Крапивник - Екатерина Концова

разумные советы. Я тебе что говорил? Что нельзя напрягаться, что сам ужин приготовлю. Нет, ты только про бухло и «шнягу» слушаешь.

— Не могу же я позволить тебе всё делать в одиночку.

— Действительно. Вот будить посреди ночи со словами «хорош дрыхнуть, я умираю» — это совсем другое дело — ноль проблем.

Эдмунд тяжело вздохнул. Я понимала, что злится он не на меня. У него буквально на лице были написаны обвинения в халатности и неосторожности в свой адрес. В отношении учёбы и работы он у меня всегда был перфекционистом.

— Ну ты это… Только не думай, что я там что-то… — Эд начал старательно натирать кончик носа, выстраивая мысль. — Ты всегда говори, если тебе плохо — не молчи. Просто… если я бред какой-то несу, почему бы не сказать об этом?

— Не переживай так, — я, даже не задумываясь, двинула рукой, почти касаясь чёрных витых волос. Термометр из-за этого упал на простыню. К глазам подступили слёзы — движение усиливало боль.

— Не шевелись, — Эдмунд поправил прибор.

— Дай мне что-нибудь, Эд. Что угодно. Хоть тех наркотических конфет. Ты же их не выбросил, я точно знаю. Ты просто не мог их выбросить — запрятал где-то про запас или на опыты…

— Упокойся, — Эдмунд взял меня за руку. — Молчи и глубоко дыши. Сейчас я дождусь температуру и сделаю вывод, что использовать.

— Легко сказать — успокойся! — я уткнулась лицом в подушку, чтобы выровнять шею и чтобы слёзы впитывались в неё, но воздуха быстро стало не хватать и пришлось «вынырнуть».

Некоторое время мы провели в тишине, пока, наконец, Эдмунд не забрал градусник.

— Пф-пф-пф… — разглядывая шкалу, выдохнул он. — Давай-ка вот что сейчас сделаем… Я к тебе применю заклинание «заморозки». До утра спину вообще не почувствуешь.

— Всё так плохо?

— Да в общем-то наоборот, будь всё совсем плохо я бы тебя в полупарализованное состояние вводить не рискнул.

— Это должно было меня успокоить?

— Нет. Не тебя, — Эдмунд сел на край кровати. Помня, как я скривилась в прошлый раз, когда поверхность телом изогнулась, подпёр мне бок коленом. — А теперь говори, когда больно.

Мне в спину упёрся палец. Через ткань ночной рубашки я чувствовала от него лёгкую прохладу.

— Да.

Краем глаза я увидела белую вспышку.

— А тут?

Ещё одно прикасновение. Не менее болезненное.

— Да.

Вспышка. Эд передвинул руку.

— Да.

Так продолжалось долго. Эд почему-то не применял более сильную версию чар заморозки. Думаю, просто не мог, хотя, может, на это были какие-то другие причины. Даже не хотелось вдумываться, если честно — достаточно было того, что его действия дают результат.

Я перестала чувствовать спину, с трудом могла пошевелить пальцами на ногах и плечами, но смогла спокойно ровно дышать и на последнее прикосновение с улыбкой ответила:

— А вот тут уже не очень.

Эд встал с кровати и, укрыв меня одеялом сел на пол рядом.

— Оставить тебя здесь на ночь или отнести на диван?

— Ну… лучше бы, конечно, отнести, а то…

— …утром у Луны может возникнуть очень много вопросов, — закончил мою мысль Эд и положил подбородок на угол кровати.

— Она, кажется, догадывается о чём-то.

— Да… она знает, что я однажды чуть не женился, так что вполне может составить верную картину. Это не будет концом света, но не хотелось бы ворошить эту тему.

— Да, верно… — я внимательно рассматривала Эдмунда. — У меня не очень получается игнорировать наше прошлое.

Свет белой энергии не выигрышно ложился бледное лицо, подчёркивая чуть впавшие щёки и слишком длинный нос, но мне нравилось. Нравилось смотреть и узнавать каждую черточку этого лица. Лица, так давно отставшегося в прошлом, но так и не исчезнувшего из памяти.

— Ты совсем не изменился, — я с трудом придвинула руку к краю постели, проводя пальцем по его щеке.

— А ты очень, — большие тёмные глаза смотрели сейчас с такой грустью.

Я всего несколько раз видела такой взгляд. Один раз, когда его привезли в больницу с разорванным источником, второй — в последний день перед расставанием, и последний — когда, идя домой под дождём, подобрала бездомного ободранного котёнка с повреждённой лапкой.

— Что поделать, возраст, — я с улыбкой запустила пальцы в мягкие чёрные кудри. Эд не старался отстраниться.

— Мне нравится.

У меня к глазам подступили слёзы. Он чуть повернул голову, прижимая губы и нос к моей ладони.

Продолжая улыбаться, я, почти не моргая, смотрела на Эда. Образ стал расплываться из-за слёз.

— Почему ты ушёл? — я моргнула. Взор отчистился от лишней влаги, что моментально впиталась в подушку.

Эдмунд ответил не сразу. Прежде, чем я услышала от него хоть слово, глаза снова закрыли слёзы и ещё раз скатились по щекам на ткань наволочки.

— Просто… каждый раз, когда я тебя видел… — Эдмунд отвёл взгляд. Он удивительно походил сейчас на котёнка под дождём — беспомощный и напуганный. — И каждый раз, когда что-то не получалось или оказывалось под запретом… Знаешь, трудно… избавится от мысли… от… ощущения…

Эд замолчал. Ему не хватало ни слов, ни сил, чтобы высказать мысль.

— Ладно, хватит. Не думаю, что это важно теперь, — Эдмунд тряхнул головой и, поднявшись на ноги, вместе с одеялом взял меня на руки. — Пойдём, уложим тебя спать.

Эд зашагал вниз по лестнице.

Разговор не исчерпал себя, но не мог продолжаться, поэтому я молча уткнулась несостоявшемуся мужу в плечо, вдыхая насквозь пропитавшую его смесь запахов: лекарства, спирт, мыло, крапивное средство для волос и особенный запах старых книг. Ну и ещё одеколон. Не тот, что раньше, но приятный.

Главы 65–67. Луна

…

65. Луна.

…

— Хочешь сказать, ты встал раньше всех, умылся, побрился, сходил в другую треть Трое-Города, договорился, чтоб тебе дали лошадь, притащил её сюда, приготовил завтрак и вообще сделал все что можно, чтобы прийти на этот праздник как можно раньше? — я стояла в дверном проёме, разглядывая чёрненькую кобылу с белой звёздочкой на морде — Зиму.

— Ага, — Эд стоял в доме, опершись на камин, и попивал кофе.

Мама доела свой омлет и поставила миску в раковину.

— Иди одевайся, я помою, — Эдмунд, уже давно натянувший свой новенький парадный свитер с розочками и крапивой, обернул в себя остатки кофе.

Я перевела взгляд на лошадь:

— Я вас на улице подожду.

— Ага.

По совету учителя, я сегодня надела широкие дамские брюки, поэтому теперь вполне могла забраться на лошадь. Закрыв дверь в башню, я отвязала её и сунула ногу в стремя. Держась за седло, я забралась на конскую спину и поудобнее