Крапивник - Екатерина Концова

ещё потому, что кто-то должен был тебя тормозить.

— Не тормозить, а водить в лазарет. Тормозить у тебя не очень получалось, — Эд сунул в рот вилку.

— Он как-то проводил не оговорённый с преподавателем опыт, и всё взорвалось. Ему чуть глаза не выжгло, — сообщила мне мама.

— Я тогда не то чтобы сильно ошибся. Только в мощности нагревателя.

— То есть, ты не жалеешь об этом?

— Нет, а с чего бы?

На несколько секунд воцарилась тишина. Мама снова смотрела на Эда как на идиота:

— И этот человек учит моего ребёнка, — она потянулась к вину. — Не вздумай брать с него пример, Луна.

Колокол под крышей башни качнулся, издавая громкий звон.

— Да чёрт бы вас всех побрал, — Эдмунд бросил грустный взгляд на недоеденный ужин, уже представляя, что придётся бежать к больному.

Подойдя к двери, он отпер её.

Незваной гостьей оказалась двенадцатилетняя дочь мистера Нерта. У нас с ней не сложилось близких отношения — слишком много у неё от скандалистки-матери.

— Привет, Алиса. Что стряслось?

— Привет. Сегодня Луна со своей мамой приходила к папе, и он забыл их попросить передать тебе, что утром было совещание городского совета.

— О-па, самопровозглашённые лидеры, наконец, вспомнили о делах общественных, — Эд упёрся плечом в дверной косяк. — Наконец, решили в какой цвет покрасить вывеску на въезде в город?

Повернувшись к нам, Эд пояснил:

— Три года назад они заметили, что буквы плохо видны. До сих пор не могут выбрать краску.

— Совет рассматривает этот вопрос, — девочка, скрестила на груди руки.

Местный аналог власти — сборище из десяти человек, имевших помимо этой ещё и основную работу — не считал нужным хранить в секрете свою деятельности, поэтому Алиса ошивалась на «совещаниях», проходивших в церквушке по пятницам, когда хотела.

Странная девочка. И Эд был со мной солидарен — из всех «племянников», как он сам в шутку называл детей лучшего друга, с Алисой отношения были труднее всего.

— Ты мог бы предложить совету свои идеи, а не просто критиковать.

— Всё-всё, молчу, — быстро сдался Эдмунд, потёр кончик носа и вернулся к изначальной теме разговора. — Ну, что они там решили?

— Праздник Посева состоится послезавтра.

Эдмунд отлип от косяка и просиял:

— А вот это отличная новость. Что-нибудь ещё?

— Нет, это всё. Хорошего дня.

— И тебе.

Алиса отправилась вниз с холма.

Эдмунд несколько секунд разглядывал улицу, проверяя, не случится ли с «племяшкой» что-нибудь плохое и закрыл дверь.

— Итак, девочки, вы сами всё слышали — у нас праздник! Вы как хотите, а я по случаю, бахну ещё бокальчик вина.

— Я с тобой.

— А я морс.

…

64. Пацифика.

…

Я корчилась от боли, лёжа в полной темноте. Лекарство толком не помогало, хоть я и выпила уже почти целый стакан. Краткий сон прервался приступом боли и больше не возвращался. На стене тикали часы, но я не видела время — в башне было слишком темно. И холодно. Может, опять растёт температура?

Я с трудом разлепила слезящиеся глаза и поглядела наверх. Со своего места я могла видеть кусочек верхнего этажа башни, где спал Эдмунд. Сходить к нему?

Поворот шеи — и вдоль позвоночника прокатилась волна нестерпимой боли. Будто кто-то вбивал в него раскалённые гвозди.

Вот и ответ на мой вопрос — идти, иначе к утру поедет крыша.

Задержав дыхание, я заставила себя подняться с кровати и, шатаясь, направиться к лестнице.

По дороге я остановилась, прислушиваясь: из-за шторки в «комнату» Луны не доносилось ни звука — спит.

Добравшись до ступенек, я вцепилась в перила и полезла наверх. Я пыталась не спешить, чтобы только не усиливалась боль, но в тоже время хотелось бежать. Как можно скорее преодолеть ступени, разделяющие нас с Эдом.

Шаг за шагом, ступенька за ступенькой… секунды, казалось, тянулось вечность.

Позади остались два пролёта. Я села, переводя дыхание и вытирая слёзы.

Полагаясь в большей степени на руки, подтянулась по перилам и встала на ноги. Если буду оставаться на месте — так и не получу помощи.

Снова началась эта экзекуция — движение. Осталась ли в теле хоть одна мышца, способная работать без боли? Видимо нет.

Вот и осталось немного. Всего этаж. В темноте уже виделся силуэт письменного стола.

Шаг за шагом… всё яснее становились очертания постели и фигуры на ней.

Взобравшись, я, едва держась на ногах, подошла ближе. Эд лежал на боку, негромко посапывая. Я села на краешек кровати. Матрас прогнулся, заставляя руку Эдмунда свалиться с подушки.

Он вздрогнул просыпаясь. Над нами вспыхнул маленький шарик белой энергии. Заметив меня, Эд невнятно пробурчал:

— Цифи? — он не спешил просыпаться окончательно.

— Мне хуже, Эд. Ничего не помогает.

Бывший жених несколько секунд смотрел на меня. Постепенно в его глазах появлялось осознание происходящего.

— Ты что, плачешь? — полностью придя в себя, Эдмунд постарался выпутался из одеяла. — Так, подожди… а ну ляг сюда.

Он натянул брюки и, прихватив рубашку, свесился через перила. На первый этаж полетело несколько сгустков сияющей энергии. Что-то негромко зашуршало и застучало внизу. Готова поспорить, Эд призвал крапиву, чтобы она принесла ему какие-то инструменты и лекарства.

Я медленно опустилась на живот на освободившуюся кровать и подмяла под себя подушку.

— Поясница, как обычно? — Эд натянул рубашку и сел рядом со мной. Он говорил тихо, стараясь не проявлять лишних эмоций.

— Нет. Всё. Абсолютно всё, — выдавила я. Под весом Эдмунда матрас прогнулся и лежать стало не так удобно.

Видимо догадавшись об этом, Эд слез с кровати и сел рядом на пол. Мне стало заметно легче.

Крапива принесла сумку, Эд достало из неё термометр.

— То, что всё болит, это само собой разумеется, — Эдмунд мягко подвинул мою руку, вкладывая подмышку градусник. — А что сильнее всего? У меня вот болели поясница и грудная клетка. Ты раньше жаловалась на спину. Сейчас что болит?

— Спина.

— Вот. Всё как обычно.

Эдмунд зажёг у меня перед глазами шар-светильник, проверяя зрачки.

— Реакции есть, — констатировал он и тяжело вздохнул, явно снижая градус волнения. — Начинай бояться — тебя лечит идиот.

— Почему?

— Потому, что ставить эксперименты с вином и зельем стоило бы в другой день, когда неудачный результат не наслаивался бы на усталость. У тебя и так на организм сегодня шло слишком большое напряжение, а тут ещё этой шнягой сверху шлифануло.

— Шнягой шлифануло, — повторила за бывшим женихом я. — Почему ты не можешь выражаться нормальным человеческим языком? Что это ещё за «шняга»?

— «Шняга» — то же, что «фигня». И что ты к словам придираешься? Лучше бы не их слушала, а