В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон

Смерть — вот что ждало их всех. Летом сорок первого года разразилась ужасная война. Несколько недель спустя в громе и огне вошли в Дилков немцы. Многие евреи успели убежать — кто пешком, кто на телегах. Но далеко ли убежит безногий? Услышит ли приближение опасности глухая?

В пасмурный день октября пришли убийцы в дом, расположенный по соседству с клойзом. Они застрелили Нахманке и выволокли во двор Рахелю с дочерью, маленькой Вителе. Вместе с остальными евреями прошли они короткий путь до места расправы. На городской площади Дилкова их всех затравили собаками. Свора рычащих псов набросилась на сбившихся в кучку женщин, детей и стариков. Одежда окрасилась кровью, крики истязаемых разрывали воздух.

Среди жертв этой забавы были и Рахеля с Вителе. Некоторое время спустя немцы разрушили все еврейские дома в городке, превратив их в груды развалин, дабы истребить самую память о евреях. Та же судьба постигла дом рядом с клойзом и сам клойз.

Я, автор этих строк, еще с дней своего раннего детства помню город Дилков, его жизнь, его обитателей. Помню его дни, его ночи, помню его детей — моих сверстников, помню клойз и его посетителей, помню статную бабушку Витель и глухую тетю Рахелю. Помню врача Энгерта — еще бы, ведь он лечил и меня! Не раз и не два слушал я на поляне пашутовского леса и клейзмерский оркестрик Идла, залихватские и грустные мелодии его знаменитой скрипки.

Даже сейчас, сквозь туман прошедших десятилетий, всплывает передо мной картина свадьбы глухой Рахели: красивая невеста с грустными глазами и мечтательный Нахманке — очень худой и очень стеснительный жених.

1946

В южном городе

До того как Фиме Райзману исполнилось двадцать лет, отец полностью содержал семью, так что сын не знал ровным счетом ничего о трудностях заработка — этой ежедневной борьбы за существование. Крепкий, упрямый человек, отец всегда был готов взвалить на себя любую черную работу, оставляя Фиме возможность беспрепятственно наслаждаться чудесной мелодией монет, позвякивающих в кармане, как колокольчики.

Первая часть его жизни прошла в небольшом местечке. Речка, лес и небесная голубизна не уставали дарить людям благословенную радость бытия. В младенчестве Фима упоенно барахтался в теплой пыли родного переулка, затем, встав на ноги, попал в дружную ватагу уличной детворы, а позже, отправившись вместе с другими мальчишками в хедер, обнаружил, что и там можно найти для себя немало интересного. Колокольчики удачи звенели для этого баловня судьбы из каждого возможного уголка.

Годы поспешали не торопясь; ухватив Фиму за вихры, они медленно, но верно тянули его вверх и вверх. Мальчик рос, обстоятельно приглядываясь к тропке, по которой ему предстояло входить в большую жизнь. Щеки его были бледноваты, зато глаза горели ярким огнем, и отец нередко любовался сыном, положив свою тяжелую руку на его стриженую голову. Парень был неистощим на выдумки и проказы, а потому верховодил в компании сверстников, и это давало отцу лишний повод для гордости.

Местечко было не из числа шумных, тихо и плавно текли дни его обитателей. Начальная школа с четырехклассным обучением, земская больница, клуб для немногочисленной окрестной знати и ее приближенных, отделение уездного суда… — вокруг этих нескольких полюсов крутились-вертелись примерно все здешние дела и интересы. Евреи держали в городке ешиву, несколько хедеров для малых детей, синагоги и помещения для собраний, а также соответствующее нуждам количество раввинов, хазанов[47], резников, синагогальных служек и прочих помощников святости. Все они делали свою работу, каждый в меру отведенных ему сил и способностей, достойно зарабатывая на хлеб и никому не наступая на ноги.

Фима учился в городской школе, а кроме этого, дважды в неделю со скрипочкой и нотной папкой под мышкой ходил к клейзмеру Зайделю для занятий музыкой. Нужно сказать, что мальчик проявлял неплохие способности к скрипичному искусству и, живи он в большом городе, вполне мог бы попробовать свои силы в консерватории. Но здесь, в Богом забытом медвежьем углу, оставалось лишь довольствоваться уроками клейзмера Зайделя.

Отец был инициативным и деловым человеком. Его лавочка и мастерская при ней обеспечивали семье относительно безбедную жизнь. Жили в пятикомнатном доме; в нем, кроме Фимы, росла еще и дочка, Эстер — красивая тихая девочка, целиком погруженная в мир кукол и подружек-сверстниц.

Явные способности мальчика к музыке и учению вообще заставили отца всерьез задуматься о будущем любимого отпрыска. Не послать ли парня в большой город? Ведь здесь, на скудной знаниями почве маленького местечка, заглохнет, так и не распустившись, цветок любого таланта…

Пока глава семейства мучился сомнениями, Россия начала войну с кайзеровской Германией, и все резко переменилось. Местечко было расположено в приграничной области, и отец, правильно оценив опасность пребывания в такой близости к линии фронта, перевез семью в губернский город Чернигов. Переезд ускорил и решение относительно будущего Фимы: его послали учиться в большой город на юге страны, где проживала отцовская сестра, родная тетя мальчика. Довольно состоятельная женщина, она владела заводом по производству телефонных аппаратов. Завод был не маленьким — там трудились около двухсот рабочих.

В тетином доме Фима прожил целых три года. Сбылись отцовские мечты: парень попал и в гимназию, и в консерваторию, и все тамошние учителя сулили ему большое будущее. Там, в южном городе, подросток превратился в юношу. По-прежнему щекам его недоставало румянца, но в глазах еще ярче горел огонь жадного любопытства к жизни. На высокий лоб Фимы свешивался чуб густых красивых волос, и он то и дело гордым движением головы откидывал назад непокорную прядь.

Два мира влекли его своим необыкновенным разнообразием: мир книг и мир музыки. Но юноша не забывал и про тело. Три раза в неделю он посещал гимнастический зал «Маккаби» и считался одним из самых активных членов этого спортивного общества. Любимым снарядом Фимы были параллельные брусья, и он очень гордился тем, что умел дольше других продержаться в вертикальной стойке на руках. Прыгал он тоже едва ли не дальше всех.

За спиной парня были семнадцать безбедных лет, а впереди лежала вся жизнь, такая интересная и многообещающая.