Ужасные невинные - Виктория Платова

– Ясно. Поблагодари старушку за меня.

– И все?

– Все.

Но это не все, далеко не все. Шведка никак не может успокоиться, мне с трудом удается вызволить саламандру из ее сразу ставших цепкими и хищными пальцев. Осознание того, что я являюсь владельцем ценной вещи («артефакта», как перевела соплячка), нисколько меня не греет. Единственное мое желание: как можно быстрее избавиться и от старой липучки, и от малолетней дряни, худших соседей придумать невозможно.

Шведка протягивает мне визитку.

– Call me, please53!..

***

…Визитка – не ключ.

Всего лишь – крошечный фрагмент, очередное звено в цепи, часть единого целого. После того как экзальтированная скандинавская мадам отдала мне кусочек картона (никаких излишеств, белый фон, черные буквы, ничем не примечательный шрифт), я сунул ее в бумажник Макса Ларина. В нем нет и не было ничего, кроме денег, – так мне казалось.

А о существовании потайного кармана я даже не подозревал. Я наткнулся на него случайно, а мог бы не наткнуться вовсе – если бы не шведская визитка. Ее нужно было куда-то сунуть, вот и нашелся потайной карман. Информации в кармане не больше, чем в ларинском мобильнике, но там обнаруживаются спички.

Стандартная плоская упаковка в десяток штук: такие спички обычно лежат в прозрачных емкостях на барных стойках или рядом со свечами на ресторанных столиках; обязательно – с названием заведения, его логотипом и его телефонами.

Миниатюрный синий лыжник, его шарф (почти такой же длины, как и сами лыжи) полощется на невидимом ветру. С готическим и не совсем понятным мне немецким названием я связываться не хочу, но имеется и его английский, гораздо более вменяемый вариант:

«Paradise valley».

«Райская долина».

Долго напрягать память не приходится. О «Райской долине» я слыхал от Билли. «Райская долина» – курорт в австрийских Альпах, где погиб Илья Макаров, приятель Август, приятель Жан-Луи. Он тоже знал Тинатин и тоже был отчаянно влюблен в нее. Как и я. Сведений об отношениях Тинатин и Макса Ларина у меня нет, но есть спички в его бумажнике -

«Paradise valley».

Означает ли это, что Макс (роль которого я сейчас, вероятно, исполняю) бывал там? И если бывал – то когда? Не в то ли самое время, когда погиб Илья Макаров?

Единой картины не выстраивается, никакой ясности нет. То, что я знаю на сегодняшний момент: все те, чья судьба так или иначе пересеклась с судьбой девушки по имени Тинатин, – мертвы. Да и плевать, ничего это не изменит.

Еще идя по длинному коридору в стокгольмском аэропорту, я вспоминаю и другое. То, что выудил в папке «Last temptation»: Илья Макаров приезжал в Стокгольм и отснял здесь целую серию фотографий. Немощная пейзажная лирика, но было и кое-что поинтереснее. Труп, вот что. Труп распластан на асфальте, под головой – темная лужа крови. И еще фотография какой-то лавки, точно такую же я видел на камине у Жан-Луи.

– …Эй! Погоди!..

Соплячка. А я уж подумал было, что избавился от нее навсегда.

– Ты русский? – Соплячка останавливается в шаге от меня.

– Папуас.

– Да ладно тебе… Первый раз здесь?

– Тебе-то какое дело?

– Просто интересуюсь. Меня Катя зовут.

– Поздравляю.

Ей и правда не больше пятнадцати, самый настоящий! уродец, лягушонок с моднючей прической: множество африканских косичек, дрэдов, отчего голова продвинутого! лягушонка имеет немалое сходство с осиным гнездом. Или с термитником. Все остальное укладывается в кислотный типаж, широко пропагандируемый «Полным дзэном»: футболка швами наружу, курточка из искусственного меха (рукава и воротник оторочены перьями ярко-зеленого цвета), расклешенные, украшенные стразами джинсы и голый живот.

На рюкзаке малолетки болтается плюшевая Масяня.

– Ты здесь один? – Малолетка снова проводит языком по губам, самолетные игры продолжаются.

– В каком смысле?

– Тебя встречает кто-нить? Меня вот уже год никто не встречает.

– Ты живешь здесь? – я невольно втягиваюсь в бессмысленный и совершенно ненужный мне разговор.

– Ну типа. Пожираю наслаждения… У меня папаша швед. А мамахен – русская. Мудаки оба. Хочешь перепихнуться?

И Лоре, и Билли до соплячки далеко.

Им далеко до глаз соплячки, абсолютно круглых, абсолютно бесстыдных, слепленных из какого-то уж совсем экзотического материала – подобно пуговицам на платьях из зимней коллекции Ж.-П. Готье. Им далеко до рта соплячки – энергичного лягушачьего рта, увешанного гроздьями подросткового герпеса. Им далеко до соплячкиных веснушек, не говоря уже о дрэдах. До ручек-спичек и ножек-палочек. До плюшевой Масяни им тоже не дотянуться. Но соплячка – логическое продолжение и Лоры, и Билли, если она и не читала «Лолиту», то киношку с одноименным названием видела наверняка. В очередной раз я жалею, что оказался именно в том месте, в котором должен был оказаться местечковый порнограф Пи.

