Черное сердце - Эрик Ластбадер

— Но тогда ему надо было просто выгнать вьетнамцев!

— Все не так просто. Он боялся, и всеми его помыслами и поступками руководил страх. Но то, что натворили те, кто сменили его, — Лон Нол, Пол Пот, Йенг Сари, красные кхмеры — еще хуже. Их кампания геноцида и расовой ненависти к вьетнамцам отвратила от них весь цивилизованный мир и неминуемо вылилась в их собственное поражение в январе 79-го. И в Камбоджу хлынули вьетнамцы. Страна утратила не только суверенитет, но и национальное сознание. Все потонуло в реках крови, сгорело в напалме.

Он повернул на юг, на монтокскую дорогу, там он взял на восток.

— Во всяком случае, наше присутствие там было тайным, — он пожал плечами. — А потом, когда я уже пробыл в Камбодже некоторое время, когда узнал... В общем, теперь мне ужасно стыдно, зато, что мы — не только американцы, но и французы, в особенности французы, вьетнамцы и китайцы сделали с кхмерами, с их прекрасной страной. Мы стравили их друг с другом, превратили страну в царство мертвых.

Лорин вздрогнула. Они миновали Уотер Милл и вновь свернули на юг, в направлении Флайинг Бич.

Этот пляж находился довольно далеко, и потому был относительно пустынным.

Они уединились за высокой дюной. Дальше по берегу начинались виллы миллионеров из стекла и камня.

Трейси закинул руки за голову. Лорин сидела рядом, в ярком солнечном свете лицо ее казалось очень рельефным, как на сцене, при свете прожекторов.

— Было просто говорить, что я отправился в Юго-Восточную Азию потому, что там была работа, и я хотел ее делать, — сказал он. — Конечно, я был тогда еще совсем зеленым и верил, что достаточно выгнать из Вьетнама и Камбоджи коммунистов. Сложностям политики нас не учили.

— Они были слишком заняты — они учили вас убивать.

Трейси глянул на нее.

— Прежде всего мы должны были научиться выживать, — он погладил её руку. — Но ты права: они полагали, что после окончания курса достаточно забросить нас куда угодно, и мы станем применять ту науку, которую они в нас вбили. Однако все было не так уж просто. И я потому и ушел от них, что понял: они никогда, никогда не изменятся. Раз за разом они применяли те же принципы — их принципы — в каждой новой ситуации, и когда они не срабатывали, а они часто не срабатывали, совершенно не понимали, чем объяснить свои провалы.

Я уже понимал, в чем дело, но они ничего не хотели слушать, — Трейси вздохнул. — Они совершили огромную ошибку, полагая, что к кхмерам можно относиться так же, как к северовьетнамцам. Господи, ну и идиоты! Вся история Вьетнама — это история войн и агрессий. Камбоджа же была сельским раем, в ней царили буддийский покой и мир. Но так было перед войной. Теперь Камбоджа, старая Камбоджа, мертва, похоронена под руинами Ангкор Вата. А новая Кампучия, если можно так называть эту страну, похожа на бешеного пса, пытающегося отгрызть собственный хвост.

Лорин была в шоке, лицо ее побледнело и осунулось.

— Но как такое могло случиться, — спросила она. — Что произошло?

— Мы, как всегда, перехитрили сами себя. Как обычно, мы поддерживали не ту сторону. Мне в конце концов стало ясно, что Лон Нол не был той личностью, которую нам следовало одобрять. Мы не понимали существа проблем, не видели всей ситуации в целом. И красные кхмеры мгновенно использовали наши действия, чтобы убедить население, даже буддийских монахов, что именно они, красные кхмеры, и являются истинными спасителями страны. Но сразу же за тем, как они сбросили Лон Нола, начались антивьетнамские погромы, да такой силы, что кхмеры-республиканцы обратились к сайгонскому правительству за поддержкой.

Вьетнамская армия вторглась в Камбоджу, и началась ответная резня. И с тех пор страна знает только войну и страдания.

— Так вот значит, что тебя мучает...

Он глядел вдаль. К берегу приближался рыболовецкий траулер, на желтых выступающих над бортами мачтах висели темные сети. Они даже слышали шум его моторов. Трейси очень хотел рассказать ей все: он понимал, что пока этого не произойдет, между ними не будет полной близости. Он хранил тайну частично ради себя, но отчасти и ради нее. Сознание того, что он был виновен в гибели ее брата, и создавало для него все проблемы, отдаляло его от нее. Он должен найти в себе силы преодолеть эту пропасть, он должен ей рассказать.

— Ты знаешь, это забавно, — сказал он наконец, — но когда я был моложе, я никак не мог понять, почему мать вышла замуж за отца.

