Двенадцать цезарей - Мэтью Деннисон

Мы уже знаем, что к этим обвинениям в «тайном» отравлении нужно подходить с осторожностью. Античные первоисточники постоянно наводят тень на плетень. Сомнительно, чтобы люди подозревали о происхождении денег, которые тратятся на развлечения, также вызывает сомнение то, когда именно Домициан впервые начал финансировать свою казну за счет присвоения сенаторского имущества.

Он восстановил римские библиотеки, уничтоженные пожаром 80 года, заказав писцам в Александрии копии сгоревших книг. Искренне проявляя добросовестность и сомнения в каждом отдельном случае, он занимался судебными функциями принцепса, наказывая обман и коррупцию там, где он ее находил. Он принял меры против тайных римских сатириков и пародистов. Домициан с особой суровостью взыскивал иудейский налог, чрезвычайно важный в качестве источника доходов казны, и проводил консервативную религиозную политику, требуя строгого наказания для весталок, нарушивших обет девственности. Несмотря на утверждения Диона Кассия, его более поздние качества — жестокость и корыстолюбие — не проявляются как ведущие. Он зашел так далеко, что отклонил завещания в пользу императора, если у завещателя были дети, и отменил судебное преследование всех, кто числился должниками дольше пяти лет. В юности отвращение Домициана к кровопролитию было так велико, что в 69 году он обдумывает запретить жертвоприношение быков. В 81 году его мысли в первую очередь занимали отнюдь не массовые убийства. Он предложил Риму и народу коротенькую простую песенку с развитым гражданским содержанием, неслыханную со времени правления Августа. Светоний неторопливо перечисляет благодеяния Домициана: мы уже знаем, что они были слишком хороши, чтобы продлиться долго.

Жаль, что сенат хотя бы отчасти не пошел ему навстречу. Сомневаясь в намерениях Домициана, сенаторы, по имеющимся сведениям, преуменьшили его военные достижения. Не занимались ли античные авторы ревизионизмом? Возможно. Не исключено, что известные Домициану историки, знавшие его с 69 года, приветствовали его правление, правильно оценивая его истинную натуру.

Прежде всего он проводил кампании на германской границе, где были сосредоточены основные военные усилия на всем протяжении правления Флавиев. Несомненно, он поторопился, провозгласив победу. Но у нас есть основания для сочувствия. К 83 году Домициан уже устал ждать. Веспасиан регулярно отказывал ему в возможности проявить свой талант военачальника, и в результате его авторитет не признавали не только непосредственные предшественники, но и собственные лучшие полководцы. Первая военная кампания Домициана началась, вероятно, на следующий год после восшествия на престол и была направлена против хаттов на севере верхнего течения Рейна. Преданные ему поэты, включая Марциала, прославляли «триумф», который принес мало пользы Риму: укрепил оборону границы, улучшил линии связи для римских войск и их боеспособность. Однако сами хатты, воинственные и жестокие, не были полностью побеждены. Дион Кассий так описывает возвращение Домициана в Рим: «Затем он предпринял поход в Германию и возвратился назад, даже краем глаза не взглянув нигде на военные действия».[309]

Он повторит эту колкость два года спустя, когда Децебал, вождь даков, искусный военачальник, повел своих солдат из родной земли (современная Румыния) через Дунай, чтобы вторгнуться в Мёзию. После смерти наместника Мёзии, Оппия Сабина, Домициан поспешил на восток в сопровождении нового наместника, Корнелия Фуска. Даже в такой ситуации, когда римское владычество было поставлено под угрозу, Дион утверждает, что Домициан «ведением войны непосредственно не занимался, но, засев в каком-то мезийском городе, по своему обыкновению предавался разгулу: он ведь не только был изнежен телом и робок духом, но и отличался непомерным сладострастием и непотребством в отношениях как с женщинами, так и с мальчиками. Поручив ведение войны другим, он в основном терпел неудачи».[310]

Первые победы Фуска привели к преждевременному чувству оптимизма. Но вскоре судьба распорядилась иначе: Фуск был убит, его войска разгромлены. Домициану в Риме потребовалось время, чтобы перегруппировать силы. Успешное контрнаступление произошло в 89 году, после чего даки стали вассальным государством под управлением Децебала. Этот исход не вызвал рукоплесканий в Риме. (В действительности дакийская проблема была полностью решена только в 106 году, когда в результате грозных ответных действий императора Траяна Децебал вынужден был покончить жизнь самоубийством, и Дакия неохотно заключила мир. Именно дакийская кампания снабдила сюжетами рельефы, спиралью огибающие Колонну Траяна.)

