Темные изумрудные волны - Федор Московцев

– Я не могу сейчас принять подарки, – сказала Катя. – Ведь день рождения мой – завтра, к тому же… наш скромный приём не будет соответствовать таким подаркам.

– Твоя нескромная красота… – возразила Тинатин. – В общем, эласса, меласса, я забираю вас к себе! Да, да, не надо спорить, такие наши обычаи – в гостях, как в неволе!

И Катя не устояла, несмотря на то, что зареклась ездить к Бараташвили. Собравшись в пять минут, они отправились в гостеприимный дом Анзора и Тинатин. А ранним утром выехали в Кутаиси.

Снежные хребты Кавказа, льды заоблачной зимы, выстроившись сверкающими пирамидами, сияли в прозрачном небе. Величаво безмолвствовала Мкинвари-мта, вершины Ахалцихских гор подёрнулись сероватым прозрачным туманом. Между горами в серебристом тумане лежали долины, словно разостланные пестрые ковры. Переливаясь яркими красками, нарядный день плыл неслышной волной над Гелати. Словно застыли в густом синем мареве купола. Деревья замерли, точно окаменели в своём красочном уборе.

Здесь царила суровая тишина. И даже ветер старался пройти стороной.

Железные ворота, когда-то закрывавшие крепость Дербентского ущелья – стража Каспия, прикрыли могильную плиту, под которой вечным сном спал царь Давид Строитель. Полуистертая арабская надпись возвещала, что «врата эти сделаны, во славу бога благого и милостивого, эмиром Шавиром из династии Бень-Шедадов, в 1063 году». Эти знаменитые ворота с персидскими арабесками на ажурном орнаменте для многих грузинских царей и полководцев олицетворяли собой великий девиз Давида Строителя: «Картли – от Никопсы до Дербента!»

Под молчаливым небом желтовато-белые храмы четко выступали на фоне зелёных гор. В центре архитектурного ансамбля возвышался Храм Рождества Пресвятой Богородицы, с четырьмя фасадами, украшенными высокой декоративной аркатурой, шестью приделами и арками, перекинутыми между окаймляющими двор низкими зданиями. Барабан купола, возвышающегося над фасадами, прорезан шестнадцатью крупными окнами. Аркатура купола, обходя все шестнадцать окон, облегчает его массивную форму.

Вечностью, только вечностьюИзмеряются наши сердца,Бесконечностью и человечностью,Что таятся в наших глазах.

Быстротою мысли стремительной,Что несет доброту и свет,Простотой, чистотою пленительной,Что рождает улыбки и смех.

Так пускай же любая ВселеннаяНе вместит в себя вашей души,И она будет вечно нетленная,Ваше сердце пусть вечно стучит.

Прочитав стихотворение, Катя взяла Андрея за руку. Ласковая теплота её ладони взволновала его. Приблизившись к нему, она тихим шепотом поведала, что чудесная задумчивость этого места овевает воспоминание об утренних ласках, смягчая его жгучесть.

Тинатин, шедшая впереди, обернулась:

– О чем вы, молодые, шепчетесь?

– Утро… Час рассвета, заря веры и любви. В этот час наш разум веще-прозорлив. Утром рождаются самые лучшие стихи. Стихотворение, которое я прочла, было навеяно золотом утренней зари.

Тинатин поддержала разговор. Она всегда думала, что образы, возникающие во сне, относятся не к тому, что более всего волнует нас, а напротив – к мыслям, отвергнутым в течение дня. А утренние сны… при пробуждении они нередко оставляют резкое, порой мучительное чувство и при этом вовсе не чужды плоти.

Улыбнувшись, Катя посмотрела на Андрея.

– Ну и…

Замедлив шаг, Тинатин поравнялась с ними.

– Я чувствую себя вполне счастливой, но иногда, особенно когда муж уезжает…

Она поправила застёжку на своей полной груди.

– В нашем уединении свои прелести. Но не хватает общения. Поначалу подруги навещали меня. А потом… Миранда, фазанка, упорхнула в Москву. Нино, кукушка, детей пристроила свекрови, сама вместе с мужем делами занимается.

Они подошли к приделу, открывавшему своею тёмной аркой вход в святую обитель. Примыкая к восточному приделу главного храма, возносила свой купольный крест Никольская церковь, с западной стороны, в том месте, где по преданию святому царю Давиду Строителю явился великомученик Георгий, высился храм святого Георгия Победоносца.

Катя остановилась. Она устремила влюблённый взгляд своих счастливых глаз на Андрея. Счастье переполняло её в этот августовский день, её двадцать третий день рождения. Её глубокий голос задрожал, поплыл в прозрачной тишине.

Милостью Бога —Святая дорога.Милостью Бога —Томленье в глазах.Милостью Бога —Веление слогом.Милостью Бога —Влюбилась. – Ах!

