Наше всё! - Алексей Зинин

В Москву мы прилетели героями. На родине начался футбольный бум. Все в одночасье прониклись идеей попадания на чемпионат Европы. Перед встречей с Исландией ажиотаж царил неимоверный. Я дни и часы до стартового свистка считал, однако за сутки до матча мне сообщили, что из–за перебора желтых карточек я сыграть не смогу. Разочарование страшнейшее! Тот поединок я наблюдал, стоя за воротами. Пот, то ли от жары, то ли от волнения, лил ручьем. Я каждые пять минут смахивал капельки со лба и сокрушался, как же тяжело должно быть пацанам.

Но потрясающий Карп вновь забил. Как мне хотелось перемахнуть через рекламный щит, рвануть на поле и заключить Валеру в свои объятия! Как я корил себя тогда за желтую парижскую карточку и за нелепую дисквалификацию. Это все–таки пытка — стоять за воротами. Единственное, чем я был способен помочь, — держать за ребят кулаки.

Свою игровую жажду я сумел утолить лишь через месяц, когда в Москву приехала сборная Армении. Представляете, на матч со столь скромной командой в «Лужниках» собралось шестьдесят тысяч зрителей! Это говорит о том, насколько возрос интерес к нашей дружине. Армяне все девяносто минут действовали очень грамотно, почти идеально. К счастью, Вова Бесчастных и все тот же Валера Карпин свои мячи забили.

* * *

Итак, у нас в активе было пять побед в пяти матчах. Осталось добрать две. В том, что мы одолеем «Андорру», никто не сомневался, хотя лично у меня определенная тревога имелась. «Карлик», выступая на нейтральном стадионе в Барселоне, чуть было не отобрал у французов два очка. А нам в отличие от тех же французов предстояло лететь непосредственно в Андорру. Долгий перелет. Маленькая страна. Маленькое поле. Маленькое количество зрителей и такая же маленькая игра. Девяносто минут сплошного мучения.

Забили легко (Витя Онопко отличился), но и пропустили без особых усилий. И потом лезли из кожи вон, пока Виктор опять нас не спас. Наши ветераны — супер! Они вели команду за собой, на жилах втаскивали нас в европейское первенство. Полагаю, никто из моего поколения не принес сборной столько пользы, как наши предшественники. Это были настоящие вожаки.

Когда возвращались в Москву, все уже находились в предвкушении битвы с Украиной. Мы, конечно, знали, что все постсоветское пространство будет месяц томиться в ожидании столь принципиального противостояния, но никто не мог предположить, что футболомания достигнет таких грандиозных масштабов. По мере приближения к «матчу века» страсти накалились настолько, что сложилось впечатление, будто ничего более важного, чем победа над друзьями–соперниками, в природе не существует. Тогда в «Лужники» поступило заявок более чем на полмиллиона человек. То есть если бы на стадионе было пятьсот тысяч мест, то все они были бы заполнены. Фантастика!

Не помню, как я спал накануне той встречи. Вроде бы все было нормально. Кошмары не одолевали, коленки не тряслись. Просто во всем теле ощущалось жгучее желание сделать этот последний шаг и добиться–таки поставленной цели.

Когда за полтора часа до стартового свистка мы по традиции вышли оценить качество газона, на трибунах уже расположилось тысяч двадцать зрителей, которые при виде нас устроили овацию. У меня ком подступил к горлу от сознания того, что сегодня нас ожидает что–то из ряда вон выходящее: или безграничное счастье, или все затмевающее горе. Третьего не дано! Это ощущение можно сравнить с тем, когда в рулетку ты ставишь все свои заработанные деньги. С той лишь разницей, что 9 октября 1999 года наша собственная судьба от нас самих зависела гораздо больше, нежели от фортуны. Впрочем, эта непредсказуемая дама свое решающее слово все–таки сказала. До этого было восемьдесят пять минут самой настоящей битвы, когда каждый стелился в подкатах и убивался за каждый сантиметр поля. Болельщики неистовствовали, барабанные перепонки закладывало от непрекращающегося шума. Когда величайший Валерка Карпин со штрафного вогнал мяч в сетку ворот Шовковского, я подумал, что столица не выдержит такого напряжения. Показалось, что грянул гром. Меня словно контузило, я перестал что–либо слышать. Будто во сне, несся я тогда за Валерой, пытаясь его поймать. А Карп ускользал и ускользал от меня. Я задыхался от радости, мысли крутились в голове, словно карусель. Я представлял наше всеобщее счастье. Одно на всех! Я уже видел, как наша команда бежит круг почета. Как она летит на европейское первенство. Как триумфально возвращается назад! Стоп! Я одернул себя. Еще играть и играть. Надо собраться. Хохлы упертые, сейчас полезут вперед и будут монотонно нас прессовать. Впрочем, запас прочности у нас все же был, и я вплоть до восемьдесят пятой минуты не сомневался, что все для нас закончится хорошо.

