Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Мадзя вырвала у него руку и, остановившись на дорожке, всплеснула руками.

- Вот так история! - воскликнула она в неподдельном изумлении. - Даю слово, сударь, я все время думала: догадается он или нет, что я хочу ему сказать? Так вы, может, знаете и о том, как их зовут?

- Кого? - воскликнул пан Людвик, разводя руками.

- Ну, тех, кто должен дать концерт: Стеллу и Сатаниелло. Его зовут Сатаниелло, и он, конечно же, будет играть на виолончели, потому что пан Ментлевич ее выкупит...

- О чем вы говорите, панна Магдалена? - спросил пан Круковский. У него было такое чувство, точно он на полном бегу вдруг ослеп.

"Что со мной?" - подумал он, потирая лоб.

- Я говорю о концерте, - ответила Мадзя.

- О каком концерте?

- Так вы ничего не знаете! - воскликнула Мадзя. - Зачем же вы говорите, что знаете?

И она сызнова начала бессвязно рассказывать о концерте, о Стелле, о трапезной, даже о Ментлевиче, который так добр и так мил, что взялся все устроить.

- Но весь концерт будет испорчен, - закончила она наконец, - если вы, дорогой пан Людвик, нам не поможете! Вы такой благородный человек... Я сперва хотела к вам пойти, потому что знаю, что вы лучше всех поймете, в каком положении эти бедняки... Знаете, им нечего есть! Ведь вы поможете, правда, пан Людвик? Вы сделаете это? Вы должны это сделать!

И она так сжимала ему руку, так заглядывала ему в глаза, чуть не бросалась на шею, что на мгновение у пана Круковского мелькнула мысль: схватить ее и бежать на край света, а там - хоть смерть...

- Вы сделаете это, пан Людвик, сделаете? - спрашивала Мадзя сладким голосом, в котором звучала такая мольба и такая тревога, что пан Людвик совсем ошалел.

- Я все сделаю! - сказал он. - Вы же знаете, я исполню все ваши желания...

- Ах, как это хорошо, какой вы благородный человек, какой милый!

"Милый!.." Это слово, которое Мадзя уже употребила один раз, говоря о Ментлевиче, поразило пана Круковского в самое сердце. По счастью, он вспомнил, что она произнесла его другим тоном, что он, пан Людвик Круковский, может придать этому слову иное значение.

- Что я должен делать? - спросил он с улыбкой. - Приказывайте!

- Что? - Мадзя задумалась. - Трапезная есть, - говорила она, фортепьяно есть, виолончель есть... Знаете что? Прежде всего мы будем продавать билеты...

- Мы с вами? Отлично.

- Потом вы преподнесете Стелле букет, когда она будет выходить на сцену. Я знаю, дамы не могут выступать на эстраде без букета.

- Нет, панна Магдалена. Я могу дарить букеты только одной женщине, больше никому. Но если вы хотите, чтобы у концертантки был букет, я велю его сделать, а вручит его кто-нибудь из здешней молодежи.

- Ладно, - согласилась Мадзя. - Но за это вы должны сделать для меня одну вещь.

- Я весь к вашим услугам.

- Видите ли, - говорила она в задумчивости, - это будет очень однообразный концерт, только виолончель и пение, маловато, особенно, если мы назначим высокие цены... Не правда ли?

- Конечно.

- Я вот и подумала сейчас, что нехорошо получится... Знаете, что мы сделаем? Вы сыграете на скрипке! Вы так хорошо играете, пан Людвик, мне Фемця говорила!

- Я? - воскликнул пан Людвик и попятился.

- Пан Людвик, дорогой мой! Ведь я знаю, что вы прекрасно, что вы восхитительно играете! Все будут плакать...

- Я с бродячими актерами?

- Но ведь это концерт с благотворительной целью! Они так бедны! О, вы должны играть, если любите меня хоть немножко...

Пан Круковский побледнел при этих словах.

- Если я вас люблю? Панна Магдалена! - произнес он торжественно. - До сих пор Круковские грудью становились против пушек, пистолетов и шпаг, и ни один не становился на эстраде, рядом с бродячими актерами! Но если я должен таким образом доказать свою привязанность к вам, я буду играть на концерте.

И он поклонился.

- Ах, как хорошо! Нет, вы самый благородный человек из всех, кого я только встречала в жизни. Знаете, назначим цены: три рубля первый ряд, два второй, а остальные билеты по рублю.

Пан Людвик меланхолически улыбнулся.

- Однако довольно! Благодарю вас, пан Людвик, благодарю от всей души, говорила Мадзя, заглядывая пану Круковскому в глаза и пожимая ему руку. Еще раз большое спасибо, я бегу, а то мне влетит от мамы.

Пан Круковский молча поцеловал ей руку, а когда Мадзя попрощалась с его сестрой, проводил ее на крыльцо и еще раз поцеловал ей ручку.

Когда он вернулся в сад, больная сестра посмотрела на него в золотой лорнет.

