В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон

но она, бабушка Витель, своего никому не уступит!

На похороны пришло много народу — почти все местечко. Наверно, люди чувствовали, что хоронят не просто долго жившую и ушедшую в свой срок старуху, но целый мир, в котором жили их отцы, деды и прадеды — мир, который, как и бабушка Витель, уже не вернется никогда.

Поколение уходит, и поколение приходит. Все-таки удивительная это штука — жизнь! Уже перевалив через сорок, Рахеля вдруг обнаружила, что забеременела. Вот ведь чудо! Молодой женой она сильно переживала свою бесплодность и долго пыталась исправить положение — бегала по врачам, ездила в Киев к большим научным светилам и даже посетила святого Чернобыльского цадика. Но ничего не помогало, и женщина давно уже смирилась с отсутствием детей в ее жизни. И вот, именно сейчас, когда она пошла на свой пятый десяток, когда муж прикован к постели, бабушка умерла, а из шести комнат осталось только две — именно сейчас! — завязалась в ее чреве новая жизнь! Весной 1931 года родила Рахеля дочку. Имя долго не выбирали: Витель, как же иначе?

Тут-то и навалилась на нее жизнь всей своей неимоверной тяжестью. Вдобавок ко всему прочему немалому труду — еще и младенец! Пеленки, кормление, ночные бдения, детские болезни… Маленькая Витель удивительно походила на маленькую Рахелю — такая же черненькая, с круглыми румяными щечками. Отцовство Нахманке давало о себе знать разве что мечтательным выражением глаз.

Вот лежит она, благословенное позднее дитя, разевает ротик, плачет и смеется, моргает мечтательными глазами. Теперь уже нет у Рахели ни времени, ни сил подменять мужа у вязальной машинки, и доходы семьи уменьшаются. Но кто вспоминает о доходах, когда рядом дрыгает пухлыми ножками новорожденное чудо? Рахеля падает с ног, но сердце ее поет при одном взгляде на колыбельку. И не только сердце — нет-нет да и слышится в комнатах та единственная песенка, которая помнится ей со времен детства:

Ой, на деньги не играй! Деньги пропадут, И узнаешь ты тогда, что такое кнут…

Слова песенки совсем не к месту: ну кто тут станет играть на деньги? На какие деньги — нет их… Да и мотив печальный, очень грустный мотив. Прямо скажем, не подходит песенка к радостному настроению, но никуда не денешься — другой-то нету. Нахманке сидит за своим рабочим столом, крутит ручку вязальной машинки. На глазах у калеки — слезы, и он отворачивается к стене, чтобы жена, не дай бог, не увидела.

Жизнь течет своим чередом — тяжкая до невыносимости в одном, светлая и радостная в другом. Маленькая Витель, праправнучка святого дилковского рабби Хаима-Йехиэля-Михла Бухмана, уже встает в кроватке. Встает и заливается счастливым смехом — она вообще все время улыбается, такой уж получился веселый ребенок. Когда Рахеля выходит за покупками или по другим делам, кроватку придвигают поближе к Нахманке. И дочь, и отец любят такие минуты. Нахманке, махнув рукой на свое ремесло, смешит девочку, поет ей забавные песни. Больше всего ей почему-то нравится русская «Давай закурим, Николай!»: когда Нахманке запевает это, Вителе принимается притопывать ножками и хохотать во весь голос. Вот так плясунья, вот так танцевальный дуэт младенца и безногого калеки… смех и слезы, иначе и не скажешь.

Ох, нелегко, совсем нелегко было двум инвалидам растить и поднимать к жизни эту горячо любимую, горячо желанную дочку. Вот она уже ползает по комнатам… вот уже встает… вот уже делает первые самостоятельные шаги… Кажется, только что был ребенок-ползунок, а теперь — ребенок-бегунок, прошу любить и жаловать! И — всё в рот, всё в рот — глаз да глаз за этой веселой проказницей!

Когда дочери исполнилось три года, Рахеля отвела ее в детский сад.

6

Шли годы, не забывая и Богом забытый Дилков, старели некогда молодые люди. Волосы Нахманке окрасились сединой; она начала свое наступление с висков и постепенно добралась до самой макушки. Сеточка морщин легла на лицо Рахели — складки прорезали лоб, залегли в уголках губ. Женщина по-прежнему несла на себе весь груз домашней работы и ухода за дочерью и мужем-калекой. Не железные ли у нее плечи? Хорошо, что подрастает помощница: маленькой Вителе уже исполнилось восемь.

В сентябре девочка впервые пошла в школу. Не каждый день у родителей бывает такой знаменательный праздник! Рахеля купила дочке все необходимое. Накануне мать и дочь сложили в черный форменный ранец учебники, тетрадки и пенал, а утром вместе отправились к школе.

Они идут по улице, и еще неизвестно, кто из них двоих больше волнуется. Вителе красиво причесана, блестящие волосы повязаны белым шелковым бантом. Утро выдалось замечательное, воздух душист и свеж, ласковое солнце бродит по небу. Осень еще не вступила в права, и во дворах вовсю зеленеют деревья. На лице у девочки — торжественное и серьезное выражение. Чем ближе к школе, тем больше на улице празднично одетых детей с ранцами за плечами. У многих в руках букет цветов.

Вот и ворота школы. В ее коридорах — веселый гам, детская беготня, восклицания, смех, русская и украинская речь. Жаль, что Рахеля не может ничего этого слышать. Даже о прозвеневшем первом звонке она догадывается лишь по косвенным признакам. Глухая женщина смотрит в спину маленькой Вителе, идущей со своим ранцем по свежевыкрашенному школьному коридору, и сердце ее колотится в радости и смятении. Сейчас дочка войдет в класс, и начнется новая пора, новый этап в жизни. Десять классов, десять лет, а потом? Потом, наверно, нужно уезжать в Киев, за высшим образованием… Боже, как быстро, как быстро…

Этот коридор — верная, надежная, светлая дорога для дочери. Вот пусть и шагает по ней к будущему — другому, счастливому. Жаль, что Нахманке этого не видит. Нахманке полулежит-полусидит-полуживет дома, крутит ручку вязальной машинки. Пятидесятилетний седой мужчина, калека, инвалид с грустными глазами. Чего уж там, надо признать: их жизнь прошла, кончилась, хотя и продолжается — внешне, для отвода глаз. Что будет с ними дальше, как повернет судьба рукоятку своей машинки? Что ждет их в ближайшем будущем?