Я, оперуполномоченный - Андрей Ветер

– Когда привыкнешь, то не страшно. Но до тех пор ночами не спишь. Там ночами своя жизнь: винище тайком вносить и наркоту тоже, вертухаям башлять, сукам глаза выкалывать и языки отрезать…

– Каким сукам? – подавленно спросил Фомин.

– Суками там называют тех, кто у ментов в стукачах бегает, – равнодушно пояснил Василёк.

Угрюмый плеснул водку в пиво. Когда он снова заговорил, Фомин уже почти не воспринимал его рассказ в форме конкретных слов; всё, что он слышал, постепенно превращалось в какую-то вязкую удушливую массу, наваливалось на него, как клокочущая людская толпа, тянула в разные стороны, кричала в уши, вырывала волосы, выворачивала руки. Слова Угрюмого залили окружающее пространство тяжёлой болотной топью, впрыснули в сердце Егора Фомина ужас, затопили его сознание истерично бьющейся мыслью: «Подальше от этого человека! Подальше от них всех! К чёрту эту затею! Буду жить, как жил раньше!»

От пива с водкой и от нервного напряжения Егор быстро размяк, глаза смотрели затравленно и понуро.

– Ему, похоже, хватит, – заметил Василёк. – Отведу его до хаты.

– Валяй! – Уголовник почти ласково пошлёпал волосатой ручищей Фомина по щеке. – Ты, паря, подумай над моими словами, не гони без надобности…

Егор кивнул тяжёлой головой и, держась за Василька, неуверенно двинулся к выходу.

На улице он остановился, расстегнул пальто и принялся жадно дышать.

– Стёпа, – проговорил он наконец, – а ведь мы с тобой настоящие бараны. На волоске висели. Вон что Бурый твой сказал: взяли бы нас на второй день… И туши фонарь! Зона!

Последнее слово он произнёс со смешанным чувством ужаса и благоговения.

– Зона! – повторил он пьяно. – Там ведь, Стёпа, оказывается, нам бы с тобой в задницу вставили… Да ты и так знаешь. Какого ж хрена ты мне всё это сразу не выложил?

– А ты про зону не спрашивал.

– Ё-моё… Чуть не влип… Вот же чуть же не влип я с этими бирюльками… Слушай, Стёпа, этот мужик… Он хоть и вор, а всё-таки че-ло-ве-ек. Есть всё-таки у них там человеки… Он же мне, можно сказать, глаза открыл… Я про зону-то никогда толком не слыхивал ничего… А ты молчал… Пугать не хотел меня? Да?.. Эх, Стёпа… Ноги меня не держат…

– Давай покурим, что ли? – предложил Василёк, продолжая поддерживать Егора. – Так ты что? Решил плюнуть на магазин-то?

– А ну всё это на хер, старик!.. – Фомин с удовольствием затянулся, стащил с головы кепку и, замахав ею над головой, воскликнул с восторгом: – Как хорошо-то! Ты только глянь, как всё хорошо! И поддали мы славно… Может, ещё винца рванём?

– Тебе уж хватит. Совсем чего-то развезло тебя.

– Это на радостях.

– На каких радостях?

– Что жить буду на свободе… Знаешь, даже думать страшно о том, что могло случиться… Как вот на краю обрыва постоял, а теперь оглядываюсь и представляю, как едва не сорвался вниз… А теперь буду жить! Дышать буду! С Зойкой моей буду кувыркаться вдоволь… Знаешь, какая она у меня? Огонь-девка!.. На неё все уже в школе заглядывались, ухажёров было тьма. Только Зойка ни с кем… Меня ждала, понимаешь?.. Хорошо… Мать твою, до чего же хорошо жить!..

– Ладно, глотку-то не дери особо, а то вон дружинники морды свои воротят в нашу сторону. Топаем домой…

– Почему мы дальше собственного носа не видим?

– Не видим? – переспросил Василёк.

– Жизнь-то хороша, а нам всё мало, всё чего-то ещё надо… Глупые мы… До чего ж мы, человеки, глупые, не понимаем своего счастья…

* * *

Максимов вернулся от Иванова очень довольный. Бросив папку на стол, он потыкал в неё пальцем и сказал:

– Начальство в восторге. Иванов сказал, что за всё время его работы в МУРе такие комбинации встречал редко.

Великолепно! Разного плана операции, говорит, были у него, но так гладко не проходила ни одна.

– Чертовски приятно, когда руководство хвалит. – Веселов потянулся, откинувшись на стуле.

Максимов посмотрел на Смелякова.

– Иванов сказал, что это можно прямо сейчас выкладывать в качестве одной из важнейших тем практических занятий с оперработниками в городе. Так что, Витя, с тебя бутылка.

– Почему с меня? – хмыкнул Смеляков.

– Потому что всё вышесказанное адресовано фактически тебе. С твоей подачи мы закрутили всю комбинацию.