— Ты, что, смеешься? — Лорин прикрыла глаза от солнца, — Он такой славный.

Она знала, чем он занимался, на кого работал. Она же была убежденной пацифисткой, ненавидела всякое насилие. И я полагаю, что она просто отгородилась от всего этого... Потому что очень его любила, — он взглянул на нее. Ты это можешь понять?

— Конечно, — Лорин кивнула.

Поднялся легкий ветерок, зеленая трава шевелилась, словно морские водоросли.

Она набрала горсть песка и смотрела, как он убегает сквозь пальцы. Лорин лежала на боку, вытянув длинные ноги. Оба они переоделись в купальные костюмы, на Лорин был закрытый купальник телесного цвета, и издали она казалась бы совершенно обнаженной, если бы не отделка из мелких розовых и лиловых цветочков.

— Тебя долго не будет? — спросила она так тихо, что Трейси сначала даже не расслышал.

— Не знаю.

Она глянула в небо, прикрыв ладонью глаза.

— Где ты остановишься? Я бы хотела тебе позвонить.

— Не думаю, что это такая уж хорошая идея. Берег был пустынен. Прибой набегал на песчаный пляж слева направо, словно это вечность писала свои письмена. Косы у нее расплелись, и легкий ветерок шевелил длинные пряди.

— Может, я сам смогу тебе позвонить, — сказал он. Он понимал, что этого обещания ей недостаточно, но и она знала, что он вовсе не пытается отгородиться от нее: там, куда он ехал, и в том, чем ему предстояло заниматься, требовалась предельная собранность. А она знала, что такое собранность.

И все же его отъезд пробудил в ней мысли о Бобби. Воспоминания о том, когда она в последний раз видела его живым. Он уходил из дома, а она занималась у станка. Она была тогда так занята, готовясь к предстоящему просмотру, что даже не поцеловала его на прощание. И ни слова ему не сказала. Может, уходя, он ее окликнул, но она этого сейчас не помнила. И именно это мгновение — как он уходит из дома — стояло в ее памяти, когда она сопровождала родителей в аэропорт Даллеса: там они должны были принять бренные останки Роберта Артура Маршалла. Через полторы недели ему исполнилось бы девятнадцать.

Собранность. Предельная концентрация. Способность к ней сделала ее великой балериной. И именно эта способность подвела ее в тот день, когда Бобби уходил из дома, уходил из ее жизни.

— Трейси, я не хочу, чтобы ты ехал, — сдавленным голосом проговорила она и постаралась проглотить застрявший в горле комок. — Я знаю, что это звучит ужасно эгоистично, но все равно скажу... Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится. Я боюсь, что вот ты сядешь в самолет, и я больше никогда... — она закрыла руками лицо и разрыдалась. — О, Господи, прости мен", у меня просто плаксивое настроение...

Он обнял ее, прижал к себе, потом начал поцелуями стирать с лица и глаз слезы — он хотел видеть ее прекрасные глаза ясными и чистыми. Какую радость дарили ему эти глаза!

Их языки соприкасались, исследовали друг дружку словно в первый раз. Он ощущал все ее сильное, но такое податливое сейчас тело, тепло ее груди и живота. Он гладил её, целовал между ключицами, потом провел рукой по ровным, сильным плечам, прижался губами к ее шее, и она закрыла глаза.

— Ты во тьме, а я на свету, — прошептала она. Ее руки обвились вокруг него, кончиками пальцев она ощупывала его тело, словно слепая женщина, познающая тело нового любовника.

Мысленным взором она видела его лицо, залитое лунным светом, видела, как он перебегает из тени в тень — «герой», как он себя однажды назвал. Она верила каждому его слову и понимала, что он никогда не пытался похвалиться, никогда себя не переоценивал. Она понимала, что в силу природы его прежних занятий — и того, чем ему снова предстоит заняться, — ей никогда не узнать всех деталей: он будет рассказывать ей лишь о том, о чем можно рассказывать. Она была ему благодарна за это доверие, но все же страстно жаждала узнать как можно больше.

Тело и руки его были такими горячими! Он начал осторожно стаскивать с нее купальник, целуя открывавшуюся под ним плоть. Она повернула голову и оглядела пляж: никого. Но как только губы его коснулись ее сосков, ей уже стало не важно, увидит их кто-нибудь, или нет.

Она гладила его волосы, и теплая волна спускалась по телу все ниже и ниже. И наконец между ногами запылал жар.

Трейси коснулся пальцем влагалища, и она вскрикнула. Купальник все еще прикрывал бедра, и ощущение, которое она испытывала от того, что палец Трейси через тонкую шелковистую ткань гладил клитор, было потрясающим.