Тинатин вынула из сумочки два черных шёлковых платка и протянула один из них Кате.

– Возьми.

– Наматывая нитку на палец, – проговорила Катя, – девушки узнавали, на какую букву начинается имя суженого. И стала накручивать платок вокруг указательного пальца.

– Ну… букву «А» мы уже прошли…

Выхватив платок, Андрей обвил им её талию:

– Как раз…

– Так нечестно! – протянула она, довольная его выдумкой.

И стала повязывать платок.

Внезапно из-под гранёной апсиды мелькнула неясная тень. Взметнулся коршун и, шумно хлопнув крыльями, скрылся в знойном небе. Катя, белее вершины Мкинвари, растерянно посмотрела вверх. Закачавшись, она отступила на два шага и прислонилась к стене. Беспомощный взгляд её заскользил по небу, она дрожала.

Тинатин, протянув руку, смело повела её к воротам. Они проскользнули внутрь, туда, где в глубине, как призраки, двигались священники, и мелькали огни свечей. Андрей оглянулся. Всё то же. Тот же величественный пейзаж. Та же Никольская церковь с её двумя этажами, открытыми во все стороны арками, круговым обходом, и широкой каменной, в двадцать три ступени, лестницей. Но уже зловеще смотрят горы, а из разверстых пастей ущелий повеяло холодным сумраком.

Суеверно перекрестившись, Андрей вслед за женщинами вошёл в храм. Он подошёл к ним. Они стояли в центре зала, освещённого светом, льющимся из высоких широких окон, прорезанных в куполе. Катя покорно смотрела на Тинатин, глаза которой излучали спокойную уверенность, а правая рука её всё еще сжимала Катину безвольную руку. Осматривая внутренне убранство храма, они подошли к алтарному своду. На каменном иконостасе Божья Мать стояла на золотом поле, на багряной земле, поддерживая зелёное покрывало с золотой бахромой, сидя на котором, божественный младенец со свитком в руке благословлял мир. Подле них склонились архангелы Гавриил и Михаил в голубых диаконских стихарях.

Святые, поражавшие аскетичностью ликов и богатством одеяний, равнодушно смотрели со стен. Катя, ещё не отошедшая от внезапного потрясения, взирала покорным взглядом на божественного младенца, мозаичное изображение которого, составленное из тысячи тысяч камней, разных по цвету и ценности, ничуть не изменилось за прошедшие столетия.

Андрей тревожился. Катя выглядела растерянной, слабой и беспомощной. Она была чем-то подавлена.

– Грусть, которую навевает церковь, всегда меня волнует; чувствуешь величие небытия.

– Всё-таки мы должны во что-то верить, – отвечала ей Тинатин. – Было бы слишком грустно, если бы не было бога, если бы душа наша не была бессмертна.

Несколько мгновений Катя стояла неподвижно, потом сказала:

– Ах… мы не знаем, на что нам и эта жизнь, такая короткая, а тебе нужна еще другая, которой нет конца.

Андрей смотрел на неё, и видел сонм призраков, видений, и образов прошлого. Вот лик хахульской божьей матери в жемчужной ризе, вот лик ацхурской божьей матери в золотой ризе, вот гелатской божьей матери с вызолоченными архангелами по сторонам, а вот еще лик богородицы – в венце из крупных гранатов, бирюзы и жемчуга.

Рука его сжимала Катину руку. Он почувствовал, как дрогнули её пальцы, и сжал их, и она почувствовала, что его пальцы дрожат. Он глотнул воздух, язык и нёбо пересохли.

Тишина охватила святую обитель. Казалось, что в этой библейской тишине живые люди чего-то ждут, не дыша – так же, как святые на иконах и фресках, покрывающих стены, притворы, арки, простенки между окнами, купола и подкупольные устои. Пылали сотни свечей, словно грешники в аду.

Катя спросила:

– А где же та икона, на которой благочестивая княгиня, о которой ты рассказывала, изображена в виде святой?

На долю секунды Тинатин замешкалась. В её миндалевидных глазах читалось удивление, смешанное с растерянностью.

– Да вот же, – указала она на группу, изображенную ниже композиции Входа Господня в Иерусалим. – Только это не икона, а… стенная роспись, фреска. Икона же находится… в другом монастыре.

Андрей подумал, что Тинатин, то и дело обнаруживавшая в изображениях старых мастеров черты сходства с кем-нибудь из знакомых, в этой фреске, очевидно, увидела себя. Действительно, сходство, хоть и отдалённое, всё же присутствовало.

Катя удивленно рассматривала изображение. Андрей был также поражен. Прямо на них смотрели насмешливые глаза и вдруг прищурились, а на губах, как у танцовщиц, играла сладострастная улыбка. Смотрели они и не могли насмотреться на чистое, словно атласное, лицо святой, и вместе с тем что-то сладостное, беспокойное сквозило во всём облике этой владычицы.