Переплести судьбу (СИ) - Гусина Дарья

— В чем твоя выгода? — с подозрением спросила я.

Общение с Аманиэлем научило осторожности. Да, Танни — наш друг. Однако он еще и альв.

— Моя выгода — в спасении всего живого. Алакан станет местом, где соединяться две магии. Иначе королевства Хребтов погибнут. Совет Повелителей внимательно выслушал Аманиэля и согласился с ним. Отныне альвы поддерживают строительство Школы магов и обучение одаренных всех рас. Трон Мабона захвачен особым видом слуа, еще немного, и власть полностью перейдет в руки новой Инквизиции. Тогда… тогда наш мир запечатают снаружи, ему дадут погибнуть для того, чтобы защитить иные миры. Ты ведь знакома с ними, с теми, кто живет в домах на границах.

— Знакома. Я должна передать тебе силы. Так? Хорошо.

— Так и знала, что предложение с сюрпризом, — проворчала Нея. — Придется выходить замуж за змеюку. Ли, ты сможешь выйти и благословить его снаружи?

— Зачем?

— Скоро узнаешь.

Я с трудом вышла на крыльцо. Дул ветер, и старые деревья жалобно стонали. Мне почти ничего не пришлось делать. Магия вращалась вокруг, угрожая подавить и задушить, если я не найду способ освободить ее. Я направила Нити в меч.

Танни оказался довольно симпатичным змеем, серебристо-черным. В хижине он бы точно не поместился — субтильный альв трансформировался в довольно крупную бестию.

Мы ждали его целые сутки, замирая от ужаса. Он пришел на закате, приведя с собой Алана и его воинов, не менее израненный, чем они. Когда я увидела мужа, силы меня покинули. Очнулась я уже в поместье, полуразоренном, пропитанным запахом дыма и горящей плоти. Несколько недель в отдалении горели костры, на них сжигались погибшие и то, что осталось от слуа. Без Танни у защитников Аркадуна было бы мало шансов победить мертвецов, обычное оружие против них не действовало. Благодаря Гвельсу и забору цвергов, большинство жителей осталось в живых. Танни подоспел вовремя, когда к слуа прибыло подкрепление.

Серебристо-черный наг-ши попросту выбивал из фантомов наскоро приращенные души, а гвардия и добровольцы из местного населения добивали «зомби». И никакие амулеты не смогли этому помешать. Перед этим Танни сразился с Тионом. Уже намного позже альв признался, что Домин сражался так нехотя, словно сам желал своей смерти. Не удивлюсь, если так и было.

Убив золотого змея, Танни получил все права Повелителя Алакана. И обязанности тоже. Объединившись, все наг-ши королевств атаковали столицу и очистили город от мертвецов в облике людей. Многие слуа успели бежать. Мы понимали, что это только отсрочка. Капалов навещал нас в Аркадуне и рассказывал о том, как зорко следят за событиями в проблемном мире кураторы Академии. Мир Прях всегда «поставлял» больше фантомов на другие Грани, чем все остальные миры вместе взятые.

Когда боль от потерь зажила, жизнь в Алакане вернулась в прежнюю колею. Нас больше не беспокоили, хотя политическая ситуация в королевствах оставалась нестабильной. Никто больше не говорил о Великом Доминиуме, в Мабоне вообще не было Правителя, а совет древних родов, в который вошел и мой брат Лэй, каждое заседание начинал со споров о престолонаследии.

В долине Алакана возводилось здание будущей Академии. Лейе было пять, когда мне напомнили о том, что я все еще под колпаком.

Эпилог

… Я проснулась в самый темный час ночи. В этот час накануне Самухуна, когда властвует тьма, грань между мирами тонка, а до первого луча солнца можно и не дожить, глупый хозяин и собаку во двор не выгонит — поостережется, так ведь нетрудно и лишиться хвостатого охранника. В поместье нам Самухун не страшен, однако ночью за забор не осмелюсь выйти даже я.

