Наше всё! - Алексей Зинин

А еще мне всегда было любопытно, насколько реальность мирового форума соответствует моим представлениям о нем. Выяснилось, что провести параллели не получается. Ну нет в современном футболе Марадоны и Матеуса. Нет таких харизматических личностей, как прежде. Нет той игры безрассудно–зажигательной. Да, в организационном плане 1990 год — это каменный век. Но все остальное не в пользу современности. Безусловно, футбол ушел далеко вперед. Теперь такие скорости, что тому же Марадоне образца семнадцатилетней давности и не снились. Если перебросить добротного игрока XXI века в прошлое, он бы наверняка всех там поверг в шок своими уникальными данными. Однако вот в чем загвоздка. Сегодня скорость столь высока, что мысль и мастерство за ней не поспевают. Раньше же все было гармонично, и именно в этой гармонии заключался секрет того фантастического впечатления, которое футбол производил на зрителей.

* * *

Я, как вы уже догадались, в любой ситуации стараюсь найти позитив. Так было и в 2004 году, когда из–за дисквалификации был вынужден пропустить чемпионат Европы. Полагаю, разница между континентальным и мировым первенством минимальная. По сути, они одного поля ягоды. Так же напряжение висит в воздухе, так же кипят страсти и так же игра тебя не отпускает. В общем, мне повезло в том, что я получил возможность посмотреть на турниры мегауровня с четырех ракурсов. Вначале как рядовой болельщик–мечтатель, затем как человек, который примеряется к выступлению на форуме, наконец — как участник действа, и вот настал черед побыть в шкуре комментатора. Очень необычные ощущения. Будто за столом сидишь наравне со всеми, а вот угощаться права не имеешь. Вдыхаешь лишь аромат блюд и по этому аромату пытаешься угадать вкус. Конечно, интересно. Но как же есть хочется!

Быть комментатором непросто. И эмоции, сидя у микрофона, порой тяжелее контролировать, чем где–либо. Мы работали в паре с Витей Гусевым, и в одном из репортажей он обстоятельно рассказал зрителям о греческом форварде Карагунисе (может быть, фамилию я и напутал). Этот так называемый Карагунис был действующим игроком сборной и вместе с тем являлся президентом футбольного клуба. И вот минут через двадцать после Витиного рассказа этот парень получил хороший пас. Если бы он поаккуратнее обошелся с мячом, то вывалился бы один на один. Витя при виде этой сцены только развел руками, на что я заметил: «Так это же президент! Что мы от него хотим? Будь он футболистом, убежал бы и забил». Вроде бы ничего выдающегося в той фразе не было, но нас с Гусевым разобрал смех, причем весьма конкретный! И нам, глядя друг на друга, с огромным трудом удалось удержаться от того, чтобы не расхохотаться прямо в эфире. Этот тщательно «замурованный» смех стал одним из ярких впечатлений от чемпионата Европы.

А вообще турниры столь грандиозного масштаба друг другу рознь. Могу утверждать, что их уровни, и игровой, и организационный, каждый раз разнятся. То мировое первенство, на котором побывал я, считаю малоубедительным. Все–таки чувствовалось, что проходило оно в не футбольных странах, в связи с чем было много искусственного. То–то дело в 2006‑м в Германии! Вообще–то вряд ли кто–то объяснит вам принципиальные различия. Все определяет эмоциональность восприятия, а для этого уже нужно обращаться к подсознанию. Так вот, чемпионат в Германии произвел на меня достойное впечатление. Допускаю, еще и потому, что разочаровать он меня не мог по определению. Я смотрел все матчи как болельщик. Просто наслаждался игрой миллионов. В некоторых встречах переживал за своих одноклубников, и прежде всего за Макса Калиниченко. Ну а после группового этапа я вдруг стал болеть за французов. С какой самоотдачей играли «старички», как неподражаем был Зидан!

…Я вот уже два часа рассуждаю о мундиале. Вспоминаю, анализирую, обобщаю и теперь прихожу к выводу, что не сказал про самое главное.

В Японии мы перед встречей с хозяевами турнира переезжали в другой город и на вокзале, к своему восторгу и изумлению, услышали родные голоса. Наши жены, как жены декабристов, следовали за нами, и им удалось на пару минут к нам прорваться. Я поцеловал Веронику, крепко–крепко ее обнял, и мы тут же разошлись по разным поездам. Чемпионат мира — это грандиозное испытание разлукой. Экспресс со скоростью двести километров в час нес нас навстречу трудностям, а я понимал, что есть вещи важнее футбола, но именно ради футбола порой приходится жертвовать абсолютно всем. Это и есть парадокс нашей великой игры. А на крупных турнирах этих парадоксов так много, что, окунаясь в прошлое, каждый раз будешь воспринимать его совершенно иначе…

ГЛАВА 30

Как не поблекнуть в сборной страны

Ну вот и все! Футболку сборной никогда больше не надену. Да, не допел — не доиграл. Наверное, еще мог бы попылить и даже на чемпионате Европы выступить. Но цепляться за то, что не греет душу, не по мне.

