Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

Кормилица, причитая на ходу, бросилась исполнять приказание госпожи. Порывшись в сундуках, а заодно и прихватив исподние предметы туалета, Марта вернулась к королеве, которая продолжала стоять обнаженной на каменном полу, даже не ощущая его векового холода.

Катарина, с помощью кормилицы, быстро облачилась. Рассыпавшиеся волосы она скрутила в узел и проткнула длинной булавкой. Поверх накинула темный платок, низко опустив его на глаза.

- Девочка моя, что ты задумала? – В нерешительности спросила Марта, видя, что ее любимица претворяет какой-то замысел.

- Я сбегу отсюда! – Искусанные до крови губы были сжаты. – Ты со мной, Марта?

- Господи, Пресвятая Богородица… - Взмолилась кормилица, опускаясь на колени перед юной госпожой. – Куда? Куда бежать-то?

- На берег! На любой корабль. У меня есть драгоценности, в обмен на которые мы получим все что хотим.. – Королева уже рылась в своих шкатулках, выбирая необходимое. – Густав уехал, а с ним ушли и солдаты. У них случился какой-то мятеж. Осталась охрана замка, которую мы сможем обмануть или подкупить!

- Опомнись, моя девочка, - Марта по-прежнему стояла на коленях, - тебя никто не выпустит отсюда! Ты навлечешь на себя лишь гнев этого варвара, который неизвестно чьей волей, только не Всевышнего, но стал твоим мужем.

- Мне нужно добраться хотя бы до Дании! К Доротее и Кристиану. Они спасут меня от этого чудовища. Я ни минуты не могу оставаться здесь! Я умру здесь, ты понимаешь это, Марта! – королева почти кричала на кормилицу, застывшуперед ней на коленях и захлебывающуюся в слезах. – Он убьет меня, в конце концов. Или я сама не выдержу и наложу на себя руки!

- Девочка моя, - кормилица подползла к ней и обхватила колени своей госпожи, - Господь терпел и нам всем завещал терпеть все те страдания, что посылает нам Отец Небесный.

- Это не Всевышний, это чудовище, хуже животного, хуже конюхов с замковых конюшен, - Катарина почему-то опять вспомнила случай из далекого детства, - он убьет меня, я это знаю! – Вдруг она произнесла внезапно тихим голосом. Оттолкнула кормилицу, которая в рыданьях опустилась на пол, и решительно направилась к дверям. Рванула на себя тяжелую створку, шагнула вперед, но тут же два копья скрестились перед ней.

- Как вы смеете! – Гневным голосом спросила солдат Катарина. Но караул хранил молчание. – Я повторяю свой вопрос: Почему вы мне преграждаете путь? Я – ваша королева! Пропустите! – Солдаты словно проглотили язык.

- Боже! – вдруг вспомнила Катарина слова Густава, приказавшего оставить на ее охрану англичан. – Они не понимают по-немецки… А она не знает ни одного слова на их языке… Что делать? Боже мой! Она в западне!

Внезапно, один из солдат заговорил на немецком:

- Ваше величество! Прошу простить нас. Мы всего лишь солдаты и мы выполняем приказ, который гласит то, что из этого помещения, где находитесь вы, не должен ни выходить, ни входить в него, ни один человек!

- Даже я? Королева? – Катарина выглянула за дверь, просунув голову через скрещенные копья, чтоб взглянуть на заговорившего с ней. Солдат смотрел прямо перед собой, не поворачивая головы в ее сторону. Лицо его было скрыто шлемом с полусферическим забралом, но кивок головы означал, что это так, и запрет касается и ее лично.

- Выходит я под арестом? – Солдат молчал.

- Как тебя зовут, солдат? – Спросила Катарина.

- Гилберт Бальфор, ваше величество!

- Откуда ты знаешь немецкий?

- Я учился несколько лет в монастыре, прежде чем стать солдатом!

- И в том же монастыре тебя научили, что можно издеваться над женщиной, тем более королевой? Держать ее незаконным образом под арестом? – От бессилия Катарине нужно было излить на кого-то свою злость.

- Нет, ваше величество! В монастыре я изучал совсем другое. – Солдат по-прежнему не поворачивал головы. – Но сейчас, ваше величество, я нахожусь на службе. И если в монастыре я исполнял устав, то здесь его заменяет приказ капитана и тем более короля.