Сон оборвался как-то резко, словно в лицо плеснули ледяной водой. Я привстала и посмотрела на Алана и дочку. Лейа опять перебралась к папе под бочок. Она не трусишка, о нет! И не забывает время от времени нам об этом напоминать, вот только чувствует она эманации магии намного сильнее, чем я, и реагирует на них намного эмоциональнее. Да и привыкла, что папа всегда должен быть под боком, на всякий случай. Вдруг что-то приснится, или разухается за окном сова, или сказки захочется — мама в сказках королевств Хребтов не сильна, правда, знает много других, не всегда понятных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Никаких нянек в младенчестве Лейи я не признавала, таскала ее всюду за собой в самодельном слинге. А в четыре года дочка сама уселась на пони, подарке цверга Жилы. Не то чтобы я была за, но кто меня слушал? С первого же дня понятно было, что родилась в семье папина дочка. Алан впервые взял ее на руки в Лесу, а она раскрыла глазки. И с тех, даже находясь вдали от дочки, Алан не отводит от нее взгляда. Первое, что я увидела, очнувшись после обморока в доме после родов, был муж, сидящий в кресле на руках с Лейей. Вот и догадайтесь теперь, из кого в семье дочка веревки вьет, а кто у нас в роли строгого надхирателя.

Перед напором Лейи трудно устоять, она чудо какая хорошенькая — у нее прозрачные глаза, серые, словно камушки под водой, русые волосы и темные бровки вразлет. Элла Рокка, которая еще жива и продолжает радовать нас вкуснейшими сырами, от одного только взгляда Леий растекается розовой лужицей. Дочка этим пользуется во всю — наигравшись с друзьями у мастерских и проголодавшись, бежит не домой, а в сыроварню. Конечно, малышка весь день под присмотром ребятни, той самой, которая первый класс будущей Академии, но я на всякий случай прицепила к дочке особую охранную паутинку.

В Алакане теперь спокойно. Мы строим дом в долине… и планы на будущее. Политика до нас пока не добралась, но не за горами день, когда мне придется отправляться в Мабон и вести переговоры о статусе Академии Магии. Или устроим революцию. Опять чего-нибудь переплетем, бр-р-р, не дай боги. Я так и не узнала судьбу короля Бруна, вернее, его души, занявшей чужое место. Надеюсь, она покинула этот мир, и боги определили ей ее Судьбу. А вот тело человека со шрамом на подбородке нашли у забора.

… Я не смогла заснуть, прислушиваясь к сопению дочери. Что-то беспокоило меня, что-то угнетало. Воспоминания? Да. Мама, как сильно я по ней скучаю, до сих пор. А матушка-королева сейчас в столице, подыскивает Лэю невесту и время от времени шлет Алану вестников, в которых сетует о том, как сильно мы балуем нашу дочь.

Подушка была горячей, а прикосновение шерстяного одеяла раздражало. Я встала и приоткрыла окно. До моего слуха донеслось пение жрецов в храме, Холмы были освещены кострами.

Я решила прогуляться… и очнулась в замке, между тремя Зеркалами. Рука моя тянулась к прялке с угрожающе торчащим острием веретена. Вот же Тьма! Классический прием! — успела подумать я, прежде укол в палец перекинул меня на другую Грань.

… Залаяла собака у забора поместья. Тревожно заворочалась Лейа, в другом мире вскинул голову от книги Иван Дмитриевич Капалов. Эр Алан, приоткрыв глаза, зашарил рукой по пустой половине кровати. Слуги обнаружили госпожу довольно быстро — двери в Аркадун были раскрыты. Эрра Илэль сидела на полу у старой прялки, невесть кем оставленной в одном из залов. Слуги переглянулись и незаметно сделали знаки, отвращающие зло — в Самухун многие пряхи сжигали отслужившее свое инструменты в очистительных кострах, чтоб лесные ши не переплели на них судьбы людей. А тут нате вам, старая рассохшаяся прялка стоит прямо посреди проклятого места. Госпожа смотрела вокруг удивленно, не иначе как во сне бродила, и муж отвел ее в пристройку.

… Залаяла собака у забора поместья. Тревожно заворочалась Лейа — я отчетливо услышала это… и звон стекла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Леля, милая, что случилось? — крикнула мама из кухни.

Я стояла, глядя на осколки вазочки под ногами и свою руку, вцепившуюся в угол комода. Подняла глаза, отмечая знакомые с юности узоры на вязаной салфетке — том немногом, что осталось от моих ранних экспериментов в вязании. Из зеркала на меня глянуло мое лицо из прошлого: тонкие черты, нос с небольшой горбинкой, широкие брови над карими глазами. Узкое платье, прикрывающее колени, из хорошей качественной шерсти, узкий поясок немного смягчает строгость. Илэль нашла себя в разнообразии моды моего бывшего мира. Только непривычно видеть себя без яркой краски на нижнем веке.