- Милый Людвик, - строго сказала она, - что все это значит? Магдалена возбуждена, ты смущен - клянусь богом, в городе что-то случилось! Кто умер: ксендз или майор? Ничего не скрывай, я все знаю... Этой ночью мне снились страшные сны...

- Никто не умер и ничего не случилось...

- Люцусь, не убивай меня, - дрожащим голосом продолжала она. - Люцусь, признайся во всем! Ты знаешь, я многое тебе прощала. С тобой что-то творится...

- Нет. Я просто счастлив.

- Во имя отца и сына! Как это счастлив? Час назад, когда я велела запереть балкон и опустить шторы, ты сказал, что нет человека несчастней тебя, а сейчас... Уж не получил ли ты письмо? Или телеграмму?

- Я счастлив, потому что нас навестила панна Магдалена, - усталым голосом произнес пан Людвик.

Больная дама разразилась смехом.

- Ах, вот оно что! Ты сделал Мадзе предложение, и она приняла его? Так бы и сказал! Ну, женись, женись же! Я хочу увидеть наконец в доме молодое лицо, потому что с вами можно с ума сойти. Вот это жена для тебя, она сумеет поухаживать за мной. Какая доброта, какое отсутствие эгоизма, какое нежное прикосновенье! Никто так легко не поднимает меня, как она! Из всех, кто водит меня под руку, никто не смотрит так, как она, чтобы я не споткнулась на дороге о камень!..

- Но, сестрица, это дело еще не решенное, я едва начал разговор! нетерпеливо прервал ее пан Людвик.

- Стало быть, она тебе отказала?

- Нет.

- Так что же?

- Дала мне понять, что знает о моей любви, и во имя этой любви потребовала жертвы...

- Во имя отца и сына, какой жертвы? - воскликнула потрясенная дама.

- Она хочет, чтобы я играл в концерте на скрипке, - приглушенным голосом ответил пан Людвик.

- Только и всего? Играй, разумеется, играй! Женщина имеет право требовать жертв от мужчины, потому что и сама приносит немалые жертвы. Уж я-то об этом кое-что знаю! - прибавила она со вздохом.

- Так вы хотите, сестрица, чтобы я выступил на концерте?

- Ну, разумеется. Разве Контский не играл на скрипке в концертах, и, однако, у него было прекрасное реноме! Пусть наконец все узнают, что и ты умеешь кое-что делать.

Пан Людвик не хотел сказать о самом важном обстоятельстве: о бродячих актерах. Он сидел поэтому молча, а больная дама разглагольствовала:

- Дай концерт, раз она хочет, и... женись, только поскорее, а то я чувствую, что умру среди этих сморчков, а главное, черствых сердец... Не знаю, как быть: отдать ли вам другую половину дома, или лучше уж вам жить со мной на этой половине?..

- Мыслимо ли это, сестрица?

- А почему же немыслимо? Комната рядом с моей спальней, та, которую ты занимаешь, такая большая, что в ней не то что молодая пара, поместились бы четыре человека. Не могу же я оставаться ночью одна, чтобы рядом не было ни живой души! Да меня еще убьют!

- Но, сестрица!..

- Ах, ты вот о чем!.. Да, да! - поразмыслив, ответила дама. - Понимаю, у вас должна быть отдельная квартира... Но должна тебе сказать, что и я одна в этой пустыне не останусь. Кто-нибудь из вас - ты или она, должен бодрствовать около меня: одну ночь ты будешь спать в комнате рядом, а другую она. Это вовсе не трудно, напротив, так и должно быть, чтобы супруги не только поровну пользовались моими доходами, но и делили свои обязанности по отношению ко мне...

Экс-паралитичка говорила таким резким тоном, что пан Круковский, не желая вступать в пререкания с нею, воспользовался приходом Валентовой и удалился в глубь сада, чтобы предаться мечтам о прекрасном будущем.

Благодаря быстроте действий пана Ментлевича город еще до наступления вечера знал о предстоящем концерте. Местная молодежь тотчас взяла двух актеров под свое покровительство. Одни нанесли визит панне Стелле и преподнесли ей при сей оказии несколько букетиков и две коробочки дешевых конфет, другие познакомились с Сатаниелло и устроили ему маленький заем.

В результате под вечер к Стелле на квартиру, которую она занимала с Сатаниелло, явились прачка и швея. Около полуночи Сатаниелло в обществе местной молодежи так усердно развлекался у Эйзенмана, что внезапно снова оказался в голосе и с бокалом в руке начал декламировать "Траурный марш" к музыке Шопена. Впечатление он произвел колоссальное, и молодежь отнесла бы, может, знаменитого декламатора домой на руках, если бы посреди марша голос не перестал его слушаться.

- Проклятая форточка! - просипел декламатор. - Опять меня продуло.

- Может, это вам дым повредил? Уж очень здесь дымно, - вмешался кто-то.