- А твой напарник, - Катарина кивнула на второго караульного, - он говорит по-немецки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Нет, ваше величество! Мы все англичане. И лишь немногие из нас могут сказать пару слов на шведском, не говоря уже о немецком языке.

- Бальфор… - повторила задумчиво королева.

- Да, ваше величество!

- Бальфор… а мы не можем никак договориться… - вкрадчиво начала Катарина, понизив голос почти до шепота.

- Ваше величество, - голос солдата был тверд, - я уже буду вероятнее всего наказан за то, что разговариваю с вами. Ведь я – часовой, и мне запрещено любое общение. Давайте забудем о том, о чем вы сейчас подумали.

- А он не глуп… - мелькнула мысль. – И далеко не прост для обыкновенного наемника из Англии. Ну да, он же сказал, что учился в монастыре… Побег не удастся, но в дальнейшем, мне кажется можно положиться на этого солдата. По крайней мере, он производит впечатление честного и порядочного человека, что уже совсем немало среди этих людей, окружающих Густава.

- И еще, ваше величество! – солдат снова заговорил.

- Да, Гилберт Бальфор. – Слегка надменно произнесла королева.

- Спасибо, что вы запомнили мое имя… - Ей показались ироничные звуки в голосе англичанина, которые тут же исчезли. – Но я буду вынужден доложить своему капитану о нашем с вами разговоре, в той мере, в которой он касается только моей службы, а не ваших мыслей.

- Он действительно не глуп, этот Бальфор… - опять подумала Катарина и ответила. – Да, это твое право, солдат. – После этого она захлопнула нарочито громко дверь и подошла к окну, даже не останавливаясь возле кормилицы, по-прежнему распластавшейся на полу.

- Ты хотела принца, глупая девчонка? – Безответно спросила она у темноты осеннего неба. – Ты его получила! Вот они все твои мечтания! Они разбились о серые утесы этого каменного мешка, как и тот самый корабль…

Глава 13. Женские судьбы.

Счастливая, что угодила Василию, Елена стала терять потихоньку и осторожность. Как только государь на охоту соберется, не успеет и Москву покинуть, как тут же в тереме Ивана Оболенского принимают. Челяднина расстарается, братца пригласит немедленно.

- Хоть так, но моей будешь! – горячими, бессонными, насквозь пропитанными любовью ночами шептал Елене ее избранник.

- Да! Да! Любимый! Твоя… - Отвечала ему Елена, отдаваясь ему со всей силой неутоленной женской страсти.

Иногда ревность накатывала.

- А с женой… так же? Или лучше может?

- Что ты, голубица моя лазоревая… - Вновь покрывал поцелуями щедрыми. – То ж для виду…

- И дитё для виду? – На сына Телепнина намекая – Дмитрия.

Иван смущался, шептал что-то снова на ушко. Обнимал крепче, и исчезала ревность, место новой страсти уступая.

Своенравна стала Елена Васильевна. На бояр покрикивала, одного Захарьина миловала, ласкова с ним была, приветлива. Василий внимание не обращал, сам по-прежнему ближе всех к себе держал того же Захарьина, по старой памяти Шигону-Поджогина, хотя нет-нет, да и нахмурит брови, про Соломонию вспомнит. Из новых – князь Михаил Глинский, ныне дядя государыни. С Василием Васильевичем Шуйским держался ровно. Сильны суздальские Шуйские, ничего не поделаешь. А вот Елена, та Шуйского не жаловала, лишь из-за мужа царственного внешнюю благосклонность являла. Поменялось многое в укладе московской жизни. Ворчали промежь себя бояре:

- Видано ли, чтобы баба, хоть и великая княгиня, власть такую имела?

- Только княгиня Ольга былинная…

- Когда это было…

Но Василий III счастлив был неимоверно. Чуть больше года минуло со дня, как первенец родился, ан снова жена его разлюбезная на сносях пребывала.

- Дошли! Дошли молитвы мои до Отца Небесного! – Истово кланялся перед святыми образами государь земли русской. Но ребенок родился больным и недоразвитым. В летописи записано: «несмыслен и прост». Нарекли его Георгием. Гордости великокняжеской предела не было. На радостях даже младшему брату своему Андрею жениться разрешил на Ефросинье Хованской. Василий посчитал, что отныне угрозы его наследникам нет!