Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века - Андрей Кокорев

Вместо русских актеров на сцены выходили иностранные гастролеры, поэтому выражение «постная итальянская опера» следует понимать в прямом смысле: выступление итальянских артистов во время поста.

О репертуаре московских театров в 1901 году шутливо писал журнал «Искры»: «В Большом и Малом – археология, в Новом – ничего нового. У Станиславского с Немировичем – декаденщина; в Частной опере, сказывали, точно – поют. Интернациональный театр – один скрежет зубовный».

Более конкретно о пьесах, пользовавшихся популярностью среди московской публики в 1910-е годы, поведал в мемуарах литератор и театральный деятель И. И. Шнейдер: «В театрах Сабурова давали фарсы с обязательным раздеванием и беготней в одном нижнем белье по сцене. Со сцены не сходили „Тетка Чарлея“ и „Хорошо сшитый фрак“. У Незлобина шла сексуальная пьеса Осипа Дымова „Ню“ и делали полные сборы „Псиша“ Юрия Беляева и „Орленок“ Ростана, где в роли герцога Рейхштадского выступал актер Лихачев, ставший фаворитом обывательской Москвы.

– Куда? – кричал денди, встретив на Кузнецком приятеля.

– «Мне двадцать лет, и ждет меня»... корова!..– отвечал приятель, подражая Лихачеву, пародируя ростановскую реплику и спеша на свидание»[128].

Конечно, не стоит забывать, что на этот период приходился расцвет Московского художественного театра, в Большом потрясали своим искусством Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, А. В. Нежданова и многие другие замечательные артисты. Однако мы позволим себе оставить в стороне разбор художественного содержания спектаклей того времени – на эту тему существуют специальные работы искусствоведов, – а сосредоточимся на рассмотрении роли театра в бытовой стороне жизни Москвы. Тем более что театральный сезон был одним из основных в жизненном цикле города.

Первым открывал зрителям двери театр Ф. А. Корша. В 1901 году он начал сезон премьерой спектакля «Генеральша Матрена». Вот оставленное современником описание некоторых бытовых сцен, связанных с этим событием:

«– Видишь вывеску, – говорит какой-то кругленький господин в енотовой шубе и в бобровой шапке, указывая приятелю на аншлаг.

– Какую вывеску?

– А вон у кассы-то... «Билеты все проданы» – обозначено тут. Хорошо торгует Федор Адамович, без убытка, можно сказать.

– Да, торгует за первый сорт!

– То-то и есть... Хорошо, что предварительно билеты взяли, а то и не попали бы сегодня. А все я... Я знаю, как тут торговля идет, ну и запасся. В среду еще взял, вот оно и весело... А каково вот этим, которые оглобли назад должны ворочать! Скучно, поди!.. Одевался человек, послеобеденный сон свой не вовремя прервал, чаю дома не пил, ехал, может, из Рогожской или с Разгуляя откуда-нибудь, и вдруг – такой афронт неприятный...

Таких очень много. Иной разлетится к кассе и, увидав аншлаг, даже ахнет. Аншлаг, впрочем, его не останавливает, и он протискивается к кассе, где продают билеты на следующий день.

– Никаких билетов нет сегодня?

Утомленный кассир молча показывает на аншлаг.

– Может, какой-нибудь есть, хоть один?..

Кассир только плечами пожимает.

– А вы поищите, милостивый государь!.. Может, какой и найдется. Бывает, что захворает человек, либо какая-нибудь домашняя история выйдет, ну и вернет билет...

Кассир хранит гробовое молчание.

– Так ничего нет?

– Да ничего нет, ничего! – с тоскою восклицает кассир, которого терзают подобными вопросами с утра до позднего вечера».

Аншлаг больно ударил и по любителям посещать спектакли на дармовщину. Упомянутый выше Ванька Белые Усы жаловался приятелям: «Намедни зашел к Коршу, так принужден был в проходе стоять, так как не только дарового места не было, а и за деньги не нашлось ни одного свободного... Я ведь в театры за вход никогда не плачу, у меня и антрепренеры приятели, и кассиры, и капельдинеры даже, и контрамарки не беру, а так вхожу и сажусь, где свободное место...»

Москвичи, не имевшие столь обширных знакомств в театральном мире, поступали обычным порядком – покупали билеты. Чтобы попасть, например, на спектакль Большого театра, очередь в кассу традиционно приходилось занимать задолго до рассвета. Тем, кому не хотелось тратить время на многочасовое ожидание, всегда были готовы прийти на помощь «барышники» – спекулянты билетами.