А потом произошел тот эпизод, который перевернул все на сто восемьдесят градусов. Многие ребята, вспоминая его, говорят, что все получилось как в тумане. Я же видел и осознавал ту картину с чудовищной трезвостью. Вот Шева разбегается и бьет. Я слежу, как Саша Филимонов идет на мяч: вот сейчас он выбьет его кулаком, но Саня начинает его ловить. Мяч идет по странной траектории, заваливается киперу за спину, Фил теряет ориентацию и, схватив мяч, падает с ним в ворота. Вот этот момент действительно показался мне вечностью. Саня падал в ворота, как в замедленной съемке. Ему ничего не оставалось, как попытаться отбросить предательскую сферу в сторону. Но было уже поздно, и получилось, что Фил выронил мяч в свои ворота.

Я, не желая мириться с действительностью, тут же отвел взгляд в сторону, и первое, что попало в поле моего зрения, — это психоз Вовы Бесчастных. Я перевел взгляд дальше. Железный и непробиваемый Витя Онопко стоял с потерянным недоумевающим видом. Я не знал, что мне делать в эту минуту. Не было ни сил, ни злобы. Пустота! Я понимал, что сборная Украины своего уже не отдаст. Да, мы попытались исправить положение, но чуда не произошло. Потом мне рассказывали, что на трибунах мужчины плакали. А когда горько плачут мужчины, да еще и не скрывая своих слез, это означает, что стряслась самая настоящая беда.

В раздевалке стояло гробовое молчание. Мы все до одного походили на мумий. Казалось, что наши души умерли или как минимум впали в летаргический сон. Фил извинился перед всеми и тоже сел. Не бывает такого взаимопонимания между людьми, которое было тогда между нами. Естественно, Саше Филимонову никто не сказал ни слова упрека. Всем было ясно, что ему сейчас тяжелее всех. Фил — очень мужественный человек. Я восхищаюсь им. Мне даже страшно представить, что было бы со мной, если бы я оказался на его месте. Саня же фактически побывал в аду, и я считаю, что выбрался он оттуда с честью.

Запомнилось, как в раздевалку влетел всегда жизнерадостный Пал Палыч Бородин: «О, мужики, сейчас вам новый анекдот расскажу». Пал Палыч старался вывести нас из оцепенения и хоть как–то облегчить наши страдания, но его никто не слушал. Я тоже не сумел уловить ни единого слова. Сознание включилось лишь тогда, когда Бородин сказал менеджеру сборной Вотоловскому: «Витя, премиальные ребятам раздай как за победу».

Меня те слова и впрямь немного приободрили. Не из–за денег, а из–за того, что появилась надежда: не все так плохо, болельщики, быть может, нас простят.

Давно известно, что лучше вовсе не дарить надежду, чем подарить, а потом отобрать. Получилось, что мы надежду отобрали, да еще сделали это в изощренной форме. И я опасался, что народ от нас отвернется, мы станем изгоями.

Знаю, что в подобные часы потрясений даже самые стойкие спортсмены не в состоянии совладать с эмоциями. Эти эмоции подталкивают принять решение о завершении карьеры, и я очень боялся, что наша команда–мечта развалится. Это и впрямь был великолепный коллектив с колоссальным потенциалом и вместе с тем с богатейшим опытом. На чемпионате Европы мы могли бы навести немало шороху, и вполне допускаю, что для многих из нас футбольная жизнь тогда сложилась бы совсем иначе.

На следующий день после трагедии я был сам не свой. Вообще ничего не хотелось. Но ближе к вечеру взял себя в руки: на носу был матч с «Локомотивом», и я принялся себя накручивать: это будет фактически «золотой» поединок. Мы обязаны его выиграть, и выиграть убедительно. Тогда хоть как–то удастся заглушить постукраинскую боль.

Когда мы вышли на игру с «Локомотивом», сразу же в глаза бросился плакат: «Филя, мы с тобой!» Я был признателен болельщикам за поддержку. Я понял, что народ нас простил. Никто никогда не узнает, что тогда творилось в душе Фила. Полагаю, там не кошки скребли, а тигры рвали эту душу в клочья. Но Саша действовал идеально, и мы не оставили от «железнодорожников» камня на камне: три–ноль!

После финального свистка я как–то с оптимизмом стал смотреть в завтрашний день. Решил, что Господь Бог за все наши старания и переживания нам воздаст, и в 2002 году мы непременно на чемпионат мира поедем!