Василь Быков: Книги и судьба - Зина Гимпелевич

Трагическое положение повстанцев не означает, однако, их полного поражения в этой ситуации, так как негативным в данном случае качествам белорусов противостоят, в лице повстанцев, иные качества того же народа: мужество, высокий патриотизм, трудолюбие и вера в будущее.

Горький опыт подсказывает восставшим, что жестокости и мстительности большевиков не избежать не только им, повстанцам, но всей их родне. Чтобы избавить родных и близких от издевательств и, возможно, мучительной смерти, они принимают решение о коллективном самоубийстве. Но этого мало — нужно, чтобы враги не сумели опознать трупы, так как смерть противника не только не останавливала большевиков от репрессий против его близких и родных, но разъяряла их еще больше.

Рассказ сначала ведется от третьего лица. Это — командир группы. Мы слышим тяжелый вздох: все, за что повстанцы боролись, терпит крах. Повествование продолжается в строгом и торжественном стиле, словно готовит церемонию похорон. Дальше говорят бойцы отряда — Быков здесь использует уже знакомый читателям прием монологов-исповедей, тактично возвращаясь к начальному повествователю, комментирующему детали восстания.

Вот его оценка ситуации:

Было бы еще хорошо, если б их всех перебили. А что, коль кого-нибудь возьмут тяжело раненным, в беспамятстве, повезут в город и начнут дознание: чей, кому какая родня, кто родители, жены, дети? Тогда что? Нет, они уже знали давно, что смерть — не самое страшное из того, что подготовила для них их повстанческая судьба. Хуже, когда они, погибая, потянут за собой других, тех, ради кого они, по сути, и начали это все. Даже мертвые, они не спасутся от большевиков[305].

Дальше командир приводит конкретный пример того, как обошлись с семьями их убитых товарищей большевики несколько дней назад. Поэтому восемь оставшихся в отряде бойцов, которых почти уже настигли преследователи, сожгли все свои документы и сейчас ищут потайного места для свершения задуманного. Никто из них не хочет смерти, каждый из восьми глубоко и по-своему боится ее прихода. Речь одного не похожа на речь другого; перед нами разные типы людей, наделенных разной психологией; то обстоятельство, что каждый высказывает свои последние слова, что он сознательно обрекает себя на преждевременную гибель, заставляет Быкова быть предельно скупым в художественных средствах — и эта скупость, почти аскетичность, придает повествованию невероятную внутреннюю напряженность. Каждый из действующих лиц этой трагедии неповторимо одинок, никто не навязывает свою беду другому, каждый хоронит себя сам… Однако индивидуальное одиночество соединено и растворяется в общей идее — умереть достойно и по своему выбору, не навлекая несчастий на невинных.

У этой трагедии есть аналогия в древней истории — вот так же более двух тысяч лет назад евреи из поселения-крепости Масада совершили коллективное самоубийство, не желая покориться осаждающим крепость римлянам.

Однако есть и большая разница. Одна, но существенная деталь отличает защитников Масады от защитников Беларуси: жители крепости приняли решение никого не хоронить, оставив свои трупы напоказ «победителям». Их мертвые тела должны были продемонстрировать римлянам, что сила духа сильнее страха смерти. Римляне, мужественные и искусные солдаты, оценили свое внутреннее поражение при внешней победе. И, несмотря на ярость, вызванную «варварским» действием защитников Масады, они проявили уважение к непокоренным, не желающим стать рабами.

У восставших в Слуцке был совершенно другой враг — дегуманизированные существа, неспособные на самоуважение и, как следствие того, на уважение к другим. Фанатизм людей этого типа программирует их на недоверие к таким понятным значительной части человечества вещам, как гуманность, сострадание, порядочность.

Это прекрасным образом выявлено в рассказе. Ни у одного из большевистских персонажей не только нет имени, но никому из них не дано и внутреннего монолога: видимо, по мнению автора, им и сказать нечего, они могут только действовать по заложенной в них программе. Повстанцы у Быкова — внутренне свободные, а потому разные люди, а в их преследователях если и есть что-то индивидуальное, то только на уровне аномальных внешних проявлений, вроде доходящих до смешного гримас и подергиваний и немотивированных поступков. Один из них, например, неизвестно зачем стреляет в безоружного, связанного человека. Другой, с презрительной кличкой «комиссарчик», плюгавого вида, с невероятно агрессивными манерами большевик, не в состоянии ничего сделать сам из-за своей физической слабости, а потому, проводя дознание одного из повстанцев, вызывает на подмогу своих приспешников, и вместе они избивают несчастного до смерти.

