Дебютантки - Джун Зингер

Ярость Мориса Голда была равна его восхищению деловой хваткой его дочери.

— Мне не кажется, что ты справедлива ко мне, Сара. Все, что у меня есть, я заработал сам. Я много работал, чтобы достичь всего, а ты хочешь, чтобы я сам, своими руками отдал две трети своего состояния. Так или иначе тебе достанется доля твоей матери, поэтому гораздо справедливее будет, если мы поделим все так — пятьдесят процентов мне и по двадцать пять — тебе и матери. В конце концов, у тебя окажется пятьдесят процентов.

— Нет, отец, я так не хочу. Получится так, что после смерти мамы и твоей смерти Вайолет отдаст свою долю своим собственным детям. У меня будет половина, и у Стюарта и Джиллиан тоже половина. Ты когда-то был моим отцом, моим настоящим отцом, и подобный факт будет для меня очень прискорбным! Мне понадобится много денег, чтобы успокоиться! Послушай, я понимаю, что тебе нужно подумать. У тебя есть сколько угодно времени! — добавила Сара почти спокойным тоном. — Но не забывай, что будет, если ты не согласишься на мои условия и мама не даст тебе развода. Ты уже потерял меня, ты можешь потерять леди Вайолет. И тебя ничто и никто не согреет, кроме твоих денег. По-моему, это глупо! Даже если у тебя останется только тридцать четыре процента, у тебя будет огромное состояние. Хватит и леди Вай, и ее деткам! Правда!

Морис Голд насмешливо засмеялся. Ему не хотелось торговаться с Сарой, и, как она ему сказала, он ее уже потерял. Ему была нужна Вайолет.

— Хорошо, Сара, победа за тобой.

— Хорошо, папочка. Ты только проверь, чтобы бухгалтеры и адвокаты ничего не забыли. Чтобы все вошло в корпорацию, вплоть до старых ботинок! Потому что я все проверю и перепроверю!

Морису Голду очень хотелось дать по мордочке своей прелестной доченьке. Ей еще нет шестнадцати, а она думает, что уже всего добилась. Но ей придется кое-чему поучиться. Она даже не понимает, что выиграла сражение с ним не из-за того, что она такая хитрожопая, а потому, что она его Сара и он ее любит. Ей все равно придется узнать, как жизнь может обмануть ее, какой бы умной она себя ни считала. Он не всегда сможет смягчать удары судьбы для Сары.

— Может, мы пойдем поедим сейчас, — ласково спросила Сара. — Ты мне все расскажешь о своей новой семье!

Морис Голд решил сделать последнюю попытку, дурацкую попытку, но он должен постараться.

— Может, они станут и твоей семьей тоже? Сара, дай им и себе шанс. Ты можешь быть щедрой. Ты уйдешь от меня с огромным состоянием. Попробуй, Сара. Может, тебе и понравится Вайолет и ее дети.

— Нет, папа, я в этом не уверена. Эти наглые иностранны… Ты меня понимаешь… Они считают, что могут приходить к нам и забирать все — нашу страну, наши деньги…

«Даже наших отцов…»

Морис сердито посмотрел на дочь. Он отдал ей свои деньги, но сейчас она зашла слишком далеко, как испорченный, избалованный ребенок. Собственно, она всегда была такой!

— Ты стала настоящей сучкой, Сара. Меня от тебя тошнит, и я не пойду с тобой ни на какой ленч!

«Его от меня тошнит? Интересно, а что он сделал со мной?»

— Прекрасно! Если я сука, то кто же ты? Ты отвернулся от нас, от меня; тебе все равно, что будет со мной и с мамой! — Сара заплакала. — Ты отвернулся от семьи! Ты даже не хочешь называться евреем! Я еще раз повторяю: ты отвернулся даже от меня, своей маленькой доченька — горько рыдала Сара.

Морис побледнел:

— Я от тебя никогда не отворачивался. Ты сама все поставила с ног на голову. Мне пришлось сделать то, что я сделал! Ты же ничего по-настоящему не знаешь. Ты еще соплячка, и тебе никогда ни в чем не отказывали! Ты не можешь понять, как это бывает, когда в страну приезжает бедный неграмотный молодой еврей, который не знает языка, и все двери захлопываются перед его носом…

— В том-то и все дело, папочка. — Она вытерла слезы и высморкалась в крохотный платочек, этот жест почему-то вызвал слезы на глазах Мориса. — Тебе не стоило поступать так, как ты поступил. Ты же знаешь, сколько евреев приезжали в эту страну в качестве эмигрантов, сколачивали громадные состояния и становились известными людьми, не бросая свои семьи, и они не стали гоями. — Сара выплюнула это слово.

Морис Голд был поражен. Где она узнала это слово? Как она сумела произнести его с такой же насмешкой, как это обычно делал его отец?

— Отто Кан основал «Метрополитен Опера». Он пожертвовал на это дело пять миллионов долларов. Он помог создать «Эбби Плейерс» в Дублине и помогал Джорджу Гершвину. Адольф Льюисон тоже был евреем. Он построил «Льюисон Стедиум», чтобы там все могли бесплатно слушать прекрасную музыку. Их очень много, устанешь перечислять. Их отцы сделали много денег, но никто из них не отказался от своего еврейского происхождения. Они оставались евреями и творили добро… — Она замолчала.

Совершенно ошалевший, Морис понял, что она специально готовилась к этому разговору. У него в памяти понеслись воспоминания, сменяя друг друга, как кинокадры. Она сидит у него на коленях в длинной ночной рубашке и просит, чтобы он рассказал ей сказку. Она ждет у двери, когда он вернется домой, и с криком «папочка!» прыгает в его объятия.

— Они были известные люди, и им не нужно было жениться на титулованных дамах или покупать себе право входа в высшее общество. Но ты — такой высокий, красивый и богатый, папочка, и как я тебя презираю. Как бы мне хотелось, чтобы отцом у меня был один из этих людей… Чтобы мне не было стыдно, что я твоя дочь!

Она подхватила манто и сумку и пошла к двери.

Выйдя из здания, Сара стала думать, куда ей идти. Она пока не собиралась возвращаться в школу. Она шла быстро, как будто ей нужно было успеть куда-то. Она так и не надела манто, хотя было холодно. Сара шагала по Бродвею. Молодой человек в пиджаке и в узких брюках посмотрел на нее.

— Ты чего так злишься, красотка? — обратился он к Саре.

Сара посмотрела на него.

— Иди и зае… — прошипела она и быстро пошла мимо отеля «Тафт». Потом вдруг вернулась и вошла в отель. Кто-то советовал ей послушать Чарли Дрю в «Тафте» — он играл на рояле и пел рискованные песенки. Ей нужно выпить. Она прошла в зал, названный в честь своего главного артиста, и села за маленький столик у рояля. К ней подошел официант, он даже не спросил ее, сколько ей лет.

— Пожалуйста, «Манхэттен» с бурбоном и две вишенки. Когда появится мистер Дрю?

— Не раньше пяти, мисс.

Она посмотрела на часы. Было только десять минут третьего. Сара пожала плечами:

— На войне как на войне.

Официант покачал головой.

В комнате было много солдат, моряков и морских пехотинцев. Здоровенный пехотинец улыбался ей с другого конца зала. Капрал с ленточкой «Пурпурного сердца» издали молча кивал ей головой. Официант принес бокал, и Сара немного отпила.