Одноглазые валеты - Крис Клэрмонт

Кафка просто выжидал. Рука Прыщавого повисла вдоль его туловища.

Нечто похожее на улыбку появилось на нечеловеческом лице насекомого.

– Хорошо. Нам действительно не нужны такие неприятности. Прошу… следуйте за мной, – сказал Кафка. Джокеры-охранники заняли места конвоя по бокам возле Пэтти и остальных. Кафка кивнул. С шорохом обогнав их, он возглавил шествие в сторону здания администрации. В сторону Блоута.

РОКС НЕ УТОНЕТ – БЛОУТ НА ПЛАВУ. ВЕЛИКАЯ СТЕНА БЛОУТА. Пэтти видела и эти граффити тоже.

Первой мыслью Пэтти было: Блоут напоминает лишь гору грязного сырого теста для хлеба, в которое какой-то непослушный ребенок вставил зубочистки. Блоут заполнял просторный холл здания администрации. Временные металлические опоры выступали под ним сквозь проваливающийся пол; бетонные трубы торчали из этой огромной горы плоти, словно гигантские иглы капельницы.

Его размеры было трудно осмыслить; его бесформенные бока уходили в темноту дальних коридоров. Его голова напоминала бородавку, теряющуюся на этом массивном теле. От плеч и рук почти ничего не осталось, они были тонкими и слишком короткими и поэтому скрывались в горах плоти. Блоут не мог двигаться, не мог быть передвинут.

И еще вонь. Будто голову Пэтти засунули в мусорную кучу. Ее затошнило.

Темные глаза Блоута с весельем наблюдали за ней.

– Гора сырого теста… – сказал он. Его голос звучал тонким подростковым писком, а слова вырывались целым потоком. Эта фраза изумила ее. – Думаю, ты добрее многих, Пэтти. Но ты ведь всегда считала себя понимающей женщиной.

– Хочешь сказать, это гребаная телка? – Прыщавый захохотал позади нее. – Слышь, Келли, ты чуть не потеряла девственность с цыпочкой.

Кафка жестом показал что-то охранникам. Джокер быстро и обыденно ударил Прыщавого прикладом дробовика. Прыщавый застонал и шумно блеванул на плиточный пол.

– Надо быть потише, когда Глава разговаривает, – спокойно отметил Кафка.

Прыщавый сплюнул.

– Иди ты на хрен, Таракан.

Кафка взглянул на Блоута, который сделал жест рукой. Охранник снова ударил Прыщавого. Парень повалился на колени в лужу собственной рвоты.

Блоут с жадностью наблюдал за сценой насилия. Его смехотворно маленькие руки сжимались и подергивались, а сам он улыбался.

– Да, я знаю, что он еще ребенок, но ребенок он злобный, опасный, – сказал Блоут, и Пэтти снова с шумом вдохнула, потому что Блоут опять озвучил ее мысли. – В этом отношении он не намного младше меня.

Блоут говорил, не переставая, не останавливаясь, чтобы сделать вдох. Его монолог катился вперед, словно грузовой поезд без тормозов.

– Некоторым стоит напоминать, кто тут все контролирует. Рокс все еще слишком анархичен. Острову необходимо управление, необходимо лидерство. У нас есть потенциал, почти безграничный потенциал и реальная мощь. Группа Дэвида, пусть они еще дикие и неприрученные – лишь один пример. Я ведь здесь меньше года.

Лекция бесконечно извергалась из Блоута, звуча его высоким голосом. Он говорил быстро, громко, не давая Пэтти почти никакой возможности прервать поток его слов.

– Что?..

– Что мне от тебя нужно? – перебил Блоут, заканчивая мысль за нее. – Это очень просто. Странность. Мне нужна Странность.

– Я не знаю, где Странность.

Блоут закрыл глаза.

– Я знаю. Они очень близко. Они направляются сюда. – Он снова открыл глаза и улыбнулся Пэтти. – Эти слова вызывают в твоей голове такие детские образы, – сказал он; слова перекатывались через его вязкие губы. – Доблестное спасение. Счастливый конец. Но о дальнейшем ты не задумывалась, верно? Ты не думала о том, что будет дальше. А я думал. Такая сила, как у Странности, может быть полезна. Не так уж необходима, заметь, но я мог бы использовать ее. Странность уже многие годы дружна с Джокертауном. Я ценю это: мы словно брат и сестра.

– Я в этом сомневаюсь.

Он кивнул – скорее в ответ на ее мысли, а не слова.

– На Рокс джокеры стараются помогать джокерам. Мы делаем все возможное для тех, кого дикая карта практически уничтожила.

– Независимо от того, причиняет ли это кому-то боль.

Блоут состроил гримасу.

– Меня не волнует, если это наносит вред натуралам или тузам. К черту их. Если такова цена, то я только за. У меня есть собственные мечты, мечты о расширении Рокс. Мы обладаем лишь этим маленьким островком, жалкими десятью гектарами брошенного корабельного балласта, которые быстро заполняются. Я хотел бы потребовать более крупный остров.

Блоут сделал вдох, и Пэтти сумела воспользоваться этой краткой паузой.

– Нью-Йорк? Это невозможно.

– Вовсе нет. Это вполне возможно. И пролившаяся сейчас кровь натуралов позже спасет немало крови джокеров.

Пэтти увидела, что все служащие внимательно слушают. Беседа поглотила стоящего рядом Кафку.

Блоут продолжил:

– В любом случае, ответные действия будут суровы. Каждую ночь мне снится один и тот же сон, Пэтти. Сон подсказывает мне, что судьба натуралов – пожинать плоды собственной ненависти и нетерпимости. Чтобы превратить этот сон в жизнь, мне нужны не просто джокеры и разношерстные банды. У нас уже есть несколько тузов-бунтарей и джокеров с полезными силами. Нам нужно больше. Ты понимаешь причины наших действий, пусть и не одобряешь мою тактику.

Он не дал ей ответить. Обличительная речь продолжала изливаться из него, хотя дышал он уже тяжелее.

– О да, Пэтти, я слышу твои мысли. «Странность не такая». Ты действительно следуешь законам – в конце концов, ты помогла Хартманну. Ты думаешь, что никто не захочет терпеть боль существования Странности. – Блоут невесело ухмыльнулся. – Они и не должны. Дэвид, тот, чье тело ты сейчас занимаешь, наш Дэвид и его джамперы могут переносить людей из тела в тело, так ведь?

– Тогда почему вы этого не сделали? Почему не покинули это? – Пэтти показала на бесконечную, беспомощную плоть, тянущуюся за ним.

Голова, такая маленькая по сравнению с телом, сморщилась в гримасе. Пэтти без слов поняла, что он пробовал, что у него не вышло. Лицо Блоута искривилось от гнева воспоминаний. Когда он заговорил, его голос звучал резко.

– Я уже знаю, что в Странность может попасть кто-то новый, и тело по-прежнему будет функционировать. Возможно, оно будет работать без двоих, даже без троих. А может, нет. Может, одна из первоначальных составляющих всегда должна оставаться в разуме Странности. Мне это неизвестно. Но я узнаю. Узнаю любым способом.

(Джон, Эван, что мне теперь делать?) Тишина внутри ее головы казалась насмешливой, и Пэтти чувствовала себя напуганной и очень одинокой. Уединение было болезненнее всех ощущений, которые она помнила из Странности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});