Конец рассказа, однако, несет ветерок надежды, так как не все повстанцы исчезают с лица белорусской земли бесследно. Они оставляют в живых пятнадцатилетнего Володьку: он должен спрятать их могилу, но главная его задача — выжить и сохранить память о тех, кто сопротивлялся.

Последний рассказ цикла — «Бедные люди» — имеет реальную жизненную основу. Об этом я узнала во время интервью 2001 года. Быков вспоминает свои последние годы жизни в Гродно, описывает свои собственные проблемы с КГБ, а также дружбу с Алексеем Карпюком и Борисом Клейном, история которого и легла в основу рассказа[306].

ВБ: Иногда их люди разбивали окна в моей квартире или, остановив меня на улице Гродно, могли избить, выкрикивая угрозы… Белорусское партийное руководство тем не менее из-за моей беспартийности не могло меня обвинить в самом страшном преступлении — в неподчинении партийной дисциплине… А вот другой случай. Вы знаете Клейна, Бориса Клейна? Думаю, он работает сейчас где-то в университете возле Нью-Йорка. Он был профессором Гродненского университета[307].

ЗГ: Нет, я не припомню этого имени. А кто он по специальности?

ВБ: Он историк. Мы дружили тогда. Его случай достаточно обычен: сначала его выгнали из партии, потом уволили с работы, а его докторскую степень просто-напросто отобрали.

ЗГ: Неслыханно. Как они могли отобрать ученую степень?

ВБ: Это у них просто делалось. Собрали заседание ВАКа (Высшая аттестационная комиссия), и она приняла это решение. Более того, власти умудрились даже посадить Клейна в тюрьму. У меня есть рассказ «Бедные люди», в котором я описал историю Бориса.

ЗГ: Я знаю этот рассказ. Он был опубликован в «Полымя»[308].

ВБ: Правильно. Фабула рассказа очень близка, как я сказал, к реальной истории, которая произошла в Вильнюсе. Дело в том, что старый профессор и научный руководитель Бориса был уволен с работы из Вильнюсского университета. Однажды по пути из Ленинграда (он был там на конференции) в Гродно Борис решил заехать в Вильнюс к своему старому учителю, чтобы уважить того и выразить сочувствие. Сначала человек, конечно же, был тронут, но как только Борис ушел, старый профессор всерьез задумался над этим неожиданным визитом. Разумеется, мозги его были здорово травмированы тем, через что ему довелось пройти недавно в университете, и додумался он до того, что это КГБ подослало Бориса к нему. Бедный, затравленный обстоятельствами человек не смог придумать ничего лучше, как самому явиться в КГБ и написать полный отчет о визите Бориса. Из-за этого органы сразу взяли Бориса под подозрение. Возможно, следует подчеркнуть, что на работе Борис выполнял все, что от него требовалось: он был членом партии, и конечно же на его лекциях не было и намека на те разговоры, которые мы вели между собой. Ну так вот… Как-то раз, когда Борис с женой поехали на юг, люди из КГБ взломали дверь в его квартиру и нашли какой-то самиздат. Вдобавок они установили «жучки» в его квартире. Как только они собрали достаточно материала на него, его вызвали в КГБ и «разрешили» прослушать записи: обычные разговоры с женой, в которых он открыто, как и в разговорах со мной и с Карпюком, высказывал свои антисоветские взгляды.

ЗГ: И что они сделали с ним?

ВБ: В тот вечер мы с Карпюком ждали его в одном из наших условных мест в парке. Он пришел и просто сказал: «Ну все, ребята, моей карьере капут, и даже очень может быть, что и жизни тоже». Как-то вечером мы прогуливались возле его дома и к нам пристали хулиганы, малолетки… его арестовали, потом выпустили, и год или около того он был под надзором. Разумеется, из университета его выгнали, но он нашел какую-то работу в овощном магазине — был там каким-то конторщиком и грузчиком. После этого ему повезло и он сумел уехать в США.

ЗГ: Сколько ему было, когда он уехал из Беларуси?

ВБ: Что-то близко к пенсии. Около шестидесяти, я думаю. Не лучшие годы для эмиграции.