Тридцать один. Часть I. Ученик - Роман Смеклоф

мглы разрослись на половину одуванчикового поля, заслонив перевёрнутое дерево и небо. Крылья вздрагивали, как в агонии кидая россыпи сажи.

Разобравшись со мной, Душегуб набросился на архивариуса. Тот висел вниз головой и бледное лицо побагровело. Он хватал ртом воздух, жадно сглатывая. В горле скрежетали скребущие друг по другу когти. И хоть меня крючило из-за превращения – всё равно передернуло. Так в междумирье подбирались неведомые твари. Их до умопомрачения боялся Оливье, а меня и вовсе парализовало.

Дядя покосился на Мровкуба и завопил:

– Только не это!

Лицо архивариуса полиловело. Рот так широко распахнулся, что должна была сломаться челюсть и лопнуть щёки.

– Я не ворочусь! – пророкотал Мровкуб изменившимся голосом с чужими интонациями.

Я бы пискнул с испугу, но плечи, руки и грудь так разнесло, что не хватало дыхания. Изменения подбирались к ногам. Скоро дойдёт до шеи. О том, что будет дальше, даже думать не хочется. Я всхлипнул, но архивариуса корёжило так, что не обращать внимания было невозможно.

– Истинная магия! – восторгался голем.

Изо рта Мровкуба высунулся прозрачный шар и надулся больше него самого, загородив тощее тело от фея.

Душегуб взмахнул крыльями и взлетел повыше. На потемневшем лице застыло удивление, быстро сменившееся гневом.

– Смеешь бороться с судьбой?

Призываешь на зримый бой? – закричал он с такой силой, что пришлось закрыть уши руками.

Шея надулась, и чёрная цепь впилась в кожу. Я схватился за ошейник, но только придавил пальцы. Цепь душила, вминая кадык.

– Пускай лицезрят!

В искореженном голосе архивариуса слышались победные нотки.

Внутри прозрачного шара засверкали молнии.

– Что творится? – прошипел я, силясь оттянуть ошейник.

– Пузырь, – восхитился Евлампий, – показывает сотворение заклятий.

– Знаю, – прохрипел я.

Может, я далёк от магии, тем паче от всяких там тонкостей, но что такое пузырь знаю. В академии наставники вешали такие шары на студиозусов, чтобы приглядывать, как те колдуют и указывать на ошибки. А ещё пузырём наказывали! Он болтался над провинившимся, и вся академия потешалась над его невежественной волшбой.

– Обличает мысли во время колдовства студиозусов, а для мага опузырение в бою – унизительно.

– Знаю… – начал я.

С лихвой глотнул унижений в академии.

– Так же постыдно, – не обращая внимания, продолжил Евлампий, – как голые рыцари. Сражаться-то они могут… Только как врагу в глаза смотреть?

Голозадые рыцари хохма ещё та. Волосатые ноги, торчащие из-под панциря, могли бы развеселить, если бы не давивший на горло ошейник. Хотя подсмотреть, что у другого в голове очень интересно. А уж у колдуна! Только волшебники друг друга пузырями не заклинают. Чего они там не видели? Подумал о молнии, получи.

Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про цепь, но бушующая в пузыре гроза, так на поляне и не проявилась.

– Молни пшик, – обиделся я.

– Что? – переспросил голем. – Молния? Её не будет – не воспринимай буквально. Есть огромная книга по толкованию знаков. Не в меру остроумные колдуны называют её пузырялогией. Молния – это огромная, готовая к атаке сила, которая…

Взвыло так, что я оглох. Сжавшись и косясь прищуренными глазами на пузырь, я мечтал исчезнуть. Рванул не он. Зато из пузыря разметало молнии и теперь на их месте бушевали бурые клубы огня. А вот фей пропал. А с ним давящее чувство голода. Дыхание наладилось и превращение отступило. Даже сила, держащая ноги, растаяла. Волшебная пыль облетела и я, вовремя подставив руки, свалился в траву.

Отряхнувшись, я поднялся. В голове ещё звенело.

– Что бахнуло? – будто бы тихо спросил я.

Голем яростно жестикулировал на плече. Разевал, закрывал свою расщелину, но звук не выходил. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном зазвучали вопли:

– …магическая кувалда, никогда такого… У меня зашкалило! Чуть на камни не рассыпался!

– Что бахнуло?

– Архивариус его чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии…

Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь взвился над его головой, кривляясь танцующими тенями, воинственно машущими мечами над поверженным врагом.

– Совсем сбрендил, – вздохнул я.

– Это не магия, – крикнул голем. – Он радуется!

Оливье сидел на земле и крутил ус, погруженный в себя.

– Зачем было шар создавать? – задал я, мучивший вопрос.

– О! – воскликнул голем. – Мудрые чары! Заклятие помимо прочего снижает силу колдовства, чтобы студиозусы на тренировках не покалечились.

– Где фей? – захлопал глазами я. – Почему он не лопнет пузырь?

– Уничтожить нельзя! – торжествовал Евлампий. – Заклинание отменит только сотворивший, или оно само развеется, после поединка.

Я оглянулся на перевернутое дерево. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Лепестки вьюна пеплом кружились в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Чёрный фей, сложив крылья, ворочался у корней и только поднявшись на колени, кривясь разогнулся.

– Ошейник больше не давит, – с удовольствием массируя шею, порадовался я.

– Выброс чистой энергии разорвал чары… Смотри! – возбужденно закричал голем.

Душегуб передёрнул крыльями и, замахав, взмыл над землёй, поднимая вихри пепла.

– Не туда! – взвизгнул Евлампий. – Его мысли в пузыре!

Я повернулся к шару. Внутри взошёл одуванчик. Выросла завязь. Распустился оранжевый цветок. Закрылся бутон. Засохли лепестки. Продёрнулся белый пух. Созрели, потемнели и уплотнились семечки. Вот бы в жизни так помидоры росли, никто бы бед не знал. А то только одуванчики так самоотверженно прут. Цветок распахнулся, качнув белой головой, и запел голосом Душегуба:

– Замерзает одинокий одуванчик на ветру.

Потерял и кров, и пищу, проиграл свою игру.

На прощание, еле слышно, скажет тихое: умру!

Его тянет ближе, ближе к раскаленному костру!

– Он ещё и разговаривает? – удивился я.

– Он много чего может, – согласился голем.

– Пурум бурум буру. Было плохо поутру, – фыркнул Оливье и пополз прочь.

Прогремевшее над полем заклятье вконец обозлило чёрного фея. Красивое лицо исказилось до неузнаваемости, а крылья разрослись над поляной и, забились, поднимая воздушные вихри. От взмахов взлетели уцелевшие семена одуванчиков и сокрушительной волной покатились на нас.

В пузыре под белыми шапками, кривилось и отчаянно рыдало лицо архивариуса.

– Что за нытьё? – опешил я.

– Фей развеял его магию и ударит… – попытался голем.

Договорить он не успел. Крылья Душегуба завертелись черными смерчами, цунами из белых пушинок выросло до небес и оглушительно шелестя рухнуло на нас.

Я прыгнул на землю, закрыв голову руками. По затылку прокатился шуршащий вал и унёсся прочь. Похолодевшая спина не хотела разгибаться, но любопытство победило, и я высунулся из травы. Туча белых семян облепила архивариуса, накатывая на него шелестящими волнами, а пузырь всё ещё парящий над его головой, показывал бой. Белоснежные крошки с белыми крыльями штурмовали седую крепость. Цеплялись длинными, длиннее их собственных тел, когтями за стены, и из камней сочились пурпурные, сияющие ручейки. Крепость в ответ