Дети Богов и Воинов - Шона Лоулес

спросил Ситрик, как только за Шехналлом закрылись двери.

– Нужно соглашаться на его условия, – заявил Гилла. – Ты же видишь, сколько у него воинов. Как только они проломят стены, все закончится.

– Харальд? – Ситрик перевел взгляд на старшего брата.

– Я пойду за тобой в любую битву, – прогудел тот. – Смерти я не боюсь. Вот только не думаю, что сегодня можно победить.

– Ну а ты что думаешь, мама?

Вздохнув, я села на свободный стул рядом с Гиллой:

– Если Харальд считает, что победы нам не видать, я верю.

Повисла жуткая тишина. Все ждали, когда заговорит Ситрик. Он смотрел вслед Шехналлу и теребил золотой обруч Амлафа, пока не порозовела кожа на запястье.

– Король Ситрик?

Мы перевели взгляд на рабыню, ворвавшуюся в чертоги. Она подбежала к Ситрику и что-то прошептала ему на ухо. Сын кивнул и взмахом руки приказал ей выйти.

– В чем дело? – спросил Гилла.

– Шехналл предлагает вернуть кольцо Тора сегодня же, – произнес Ситрик, – если мать согласится стать его женой.

Я расхохоталась:

– В обмен на ржавую безделушку? Да за кого он меня принимает?

– Тебе стоит согласиться, Ситрик, – пожал плечами Гилла. – Кольцо Тора – это символ Дублина. Воины падут духом, узнав, что Шехналл увез его с собой.

Ситрик продолжал теребить обруч. Нахмурившись, я заставила сына посмотреть мне в глаза.

– Ты ведь не собираешься согласиться?

– Гилла говорит дело, – произнес он с наигранным безразличием. – Мы уже лишились полей и урожая. Если мы потеряем еще и кольцо…

– Я за него не выйду, – отрезала я. – Я ненавижу Шехналла.

– Мама, разве не ты говорила, что любовь и ненависть не имеют к браку никакого отношения? – Сын взглянул на меня, высоко подняв голову, и я увидела злобу, тлеющую в его глазах. Чем я заслужила ее? Ничем.

Я сдвинула колени и накинула на них шерстяной платок, чтобы никто не заметил, как они затряслись.

– Дублинцы скорее лишатся старого кольца, чем своей королевы.

– Думаешь, народ тебя любит? – расхохотался Гилла. – Ну ты и дура. Да они тебя презирают! Викинги – за то, что ты ирландка. Ирландцы – за то, что ты не христианка. Ты никому в жизни не помогла и думаешь только о себе. Да они возликуют, когда ты уберешься из города.

Я влепила ему такую пощечину, что на коже осталось красное пятно. Когда Гилла дотронулся до него рукой, в уголке его глаза мелькнула слеза.

– Шлюха.

– Вот и все, что приходит на ум мужчине, которого победила женщина?

Внезапно Харальд поднялся, мгновенно приковав к себе все взгляды.

– Если твоя мать не хочет замуж за верховного короля, у меня есть дочь, которую он может согласиться взять в жены.

Мы промолчали. Дочери Харальда унаследовали внешность матери и едва ли могли прийтись по вкусу Шехналлу. Он откашлялся.

– А если нет, то обойдемся и без кольца. Шехналл пообещал вернуть его, когда мы победим короля Бриана, а если мы хотим сохранить власть над Дублином, сделать это все равно придется. – Он поставил кубок на стол. – А сейчас я хочу побыть с семьей. Дайте знать, когда примете решение.

В благодарность Харальду за защиту я поклялась себе впредь относиться к Фригге добрее. А вот сын не заслуживал столь теплого отношения. Я поверить не могла, что он до сих пор раздумывает над предложением Шехналла.

– Сынок, не поступай так со мной, – кротко произнесла я.

Во взгляде Ситрика преобладала нерешительность, а его пальцы по-прежнему теребили золотой обруч. Я подошла ближе и опустилась на колени.

– Прошу тебя, – взмолилась я. – Не заставляй меня выходить за него. Я люблю тебя. Не отсылай меня прочь.

Наконец Ситрик кивнул:

– Если я соглашусь, ты благословишь мою женитьбу на Онгвен.

– Да, – прошептала я. – Все, что пожелаешь.

Не говоря больше ни слова, Ситрик поднялся и направился в свои покои. Где-то в глубине коридора Онгвен залилась смехом, а потом подскочила к нему и погладила по волосам.

Я смотрела им вслед, пока их тени не исчезли со стены. Сгорая со стыда, я неподвижно стояла на коленях и очнулась только услышав над ухом смех Гиллы. Я хотела влепить ему еще одну пощечину и накричать на него, но не смогла сдвинуться с места. Все, на что у меня хватало сил, – беспомощно сидеть на полу и утирать слезы, льющиеся по щекам.

Мит, 999 год

Фоула

Мы – не войско.

Вот что объявил король Бриан, отправляясь в путь. Он благосклонно улыбнулся нам и поведал, что мы едем в Мит, где они с Шехналлом поклянутся соблюдать мирный договор, а принцессу Бейвин отдадут на воспитание семье верховного короля. Я же считала воинов, которых он брал с собой, смотрела на их мрачные лица и острые клинки и не могла не гадать, зачем ему столько людей.

Как и велел король, я с раннего утра и до поздней ночи безустанно наблюдала за здоровьем Бейвин. Младшую принцессу, однако, донимала только усталость от непривычно долгой езды верхом, ее настроение оставалось таким же добродушным. Она смеялась и пела, а отец и старшие братья, посвящавшие Бейвин все свободное время, просили ее исполнить любимые песни или рассказывали ей истории. Слойне же, напротив, скверно переносила тяготы путешествия. Она жаловалась на головные боли и огрызалась на всех, кто слишком донимал ее разговорами. Ее здоровью ничего не угрожало, и я подозревала, что источник проблемы в скором расставании с сестрой.

Я понимала Слойне лучше, чем кто-либо другой.

Я не лезла ей в душу. Это не входило в мои обязанности. Я навещала королевскую семью, когда меня вызывали, и уходила, как только отпускали. Днем молча ехала в хвосте процессии. Это оказалось легче, чем ожидалось: помимо двух принцесс и их спутницы, я оказалась единственной женщиной в отряде, и никто из воинов не желал со мной общаться. Многие из них уже знали меня как лекаря из Киллало, поэтому даже мои шрамы больше не привлекали особого внимания, хотя иногда я и ловила на себе любопытные взгляды.

Днем справиться с одиночеством получалось, а вот ночью мысли устремлялись к Ифе, Роунат и Броккану, и я не находила себе места. Я хотела отправиться в лес, почувствовать ветер в волосах и влажную почву между пальцев ног. Впрочем, теперь я жила в кругу смертных и приходилось соблюдать их правила приличия. Отец Маркона имел зоркий глаз, а за мной следил с особым тщанием. Уйти куда-то одной означало навлечь подозрение.

На двадцатый день путешествия мы почти добрались