Виктор улыбнулся и скромно отмахнулся:

– Да ладно уж…

Но в душе он чувствовал себя весьма польщённым.

Весь день его не отпускала мысль о том, что произошло нечто очень важное: работа была выполнена, никто не пострадал.

«Значит, можно заниматься профилактикой преступлений, можно не только предотвращать их, но и поддержать оступившегося человека, не дать ему упасть… Если бы не разговор с Жуковым, то не было бы сейчас за нами этой удивительной победы… Зря всё-таки у нас так огульно чекистов ругают. Наши как-то уж больно в штыки восприняли все их нововведения. Я понимаю, что всем обидно, особенно опытным сыскарям, когда их начинают уму-разуму учить. Но ведь КГБ – могучая организация, и держится она не на штыках и не на запугивании населения. У чекистов накоплен колоссальный опыт, за ними – годы истории, мы обязаны перенять у них лучшее, что они умеют. Разумеется, не все там похожи на Жукова, хватает и сволочей. А разве у нас, в милиции, нет подонков? Да полным-полно! Есть и такие, которые мать родную продадут, лишь бы выслужиться. Так ведь людей, готовых по трупам шагать, всюду хватает. А тех, которым честь мундира замарать – раз плюнуть, таких и того больше. Взять хотя бы историю с брильянтовым колье. Ведь и вправду орудовали милиционеры! Страшно подумать, но сыщики, прикрываясь погонами, в действительности занимались разбоем!»

Виктор вспомнил, как им зачитали в утренней сводке, что в налёте на художника, решившего продать брильянтовое колье, участвовал заместитель начальника по уголовному розыску 17-го отделения милиции. Вспомнил, как тяжело все восприняли эту информацию. До последней минуты все надеялись, что бандиты только выдавали себя за милиционеров и что никто из сотрудников правоохранительных органов не замешан в том наглом налёте.

«Значит, всё же надо нас шерстить время от времени, – горько размышлял Виктор. – И не только нас, а всех. Но ведь если начать такую практику, то это заведёт чёрт знает куда. Знаем мы, что такое партийная чистка…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МАЙ – ИЮЛЬ 1983

Майские праздники отгремели громкой музыкой репродукторов, красочными шествиями трудящихся, военным парадом. Позади остались волны алых знамён, красные гвоздики, сияющие лица и красочные транспаранты с призывами к торжеству коммунизма.

После напряжённых дней дежурства Смеляков с удовольствием отдался безделью первого же выходного дня.

– Какие там у вас новости? – спросила его Вера.

– Пятнадцать сотрудников милиции оказались за решёткой, – констатировал он безрадостно.

– Это по делу о том злосчастном брильянтовом колье? Об ограблении художника в Даевом переулке?

– Да. Из 17-го, 15-го и 64-го отделений милиции. У нас уже гадают, чьи головы полетят. Только и разговоров о новых кадровых перестановках… Смутное время…

– Витя, что ты как маленький? При чём здесь время? Ты же прекрасно знаешь, что такое творилось всегда. Проблема не во времени, а в людях вообще. В психологии. В психике…

– Нашла что сказать, – неохотно возразил Виктор, прекрасно сознавая, что жена права. Но на сердце лежал камень, и Виктору хотелось разговором, пусть даже пустой болтовнёй, освободиться от тяжести. – «Психика»! Так можно на любой вопрос ответить.

– А ты что хотел от меня услышать? Развёрнутый ответ на тему, почему начальник одного из отделений милиции превратился в бандита? Тебя это интересует?

– И это в частности. Я занимаюсь раскрытием преступлений, но не могу понять природу преступлений. Почему люди воруют, убивают… Ну, скажем, насчёт убийств мне более или менее ясно: человек чувствует себя загнанным в угол и идёт на крайнюю меру… Или же в бесконтрольном порыве ярости убивает. Но кража и ограбление – другое дело. Тут нет отчаянья. Тут жадность какая-то. Этим людям всегда всего мало. Почему?

– Я тебе уже ответила: займись психологией. Влезь в неё поглубже.

– А дальше? Исправить-то я ничего всё равно не смогу.

– Тебя интересует вопрос «почему» или вопрос «как изменить жизнь»?

– Для начала хотелось бы узнать причину. А уж изменять жизнь не я должен. Я – сыщик. Моя функция – искать и находить преступников.

– А кто будет изменять жизнь? – Лицо Веры сделалось жёстким, глаза смотрели требовательно. – Кто будет воспитывать детей, чтобы они «правильно» мыслили? Это тоже твоя работа. Мы с тобой – неотъемлемая часть государства, причём такая часть, на которую возложены куда более серьёзные и ответственные задачи, чем на какого-нибудь директора завода. Мы-то с тобой и являемся одними из главных воспитателей общества. И перед нами, помимо наших непосредственных обязанностей, стоит задача сделать так, чтобы люди не шли на преступление.