Домициан, который был готов вести переговоры с Децебалом в 89 году, был старше, вел себя серьезней и осмотрительней. Причиной стало то, что год начался с самой опасной угрозы его правлению.

Светоний не дает ни объяснений, ни контекста. Он довольствуется тем, что называет имя злоумышленника — Луций Антоний Сатурнин и место заговора — Верхняя Германия. Интерес Светония, что для него типично, лежит в мистическом аспекте кризиса: «Огромный орел слетел в Риме на статую императора и охватил ее крыльями с радостным клекотом». Этого грандиозного и недвусмысленного зрелища Домициан удостоился в тот самый день, когда восстание было полностью подавлено наместником Нижней Германии Лаппием Максимом Норбаном. Подчиняясь знамению Светония, погода также оказала помощь императору. Германские племена, с которыми Сатурнин заключил союз, не смогли перейти Рейн из-за внезапно начавшегося ледохода, оставшись на другом берегу реки. К югу от Альп Домициан продолжал с максимальной скоростью двигаться к штабам мятежников, полный решимости жестоко их наказать. Он придумал новую пытку, сочетавшую римский огонь и половые органы допрашиваемого.

Это объяснялось тем, что победа Домициана не была такой полной, какой могла стать. В Риме Арвальские братья, эта коллегия жрецов, предположительно созданная Ромулом, поблагодарили небо за счастливый исход. Не могли остаться незамеченными жертвоприношения, которые до этого принесло доверчивое братство, «дабы заговор злодеев был разоблачен».[311]

Изменилась сама обстановка в Риме. Согласно повествованию Светония, мятеж Сатурнина в полную силу высвободил жестокость Домициана, которую автор характеризует как «дикую», «безмерную», «извращенную» и «коварную». Император, сомневавшийся в лояльности сената, доверился армии. Но часть этой армии его предала. Это способствовало дальнейшей обособленности Домициана. Его реакцией было обострение склонности к уединению, что с самого начала характеризовало его правление. Поэтому он еще дальше отступил от сената, тем самым умножив свои грехи в его глазах. Домициан проводил собственную политику, включавшую усиление «попечения о нравах», что противоречило морали пользующегося дурной славой римского правящего класса. Он вновь обратился к храму Весты, где выродились вековые стандарты непорочности и где ранее в его правление уже были казнены сбившиеся с пути весталки. В 91 году он занялся старшей весталкой, Корнелией. В этом случае Домициан настоял на прецедентах. Он приказал, чтобы Корнелия за свои проступки понесла наказание, предусмотренное с незапамятного времени. Она была похоронена заживо. Ее любовников, за исключением преторианца Валерия Лициниана, забили до смерти розгами.[312] Позиция Домициана как ревнителя строгой дисциплины настолько же говорила о подорванном авторитете, насколько о его преданности духу республиканского благочестия и религиозном консерватизме, который прежде был так дорог римлянам. Это был ужасный, тягостный инцидент, от которого пострадали все участники.

Дион Кассий рассказывает о случае, который иллюстрирует безжалостную порочность Домициана. Он приготовил помещение, в котором все — любая поверхность и любой предмет — было выкрашено в черный цвет, и пригласил на пир наиболее видных сенаторов и всадников. Перед каждым поставили маленькую надгробную плиту с именем гостя и лампу, какие вешают на могилах. Каждого обслуживал обнаженный мальчик, окрашенный в черный цвет. После этого гостям поднесли различные блюда также черного цвета, в то время как Домициан рассуждал на соответствующие мрачные темы, связанные со смертью. Затем он распустил дрожащих от ужаса сенаторов по домам. Когда вскоре после этого к ним прибывал императорский посыльный, каждый ожидал приказа о казни. Но на самом деле гости получали подарки: серебряные «надгробные камни», могильные лампы и дорогую утварь с этого стигийского пира. Плюс прислуживавшего миловидного мальчика, только теперь вымытого и украшенного.[313]

Уничижение сенаторов было рискованной стратегией. В случае Домициана это было одним из аспектов непоколебимой решимости править без вмешательства сената, а унижая его членов, император возвышал собственное положение по отношению к ним. На протяжении десятилетия он беспрепятственно проводил такую политику. Но она не могла продолжаться бесконечно.