Виктор Цой – уста к небу, уста к земле - Сергей Шкляев

птица в клетке, застоялся, как конь в стойле».

Можно сказать, что он как бы тоскует о том, что давно не приходят на его сердце стихи о духовной жизни, песни о пути к Богу, переживает некий застой (об этом же и песня «На сердце тоска»).

Ниже Цой споёт о возвращении домой. Поезд без локомотива не поезд. «Локомотив» в духовной жизни есть Дух Святой. «Поезд» — символ несворачиваемости с выбранного пути, путь этот твёрдый, на камне устроенный, надёжный, истинный, единственный, как железнодорожный путь. Написав первую строчку, вздохнув из глубины сердца к Богу, поэт начинает слышать ответ от Бога, что выразилось в следующей строке.

Снова я уезжаю, пора.

Здесь звучит скрытая радость о начале движения «поезда», радость о водительстве поэта Духом Божиим. Пришла радостная пора, пора следующего этапа к познанию Бога и себя. Здесь перекличка с песней «Стук».

В противоположность первой строке видим, что Виктор Цой почувствовал радость, что его духовный «поезд», долго стоявший, тронулся, и поэт ощутил вдохновение к написанию этой и других песен. Пора расправить «крылья» свои и своих песен. «Стань птицей, живущей в моём небе», — пел Цой от имени Бога в ранней своей песне.

На пороге ветер заждался меня.

Порог находится на границе внешнего и внутреннего мира. Как ветер свободен, свеж и гуляет на просторе, так и Цой указывает на сходство своих чувств с ветром. Опять звучит внутренняя духовная радость. Радость вырвавшегося из рамок и границ человека. Отсюда и метафора: «Ветер заждался меня».

На пороге осень — моя сестра.

Снова радость от встречи, но сейчас не только с «ветром» свободы в Боге, с дыханием Духа Божия, но и от встречи с «сестрой — осенью». К «осени» жизни многие люди становятся мудрее, приходят внутренне к смиренномудрию. Виктор Цой опять использует «ширму» и, говоря об осени, говорит о мудрости, о своём внутреннем родстве с мудростью, сходящей свыше. Мудрость — его сестра.

Дело не в годах жизни, а во внутренней зрелости автора от слушания и послушания воли Божией. Ей и радуется Виктор Цой, так как с этой «сестрой — мудростью» ему идти ещё один этап к Дому, к Небу. Здесь перекличка с песней «Кукушка».

После красно-жёлтых дней.

Жизнь человека на земле можно уподобить четырём временам года. А затем — время суда. Слова «год» и «пригодность» однокоренные. Красные дни — это дни нашего лета, то есть средние года, а осень — время старости.

Виктор Цой не ноет и не ностальгирует об этих проходящих годах, о красно-жёлтых «днях». Он устремлён к иной жизни, к той, которую обещал Бог любящим Его людям. Это видно из того, что он «наспех» перелистывает эти годы, предваряя словом «после», как бы говоря: «Это неинтересно». Называет эти годы — днями.

Начнётся и кончится зима.

Зима — это время после старости — «осени», это время пребывания умершего тела в земле, время внешней безжизненности, как гусеницы в коконе. Это время начнётся и кончится. Придёт время Воскресения и вечной весны. Здесь «перекличка» с песней «Апрель».

Горе ты моё от ума.

Виктор Цой поёт о горечи от ума, повреждённого грехопадением, пропитанного ложью, мешающего духу веровать Богу; ума, меряющего любовь Божию своей мизерной мерою. Иеромонах Роман (Матюшин-Правдин) писал:

«Надменный разум к истине стремится,

Сомненьям не внимая ни во грош,

И то, что не вмещается в границы,

Немедля отвергает, яко ложь.

Определенье выше всяких Истин?

Оборотись, прельщённый, на сады.

Цена садам — не бормотанье листьев,

А дерева гнетущие плоды.

Но он не внемлет. Сам себе дивится,

Опять в мечтах куда-то унесло.

И жалкий луч, пронзающий темницу,

Слепит его безумное чело.

Надменный разум к Истине стремится,

Но без смиренья он самоубийца».

В другом стихе:

«Кто, Истину найдя, продолжит поиск, — тот ищет ложь».

Именно заражённый гордостью ум, встретив Истину, уклонится от Неё в самолюбование, боясь покорить себя превосходящей его красоте Истины. Ум человека, не просвещенный Богом, лжив и горд. Это касается не столько областей деятельности ума в материальной жизни, сколько жизни души и духа.

Как я уже писал выше, в «бракосочетание с Богом» входит прежде всего дух человеческий, а не ум. Бог есть Дух, диавол — дух, и у нас — дух. У духа человеческого своя жизнь, у ума — своя. Ум постичь и описать брак духа человеческого с Богом не может. Ум носит охранительную функцию, подобно воинам, охраняющим принцессу-невесту бедного княжества, ответившую на предложение брака и едущую на свадебный пир к Жениху-принцу Великого Царства.

Её воины, в случае нападения разбойников (образ бесов), сражаются за невесту. Невеста посылает к Жениху гонцов (образ молитв горячих к Богу) и кричит о помощи, надеясь, что рядом услышат другие путешественники и помогут (образ прошений о совместной молитве святых и ближних). Жених, получив известия от гонцов о нападении на невесту, со своим войском спешит на помощь и разбивает напавших разбойников (бесов), а побеждённые враги бегут.

На свадебном пиру воинов — слуг невесты — награждают, дают льготы, звания и почести (образ Благодати Божией), но в таинство брака невесты с женихом воины войти не могут. Воины остаются вне брачных врат. Так и ум человеческий. Он охраняет до брака дух человеческий, но в Богообщение вполне не может войти. «Ум должен сохранять ограниченность и меру познания, чтобы не погибнуть», — говорят святые в разных формах, в частности преподобный Каллист Катафигиот.

Только те воины, которые сохранили верность невесте, получают награды, они покорны своей госпоже, она их передаёт Жениху, а Он принимает их в своё воинство. Так и ум, если он покорен духу (в ряде народов слово «дух» женского рода — «невеста»), то и он обогащается и просвещается Благодатью Божией. «А мы имеем ум Христов» (см.: 1 Кор. 2, 16), — писал апостол Павел, но писал это после принятия Духа Святого.

Беда в том, что ум человека как раз и не хочет смириться и покориться духу, стремящемуся к Богу, ум прельщён умом диавольским. Ему тяжко