– Так ты хочешь перепихнуться?

– Чего?

– Ну… Трахнуться. Заняться любовью.

– С кем?

– Не с ней же, – соплячка трясет плюшевой куклой. – Со мной.

– Хочу… Врезать тебе по морде. Вали-ка ты отсюда… пожирательница наслаждений. Может, тебе денег дать?

– Зачем?

– Купишь себе стакан молока. Охладишься.

Соплячка еще плотнее придвигается ко мне:

– Могу отсосать, – доверительно шепчет она, кладя руку на лямку моего рюкзака. – Бесплатно.

Несколько секунд я размышляю, как бы половчее двинуть соплячке, куда бы двинуть: мягкий подростковый череп подошел бы, лягушачий рот подошел бы, но тогда на костяшках пальцев могут остаться осколки ее зубов.

– Без глупостей, – лыбится соплячка. – Знаю, что ты задумал, но лучше тебе обойтись без глупостей.

– А то?..

– А то первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что ты приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. Нужны тебе эти проблемы?

Соплячкина рука и не думает отпускать мой рюкзак. Цыпки и кошачьи царапины – единственное ее украшение, если не считать простенького проволочного кольца.

– Правильно. Эти проблемы тебе не нужны.

– Чего ты хочешь? – И Лоре, и Билли до соплячки далеко.

– Будь моим дружком.

– Что-то я не понял…

– Будь моим дружком. Бойфрендом. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Если не хочешь трахаться…

– Боюсь, что меня стошнит.

– …если не хочешь трахаться и не хочешь, чтобы я у тебя отсосала, будь моим дружком просто так.

– Зачем?

– Обещай ни о чем меня не спрашивать. Просто будь моим дружком.

– Я, пожалуй, староват для твоего дружка.

– Ты в самый раз. Не бойся, я и заплатить могу. У меня богатые предки, бабок дают немерено. Бабки тебя интересуют?

– Не настолько, чтобы быть твоим дружком.

– Тогда попробуй уйди!

– И уйду.

– И уйди! И первый же коп тебя повяжет. Я скажу, что приставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. И мои мудаки предки тебя по стенке размажут. Мой папаша – очень влиятельный мудак. Так тебя прижмет, что не обрадуешься!

– Хуйня какая-то, – в сердцах бросаю я.

– Еще какая! – весело соглашается соплячка. – У тебя нет выхода. Будь моим дружком. На сегодняшний день. На сегодняшний вечер. Много времени это не займет. Обещаю. Ну что, по рукам?

Узкая ладонь соплячки находит мою ладонь. Узкая ладонь соплячки горит. Я и сам горю. Синим пламенем. Поездка в Стокгольм, а вместе с ней и новая жизнь началась совсем не так, как я планировал. Но разве я вообще планировал ее? Плыви по течению, безумный Макс. Забрось руки за голову и плыви по течению. Ничего другого тебе не остается.

Вторую ладонь соплячки (такую же узкую, украшенную такими же цыпками и такими же кошачьими царапинами) я как-то выпустил из виду.

Зря.

Теперь в ней… о, черт!., теперь в ней зажаты мои документы. Или часть документов: я вижу свой заграничный паспорт. Этого вполне достаточно. Соплячка лыбится и лыбится. Как ей удалось вытащить паспорт – неизвестно.

«Beware pickpockets and lonely women».

«Остерегайтесь карманных воров и одиноких женщин», на женщину соплячка не тянет никак.

– Вот видишь! – торжествует соплячка. – У тебя нет выхода. Ну, пожалуйста!.. А я верну тебе паспорт. Обещаю. Как тебя зовут? А-а, неважно… Я буду звать тебя Дэном. Дэн. Дэн-Дэн-Дэн! По-моему, здорово, а?

«Дэн-Дэн-Дэн» в устах соплячки звучит как «Дон-Дон-Дон», или «Дин-Дин-Дин», или «Дзы-ынь-Дзынь-Дзынь», все это похоже на перезвон рождественских колокольчиков. Вместо жестяных языков у колокольчиков языки мертвой Лоры и мертвой Август, а под елку можно усадить плюшевую Билли. Она симпатичнее плюшевой Масяни. Гораздо симпатичнее.

– Дэн! Ты-Дэн. Хорошо запомнил?

– Почему Дэн?

– Это имя не нравится моей мамахен. Она его просто ненавидит.

«Просто» в устах соплячки звучит как «пр-р-р-р-ростоу», гроздья подросткового герпеса перезрели и вот-вот отвалятся, в уголках губ пенится слюна.

– Значит, твоя мамахен ненавидит имя Дэн, а ты… Ты ненавидишь свою мамахен. Так?