Сейчас у меня на всех телефонах отключен звук. Сорок девять неотвеченных вызовов и двадцать семь непрочитанных СМС-сообщений. Все хотят знать, почему я отказался от вызова в национальную команду. Я уже устал рассказывать про то, что Вероника на пятом месяце беременности, что я стремлюсь больше времени проводить с семьей, что мне уже эмоционально тяжело выступать на всех фронтах. Это все правда. Единственное, пока я нигде не заявлял, что мой отказ не временный, а окончательный. Уж больно внезапно я принял это решение.

Вообще–то близок я к нему был уже не раз. И морально, можно сказать, созрел. Но целенаправленно над этой ситуацией я не раздумывал. День накануне так и не состоявшегося отъезда в сборную я провел с дочкой Анюткой. С утра до вечера играли, резвились. Тысячу лет такого не случалось: мы не расставались ни на минуту. Мне было так хорошо — настоящая нирвана! Вечером перед ужином Аня подошла ко мне, обняла: «Папа, ты у меня классный–преклассный!»

От таких слов мурашки побежали по спине, как во время гимна Лиги чемпионов. Семья для меня давно была на первом месте, но никогда прежде я не осознавал этого с такой отчетливой ясностью. Я тут же выпалил: «Завтра я не поеду на сборы, останусь с вами. И вообще отныне буду уделять дому больше времени».

С того момента как Вероника забеременела во второй раз, я стал очень чувствительно ко всему относиться. Такое впечатление, будто внутри меня что–то разморозилось. Когда супруга вынашивала Аню, я многого не понимал. Отцовский инстинкт дремал, а теперь он проснулся. Мир окрасился в другие, более нежные тона. Я уже распознал их в себе и поэтому своему порыву не удивился.

Мы с Вероникой спокойно все обсудили. Я беспристрастно заглянул внутрь себя и наконец–то позволил себе признаться в том, что мне уже неинтересно выступать за сборную. Большая честь превратилась для меня в повинность, от которой не получаю удовольствия. Притворяться я не умею. Пусть все будет по–честному! Я позвонил Бородюку и объяснил ситуацию. Мы договорились, что я приеду в гостиницу к намеченному сроку, там окончательно во всем разберемся.

Ночь была непростой, и утром я тоже пребывал не в своей тарелке. Я не собирался менять принятое решение, о чем и сказал жене, но вместе с тем прекрасно отдавал себе отчет, насколько же нелегко будет довести его до конца. Когда ехал в машине, все сомнения, которые меня одолевали, выжигал каленым железом. Прокручивал в голове предстоящий разговор с Хиддинком, искал слова, которые лучше бы позволили мне передать свое состояние. Из автомобиля вылез с тяжелым сердцем, и, когда вошел в холл отеля, где нас собирали, вдруг позвонил Бородюк. Александр Генрихович был краток: «Егор, я Гусу поведал о нашем разговоре. Он сам все скажет прессе. Разворачивайся и поезжай домой, пока на тебя журналисты не набросились».

Не успела секундная стрелка сделать полный круг, как я уже ехал назад. Я ощущал, как мне становится легче, как исчезает беспокойство, как падает камень с моей души. Состояние тревоги сменилось легкостью. Я был доволен тем, что сделал это и, самое главное, что тренеры сборной восприняли мой поступок должным образом.

* * *

Теперь подведем итоги. Промежуточные–то я подводил не раз. В общем–то ничего с тех пор не изменилось. Реализовал я себя от силы на пятьдесят процентов. К сожалению, это обычное для России явление — под знаменами главной дружины многие блекли и полностью свои возможности не раскрывали. Причины у каждого свои, но есть одна универсальная, с которой большинству так и не суждено было справиться. — это гипертрофированное чувство ответственности. Наше поколение воспитывали так, что в сборной нельзя рисковать. Здесь ты отвечаешь за страну. Цена каждой ошибки возрастает в несколько раз, так как в отличие от клуба тут катастрофически мало игр, и времени на исправление ситуации может не остаться. Психологически это накладывает о–го–го какой отпечаток. В каждом эпизоде ты стараешься подстраховаться. Надежность возводишь в десятичную степень. Естественно, со стороны это выглядит как–то угловато, да и внутренне ты сам собой бываешь доволен редко. Часто после матчей национальной команды я корил себя за то, что пошел на поводу у обстоятельств, поддался всей этой атмосфере и частично наступил на горло собственной песне. Неоднократно в моем сознании всплывали эпизоды, когда я мог сыграть на грани, проскочить по тоненькому лезвию бритвы и создать голевой момент, но вместо этого одергивал себя и действовал наверняка.