В провинции - Элиза Ожешко

Она поселилась в деревне, и сразу сказалось ее дурное и сильное влияние на окружающих. Будучи в кровном родстве и. приятельских отношениях со многими почтенными семействами в стране, она принимала у себя много гостей, и всюду, куда простиралось ее обаяние, воздух был насыщен испарениями опиума. Опьяненные этим опиумом, многие теряли голову, и то, что в пани Карлич было от душевной широты, в других проявлялось пустым тщеславием, любовью к блеску.

Говорили, будто несколько молодых людей, прежде хозяйственных и бережливых, после ее приезда совсем отбились от дома и в погоне за роскошью и модой вконец разорились; два или три студента, приехав на каникулы домой и познакомившись с пани Карлич, не вернулись на занятия в университет, чтобы иметь возможность постоянно видеть ее и ухаживать за ней; многие молодые женщины, прежде жившие скромно и умеренно, стали подражать ей в одежде, роскоши, жизненном укладе.

Пани Карлич увидела впервые Александра Снопинского, когда ему было лет девятнадцать; ей понравился миловидный юноша, она пригласила его к себе, и с тех пор ее дом стал для него школой. Школой? Чему же он там учился? Щегольству, великосветским правилам и манерам, острословию, барским привычкам, любви к блеску, тщеславию, праздности и взаимному одурманиванию, которому предавались мужчины и женщины, точно курильщики опиума.

Пани Карлич забавлялась им, как ребенком, учила его ходить, сидеть, кланяться, петь, говорить по-французски; она муштровала его, придиралась к нему, сердилась на него и потом в знак примирения протягивала ему для поцелуя белую руку со сверкающим бриллиантовым перстнем.

Порой она снимала с себя кружевную мантилью и набрасывала Александру на голову или завязывала ему глаза надушенным батистовым платком и заставляла играть с ней и двумя ее компаньонками в жмурки. Одно время Александр был самым частым и самым желанным гостем в ее доме, красивая вдова играла с ним, как играют со смышленым и миловидным ребенком, играли с ним и ее компаньонки, и никому из них не приходило в голову, какой вред они ему приносят. Александр важничал и петушился, радуясь, что богатая и красивая соседка оказывает ему предпочтение перед другими, и все больше проникался любовью к блеску и праздности, которые царили в этом доме.

Когда на сверкающем паркете Песочной Александра вышколили и выдрессировали, когда он выучился грациозно ходить, садиться и кланяться, со вкусом одеваться, когда он своими манерами, изысканной одеждой стал выделяться среди шляхетской молодежи и больше походить на великосветский образчик, когда он, кроме того, провел несколько месяцев в Варшаве и примчался в Песочную поделиться своими впечатлениями о столице, пани Карлич, взглянув на него, подумала: «Какой молодец!» Блуждающий огонек вспыхнул в ее сознании, перекинулся в сердце и засиял в глазах.

Но, когда в сердце пани Карлич вспыхнул этот огонек, Александр, к счастью для него, познакомился с Винцуней и женился.

После женитьбы он целый год не бывал в Песочной.

За это время у пани Карлич несколько раз вспыхивали и гасли другие огоньки, но настал миг, когда все они погасли и над могилами блуждала скука.

Вот тут-то в одно прекрасное весеннее воскресное утро пани Карлич встретила у ворот кладбища Александра, заговорила с ним и, глядя на него своими большими черными глазами, пригласила к себе.

Александр поехал в Песочную и… с тех пор зачастил туда.

IV. Предсказания оригинала сбываются

Как утверждал пан Томаш, если супруги после свадьбы слишком много и открыто целуются, то первый год все идет как по маслу, а на второй начинаются трения.

Молодые Снопинские будто задались целью подтвердить, что старый оригинал иногда говорил дельные вещи: чем больше проходило времени со дня женитьбы, тем Винцуня страдала сильней и тем серьезней становилась. А чем меньше молодая женщина ребячилась и веселилась, как прежде, тем меньше она подходила своему весельчаку мужу.

Мало-помалу она поняла, что жизнь не может быть похожа, как ей раньше казалось, — на шумный бал с танцами, музыкой и любовными грезами, но Александр себе иначе этого не представлял.

Пропасть между ними росла, и забывалось то время, когда им вдвоем было хорошо и приятно…

Пробуждение наступило не сразу, а постепенно: глаза ее открывались медленно, но почти каждый час приносил новые мысли и новые наблюдения, и чем больше она узнавала человека, с которым была связана, и чем сильней росло ее самосознание, тем тоскливей ей становилось. Она еще не считала себя несчастной, но твердо знала, что счастливой ее тоже не назовешь. Несчастной она не была потому, что у нее был ребенок, которого она любила всеми силами своей горячей, порывистой натуры; а счастливой она себя не чувствовала, потому что с тех пор, как она стала матерью, не с кем ей было поговорить, поделиться своими мыслями, и еще потому, что она перестала быть любимой… и сама переставала любить!

Равнодушие к Александру тоже пришло не сразу, а по мере того, как душа ее пробуждалась от волшебного сна, который был навеян бурной бессознательной страстью к прекрасному юноше и первыми месяцами замужества.

Наступила весна, в Неменке началось строительство нового дома. Александр лихорадочно этим занимался. На дворе царило большое оживление: привозили материалы, тесали, пилили, закладывали фундамент. Винцуню огорчало, что она не в силах разделить восторга, с каким муж смотрел на эти работы, и его интереса к ним; сердце у нее сжималось от боли при мысли, что милый дом, где прошло ее детство, будет покинут и разрушен, а рассудок ей подсказывал, что слишком большой и требующий расходов дом в Неменке будет выглядеть смешно и в конце концов их разорит. Она не перечила мужу, но совсем не разделяла его радужных надежд и зодческого пыла. Александр видел это, мрачнел, не заговаривал при жене о том, что его больше всего занимало, и… ему становилось с ней все скучнее.

Однако, несмотря на усердие и рвение, с каким Александр всегда брался за дело, строительство за весну не очень-то далеко продвинулось.

Непреодолимая преграда встала на его пути — отсутствие денег. Хотя на закупку материалов Александр использовал весь годовой доход Неменки, — а точнее, половину, потому что деньги были профильтрованы сквозь пальцы разлюбезного Павелка, — и кроме того, занял довольно крупную сумму под залог имущества, этого оказалось мало для осуществления всех его планов и желаний. Обычай жить не по средствам, который он завел у себя, поглощал бездну денег, но и без того они у него расходились неизвестно как и на что. Иной раз Александр сам удивлялся, как быстро они таяли, хотя казалось, вот-вот он их держал в руках. Тогда он принимался учитывать и записывать расходы, но, набросав на бумаге несколько цифр, он начинал зевать, сначала слегка, затем сильнее, потом совершенно спазматически; в конце концов его охватывала такая скука, что он бросал перо и звал на помощь Павелка.