Тем не менее эпизоды биографии Кулиша тех лет нашли свое отражение в литературе. Они воскресли на страницах романа Ю. Яновского «Всадники». Путешествуя в 1932 году с Яновским по степям Таврии, Кулиш многое вспомнил и рассказал ему. По замыслу Яновского один из главных героев «Всадников» должен был так и называться — «наш известный драматург». Кулишу полностью посвящены главы: «Детство», «Батальон Шведа» и частично «Путь армии», где он выступает под именем комиссара Данилы.

Лишь в конце 1921 года, когда обозначился переход к мирной жизни, Кулиш взялся наконец за перо. В разгар страшного голода 1921—1922 годов Кулиш, как руководитель уездного отдела народного образования, объезжает села и хутора Херсонщины. О великих лишениях и героизме народа тех лет он рассказал в цикле очерков «По весям и селам. Из записной книжки 1921—1922 гг.», напечатанном в журнале «Наша школа»[10].

Лютые зимы 1921—1923 годов оставили глубокий след в душе Кулиша. Он считал своим нравственным долгом показать картины отчаяния и мужества тех дней не только узкому кругу читателей педагогического журнала, а всей массе украинского народа, которая страдала, умирала и все-таки выжила. Но этот замысел обретает кровь и плоть уже в Одессе, куда Кулиш переезжает в начале 1923 года.

В Одессе Кулиш заведует губернским отделом социального воспитания (соцвос). Он с головой погружается в «соцвосовские чернила». «У нас неурожай, пылища и ветры. Будем иметь зимой беду, и крик, и плач детей как во времена Ирода, царя мифического. А бросить не могу. Какой-то профессиональный задор горит во мне и упрямо стоит мысль: надо же детей вывести в люди».

Но все сильней его тянуло к литературе. «…Не могу до сих пор сесть с пером и сделать то, о чем мечтал и чего хотел… Мне 33 года. Если поклониться литературе, то осталось не более как 7—10 лет. А там уже конец». Внутренняя тревога, однако, не рождала суетливости, она диктовала жесткое расписание дня, чтобы после его суматохи можно было сесть к столу. Впрочем, первую свою пьесу Кулиш буквально «выносил», «выходил», гуляя зимними вечерами по длинной Пушкинской улице — от бульвара до вокзала, а поздно ночью записывая уже готовые куски.

Это была драма «97», оконченная летом 1924 года и поставленная в том же году Гнатом Юрой в Театре имени И. Франко (Харьков) к Ноябрьским праздникам. Премьера имела ошеломляющий успех. Из факта театрального она быстро стала явлением общественным, о котором, как писал позднее А. Луначарский, «гремела вся Украина». Два издания «97» невиданными тогда тиражами в десять и семь тысяч экземпляров помогли пьесе проникнуть в самые отдаленные уголки республики, ее, в полном смысле слова, играла «вся Украина».

Остап Вишня, тогда самый популярный фельетонист Украины, восторженно писал: «Вот она, настоящая, ржаная, с макухой и кураем революция… Такая революция, живая, как мать сыра земля правдивая, не из тех пьес и рассказов, тех — простите за слово! — драматургов и писателей, у которых непременно в прологе «Интернационал» и в эпилоге целых два «Интернационала», а посередине на целых пять действий вот такенный пшик «пролетарской идеологии»… Вот она! Вот это — революция!»

Современников в «97» прежде всего потрясла правда. История столкновений бедняков и кулаков в украинском голодном селе 1921—1922 годов была безоговорочно принята всеми как «сама жизнь». Эта верность жизненной правде при всем трагизме изображаемых событий определила и яркую бытовую сочность типов, и отсутствие ложного пафоса, и оптимистичность звучания драмы. В образе незаможника (бедняка) Мусия Копыстки драматург раскрыл возросшее самосознание масс, чувство хозяина своей земли. Ленинская мысль о необходимости единства в рядах строителей нового общества была предельно просто выражена неграмотным батраком: «Только держись сообча, главное тут — контахту держись… Помаленьку-помаленьку — и выйдем на ровную дорогу…»

Творческий девиз