Дикая магия - Джуд Фишер

— Он великолепен.

В ответ Мортен Дансон только кивнул.

Катла почувствовала головокружение. Она медленно встала, боясь потерять равновесие и растянуться перед ним.

— Покажите же мне, куда пойдут эти скобы, — наконец произнесла она, с трудом справившись с собой.

Корабельщик указал ей на то место, где киль сходился с форштевнем и где уже были прикреплены первые листы обшивки.

— Здесь и здесь, чтобы укрепить нос. Вот отсюда и досюда. Для прочности понадобятся крепления вот здесь и здесь, и сделать их лучше из сплошного куска металла, а не из сварного, если, конечно, тебе это удастся. — Он прекрасно знал, что она не сможет этого сделать. Он не мог потребовать этого даже от своего собственного кузнеца, но ему так хотелось насладиться ее позором! — Потом мы скрепим скобами внешнюю и внутреннюю обшивку.

Катла прошла на другую сторону судна и осмотрела листы наружной обшивки, удивляясь тому, как отдельные куски обработанного дерева соединялись столь безупречно. И что-то в ее отношении к корабельщику стало меняться, она испытывала невольное восхищение. Схватив пустое деревянное ведро, которое воняло рыбой, она перевернула его и встала на него, чтобы дотянуться до того места, где будут наложены скобы. Закрыв глаза, она позволила рукам свободно двигаться вверх-вниз по стыку.

Дансон наблюдал за ней, подняв бровь и не веря глазам. Девушка была либо сумасшедшей, либо очень умной, и он ошибочно сделал выбор в пользу первого предположения. Когда она напрасно переведет груду железа и сотворит нечто отвратительное, никуда не годное, он позаботится о том, чтобы ее отец взял свои хвастливые слова обратно. Покачав головой, он отправился к помощнику — проверить, как тот справляется с обработкой досок паром.

Катла пошла назад в кузницу, и когда Ульф Фостасон обратился к ней, она едва ли осознала его слова. Весь день до вечера из кузницы раздавались удары молота по наковальне, дым и жар от углей вырывались из окон. Когда солнце опустилось за Зуб Пса, мужчины окончили свои дневные труды и пастух, спотыкаясь и дрожа от усталости, покинул кузницу. При свете фонаря лицо и руки Катлы блестели от пота, волосы висели крысиными хвостами. Она окунула последнее изделие в сосновый деготь с льняным маслом и с удовлетворением оглядела результат своего труда.

В то время как Аран Арансон, сидя за столом, обсуждал с Мортеном Дансоном и Ормом Плоским Носом наилучшее соотношение размеров паруса, мачты и ширины судна, чтобы оно могло вынести сильные ветра арктического севера, его дочь, шатаясь, спускалась к Китовому берегу, неся в руках странное на вид хитроумное изобретение. Этот предмет мало напоминал простые железные заклепки, которые описал ей корабельщик.

Все оказалось гораздо легче, чем она предполагала, когда только начала ковку. Она нагревала металл до синевы, ковала и охлаждала, обрезала лишнее, потом снова ковала, делала тоньше и опять охлаждала. Ее изделие было гораздо прочнее, чем простая и грубая конструкция, описанная Дансоном. И хотя оно было очень тонким, Катла точно могла сказать, что этот металл выдержит и процесс клепки, и напряжение при движении корабля, и давление воды. Здесь был определенный риск — ее изобретение подходило только для совершенной конструкции корабля и могло губительно сказаться на плохо построенном судне. Но потом она вспомнила едва различимые стыки и плавные линии корабля и поняла, что Мортен Дансон слишком гордый человек, чтобы позволить себе строить плохие суда.

Стоящий в одиночестве на пустынном берегу, освещаемый луной, которая подчеркивала каждую его линию, корабль Арана Арансона показался ей сейчас еще более строгим и красивым. Катла глубоко вздохнула и приблизилась к нему с некоторым беспокойством. Что-то подсказывало ей, что нужно установить ее изделие на корабле, когда никто этого не видит, — то ли из-за страха, что оно не подойдет и ее попытки будут осмеяны, то ли из-за какого-то неопределенного, почти религиозного трепета перед необходимостью соединить дерево и железо.

Встав на перевернутое ведро, которое все еще стояло там, где она его оставила, она подняла руку — заметив попутно, что за день наложили еще два ряда обшивки, — и поместила свое изделие в нужное место. От шока, испытанного ею, когда соприкоснулись дерево и металл, она чуть не упала с ведра. Ощущение было такое, словно дуб рванулся навстречу железу, принял его в себя. Скоба вошла точно, миллиметр в миллиметр. Катла стояла на своем возвышении и чувствовала жизнь дерева, соединившегося с железом, и жизнь того места, где росли эти исполинские дубы, ощущала энергию земли, на которой стоял корабль, и скал вокруг него. А потом появился голос.

«Не плыви на этом корабле, Катла Арансон. Не плыви…» Она дернулась от неожиданности и невольно стала осматривать берег в поисках говорившего, хотя прекрасно знала, что здесь никого нет, кроме нее.

* * *

Ночью она спала неспокойно, ее сны были полны звуками бушующего моря, ломающегося дерева и криками умирающих людей. Она проснулась серым рассветным утром от болезненных спазмов в животе, и когда вышла на улицу по нужде, то обнаружила, что у нее начались месячные.

Глава 17

ВОЛШЕБСТВО

Мороз нарисовал перистые узоры на плитках садовых дорожек и покрыл льдом лужи. Роза Эльды стояла около высокой глиняной кадки с увядшими растениями и сорными травами и наблюдала, как изо рта выходит при дыхании пар. По этим признакам она определила, что сейчас очень холодно, но совершенно не чувствовала этого. Частично причиной этого могла быть ее одежда: поверх нижнего платья из мягкого белого льна и туники из красного бархата на ней был надет тяжелый плащ, отороченный белым и черным мехом горностая и норки. Когда она покидала замок, ее муж настоял также на том, чтобы она взяла накидку с капюшоном, отделанным мехом белого медведя. Он сам надел капюшон ей на голову. Потом он поцеловал ее в лоб и быстро ушел, прежде чем желание успело охватить его. С той самой ночи, когда Вран Ашарсон ошибочно уверился в том, что она носит наследника Северных островов, он стал исключительно внимательным к ней. Роза Эльды вместо того, чтобы открыть ему правду и разбить его сердце, стала надевать на себя больше одежды, чтобы угодить ему. Он также проявлял теперь необыкновенную выдержку. С той самой ночи они были вместе только один раз и то в кромешной тьме, поэтому он не заметил, что ее живот остается таким же плоским, как раньше.

Дело было вовсе не в том, чтобы уверить его, будто она хочет ребенка, и не в том, чтобы доставить удовольствие властелину ее сердца, хотя именно об этом она мечтала каждый день, не сомневаясь, что любит его всем сердцем — если у нее было сердце. Дело было во всевозрастающем страхе за прочность своего положения в Северном королевстве. Объявление о беременности могло бы обеспечить ей некоторую защиту, но она заставила мужа поклясться, что тот сохранит это в секрете до тех пор, пока, как она выразилась, «не будет окончательной уверенности». Однако откладывать объявление надолго невозможно — это вызовет у него подозрения. Для беспокойства причины были веские. Не то чтобы Вран стал освобождаться от власти ее чар. Но когда она бродила по залам и запутанным коридорам огромного замка, она услышала множество разговоров, которые вовсе не предназначались для ее ушей. Ее слух действительно был сверхъестественным, а шаги — бесшумными, и каждый раз, покидая свои комнаты, она узнавала о новых тайных сговорах и слухах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});