Черное сердце - Эрик Ластбадер

Перед выходом Трейси позвонил Туэйту. День был жарким и солнечным, и поскольку Трейси предстояло вскоре отправляться в Гонконг, а у Лорин выдался редкий выходной, они решили провести его вместе, на пляже.

— Кажется, пришла пора подумать о мотивах преступления, — сказал детектив.

— Я-то собирался просто спросить тебя, как ты себя чувствуешь, но вижу, что это уже не имеет смысла, — ответил Трейси.

Трейси ходил на похороны и стоял рядом с Туэйтом. Он видел, с какой ненавистью глядели на полицейского родственники его жены: они обвиняли Туэйта в гибели их дочери и внучки. Витавшая в воздухе враждебность придавала ритуалу, признанному дать усопшим успокоиться в мире, странный оттенок. Туэйт держался стоически, он дал волю своим чувствам, лишь когда могилу зарыли и все остальные ушли с кладбища. Солнце освещало его непокрытую голову, и ветерок, словно пальцы призрака, тихонько шевелил ему волосы.

— У меня все в порядке, — резко ответил Туэйт. Потом, помолчав, добавил: — Это как приступы тяжелой болезни, от которой я не могу избавиться. Только работа и помогает. Хорошо, что мне есть чем заняться.

— Ты все еще думаешь о Мелоди? — спросил Трейси.

— Да, подумываю. — Туэйт откашлялся. — Когда ты позвонил мне и рассказал об этой истории с Гонконгом, я начал обдумывать мотивы. Я предположил, что либо Холмгрен что-то узнал и потому его заставили умолкнуть, либо во всем этом деле есть политический аспект. Ты это понимаешь куда лучше меня. У него были враги?

— Враги есть у каждого политика, без того не бывает. Но я не представляю, кто бы хотел его убить. И таким способом. Этот способ мало кому известен. Вряд ли кто-либо из политиков вообще способен даже вообразить такое. Это слишком сложно, и слишком специфично.

— Ладно, — ответил Туэйт. — Может, я неправильно поставил вопрос. А кто получил от смерти Холмгрена наибольшую выгоду?

— Ты снова спрашиваешь о политиках?

— Да.

— Скорее всего, Атертон Готтшалк. На выборах претендента от республиканской партии им предстояла большая драчка. Драчка там, конечно, еще будет, но Готтшалк, я думаю, имеет сейчас солидное преимущество, особенно в свете недавних событий за рубежом.

— Гм... А если за всем этим стоит именно он? Ты знаешь, я никак не могу избавиться от мыслей о «клопе» — Уотергейт и все такое прочее...

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я тоже об этом думал. Я довольно хорошо знаю Готтшалка. Он жесток, и он ненавидел Джона. Да и вся его команда тоже. Он хочет стать президентом, но как и несколько других претендентов в кандидаты. И убийство — это не их стиль.

— Ясно.

— А ты как думаешь?

— Да ничего я не думаю, — Трейси услышал в трубку, как зашуршали на столе у Туэйта бумаги. — Я тут запросил компьютер дать мне список политиков, которые за последние полгода отошли в мир иной не по собственной воле. Один такой есть. Ты знаешь некоего сенатора Роланда Берки?

— Я о нем слышал, но никогда с ним не встречался. Это был хороший человек. Я был удивлен, когда узнал, что он подумывал о том, чтобы не выставлять свою кандидатуру на сентябрьских перевыборах. Это был бы существенный удар по Сенату, и теперь, когда он мертв, я в этом лишний раз убедился.

— Здесь говорится, что его убил грабитель, пробравшийся к нему в дом. Полиция в этом уверена.

— А каково медицинское заключение?

— Оно тебе понравится. В отчете говорится, что смерть наступила в результате обширного мозгового кровоизлияния, причиной которого стало проникновение в мозг носового хряща.

На том конце телефона умолкли, и так надолго, что Туэйт спросил:

— Эй, Трейси, ты еще здесь?

— Мне кажется, — медленно произнес Трейси, — что тебе стоит туда съездить.

— Дело, в принципе, уже прошлое, но, наверное, можно попытаться, — Туэйт снова прокашлялся. — Ты полагаешь, это дело рук нашего клиента?

— Вполне возможно, — Трейси лихорадочно обдумывал ситуацию. — В принципе, такое может сделать любой достаточно сильный человек, но вот специфический угол... В отчете сказано, под каким углом проник в мозг хрящ и какой он формы?

— Нет. Ничего подобного.

— Ладно. Да я и не предполагал, что они это опишут. Тогда тебе надо повидаться с тем экспертом, который делал вскрытие. Он скажет.

— А что мне искать?

— Понимаешь, хрящ должен остаться целым и проникнуть в мозг под определенным углом. Если этот удар нанесен просто очень сильным человеком, хрящ превратится в месиво, тем более, если было несколько ударов. Специфический же удар не взбивает хрящ.

— Хорошо, теперь я понял, — Туэйт засмеялся. — Постарайся не затягивать свое отсутствие.

Трейси понял, что этими словами Туэйт просит его соблюдать осторожность.

— Как закончу дела, так и вернусь. Ну, увидимся, — попрощался он.

Лорин наблюдала за ним из другого угла комнаты. Рядом с ней стояла корзина для пикника, в которую они уже сложили свои припасы: жареного цыпленка, сэндвичи с тунцом, картофельный салат, маслины, фрукты и бутылку белого вина.

— Чем это ты занялся? — тихо спросила она. Она заплела волосы в две косы, отчего лицо ее стало еще выразительнее. Надела красную майку с надписью «Нью-Йорк Сити Баллей» на груди и белые шорты. — Я полагала, что после того, что случилось с семьей Дугласа, ты успокоишься.

— Не могу, — просто ответил он. — Я думал, что ты это понимаешь.

— Что я понимаю, — сердито возразила она, — так это то, что вы оба лезете в пекло.

Он посмотрел на нее и увидел, что в глазах ее стоят слезы.

— Неужели ты не понимаешь, что я в ужасе от самой мысли, что могу потерять тебя? — она вздрогнула. — Именно теперь, когда нам удалось вымести весь мусор. Как часто в жизни случается любовь, ты-то знаешь? Однажды, и то, если тебе повезет. Чаще это случается только в том случае, если человек жаждет «устроить свою жизнь». Я этого не жажду, — она подошла поближе. — Ты отправляешься на другой конец света, чтобы найти Бог знает кого, кто знает Бог весть что. А ты когда-либо задумывался над тем, что можешь не вернуться?

— Со мной ничего не случится.

— Ох, Трейси...

Голос у нее сорвался, и он нежно обнял и поцеловал ее.

— Ты так в этом уверен, — прошептала она. И задала совершенно детский вопрос: — Почему? Почему ты это делаешь?

— Потому, что у меня есть долг перед Джоном. И ответственность. Я обязан все понять.

— К Киму это не имеет отношения?

— Некоторое — да.

— Я знаю, где работает Ким. И думала, ты ушел оттуда давно и навсегда.

Ну что он мог на это ответить? Он вспомнил, как Туэйт говорил, что ему, Трейси, отчасти все же нравилась та работа. Или все дело в кокоро, которое передал ему Хигуре? Или в том, что приметил в нем еще в Майнзе Джинсоку? Хватит ли у него смелости самому в себе разобраться? Он не хотел об этом думать.

— Ким у меня под контролем. Он полезен тем, что дает мне доступ к возможностям, которыми обладает моя прежняя контора. Насчет Кима не беспокойся.

Она слегка отодвинулась.

— Неужели ты не понимаешь? Ким меня не волнует. Я беспокоюсь о тебе.

Скорее, чтобы рассеять ее беспокойство, он решил отвезти ее к своему отцу. Раньше они никогда не встречались, но отнюдь не по ее вине: сам Трейси, памятуя о своих прежних отношениях с Луисом, не хотел этого делать.

Он припарковал «ауди» на улице Кристофера и, оставив Лорин в машине, сбегал за угол, в греческую кофейню, и купил коробочку пирожных.

Старик был рад познакомиться с Лорин: ему всегда хотелось иметь дочку, да и нежелание Трейси представить ему свою девушку тоже доставляло старику боль.

Трейси никогда не рассказывал Лорин о болезни отца, потому что не хотел, чтобы к ее реакции примешивались печаль и жалость.

Как выяснилось, беспокоиться ему было не о чем. Она сразу же пришлась Луису по вкусу, и Трейси с удивлением наблюдал, как старик повел ее осматривать свою большую, давно ремонтировавшуюся квартиру.

Старик сразу же очаровал Лорин, она чувствовала его тепло и внимание. Он был так непохож на ее собственного, строгого и рационально мыслящего отца, и вскоре затаившееся у нее в груди беспокойство растаяло, как весенний снег. За пятнадцать минут общения Луис Ричтер выспросил у нее о ее работе — значит, о ее жизни — больше, чем ее собственный отец за всю жизнь. И редкие ее визиты в родной дом, где жили призраки детства, непременно кончались стычками.

Позже, когда они уже ехали по Лонг-айлендскому шоссе, она захотела порасспросить Трейси о прошлом.

— Почему ты всегда говоришь «Юго-Восточная Азия», если на самом деле имеешь в виду Камбоджу?

Трейси искоса глянул на нее, потом нажал на акселератор и обогнал идущий впереди красный «фиат».

— Долгое время, — начал он, — никто не должен был знать, что мы вообще там были. Камбоджа официально оставалась нейтральной во время войны и потому недосягаемой для обеих сторон. На самом деле обе стороны знали, что это совсем не так. В Камбодже скрывались тысячи вьеткогонцев: Сианук сдуру разрешил им беспрепятственно переходить границу. Он полагал, что для безопасности Камбоджи лучше отказаться от традиционного недоверия и враждебности к вьетнамцам. Он думал, что тогда коммунисты сочтут, будто они у него в долгу, и оставят Камбоджу в покое. Но он не сумел просчитать последствия своих действий. Он забыл о том, что существуем мы. Впрочем; он никогда не отличался способностью к глобальному мышлению.