В начале XX столетия билетами за двойную цену торговали «красные шапки» – рассыльные, дежурившие возле театрального подъезда. Современник отмечал, что возле Художественного театра «барышников» не было, поскольку подпольная торговля билетами была сосредоточена в находившейся рядом овощной лавке. Со временем в Москве появились профессиональные «барышники», которых называли «якупчиками» и «жужжалками». В 1914 году газета «Голос Москвы» писала о них:

«"Якупчики" – аристократия барышников. Они так называются по имени главного барышника.

«Жужжалки» – парии. Это те несчастные, которые дрогнут на морозе день и ночь и с таинственным видом предлагают проходящим мимо театра:

– Вам билетик на сегодня? Или на бенефис?

Они же стоят в очереди у кассы. Если тот, которому предлагают, враг барышничества и вздумает позвать городового, чтобы отправить предлагавшего в участок, то из этого ровно ничего не выйдет: при обыске у «жужжалки» никаких билетов не найдут.

Если же проходящий пожелает получить билет, то «жужжалка» ведет его в Охотный Ряд или куда-нибудь под ворота и просит ждать, а сам бежит в трактир «Лондон» и вызывает оттуда «якупчика», приводит его под ворота, где и происходит продажа билета.

«Якупчик», наживший сумму на продаже билета, дает несколько копеек за комиссию «жужжалке», который только этими грошами и питается.

«Барышников» в Москве более ста. Они почти все известны полиции, которая, впрочем, ограничивается только составлением протоколов, передающихся мировому судье Лубянского участка. Судья их штрафует крупно, но «барышникам» штрафы нипочем:

– Недорого! – говорят и платят штрафы с огромных барышей.

«Жужжалки» отсиживают, но они попадаются редко.

Недавно судили одного из крупных «барышников» за оскорбление городового на посту. Мировой судья приговорил его к штрафу в 20 рублей. «Барышник» тут же вынул толстый бумажник и спросил судью:

– Позволите уплатить сейчас?

Но судья не принял штрафа, пока приговор не войдет в законную силу. А к этому времени «якупчик» наторгует сотни рублей и приготовит новый штраф.

Так благоденствуют в Москве театральные «барышники»».

Несколько раз власти пытались пресечь спекуляцию театральными билетами. В 1910 году с этой целью были привлечены агенты сыскной полиции. После трех месяцев наблюдений они выявили всех «барышников» (около 50 человек) и вскрыли их систему конспирации. Полученные сведения позволили полиции арестовать главаря спекулянтов – «клинско-го мещанина» Ш. У. Якубчика, носившего кличку Король и считавшего себя абсолютно неуязвимым. Во время обыска у него на квартире были обнаружены бумаги, из которых стало известно, что месячный доход главного «барышника» достигал порой свыше полутора тысяч рублей, а в год он «зарабатывал» 10—15 тысяч.

На суде выяснилось, что некоторые соратники Якубчика «кормились» возле касс Большого театра не один десяток лет. Кто-то из них уже по два, по три раза представал перед мировым судьей, но отделывался штрафами от 15 до 45 рублей. «Жужжалкам», не имевшим средств для уплаты штрафов, приходилось отбывать арест. Посадку «в казенный дом» они оттягивали всеми правдами и неправдами до лета – до окончания театрального сезона.

Несмотря на операцию, блестяще проведенную сыскной полицией, спекулянты продолжали свое малопочтенное, но доходное занятие. Об этом свидетельствует приказ градоначальника Адрианова, изданный в начале 1914 года. Чтобы не допускать барышничества, приставу 3-го участка Тверской части предписывалось «назначать на дежурство под колонны Большого театра ежедневно отличенных наибольшим доверием начальства городовых 1-го разряда».

По старой московской традиции выход в театр, кроме желания насладиться зрелищем, был связан со стремлением «себя показать». Появление на людях позволяло дамам блеснуть новыми туалетами и драгоценностями, при этом любое отступление от общепринятых норм подвергалось осуждению. Городской хроникер как-то отметил забавный случай, произошедший в Большом театре: «декаденствующая дама» появилась на людях в платье с громадными вырезами спереди и сзади, напудренная «во вкусе маркиз Людовика XV», да еще в парике соломенно-желтого цвета. «За бедной дамой ходили буквально как за белым слоном, – сообщал репортер, – забегали вперед, заглядывали, фыркали чуть не в лицо... »

Описание публики, столетие назад собравшейся на премьеру в Интернациональном театре, оставил нам фельетонист газеты «Русское слово»: